утро осталась в солнцезащитных очках.
– Гарриет? – встревожилась Элизабет.
С притворной небрежностью Гарриет объяснила, что мистер Слоун вчера вечером был не в духе. Да и то сказать: она выбросила несколько его мужских журналов; «Доджерсы» продули; а еще его возмутило, что Элизабет поддержала ту женщину, которая надумала стать кардиохирургом. Поэтому он метнул в жену пустой пивной бутылкой, и Гарриет повалилась на спину, как мишень на стрельбище.
– Я звоню в полицию, – сказала Элизабет, потянувшись к телефону.
– Нет. – Гарриет накрыла ее руку своей ладонью. – Полиция как приедет, так и уедет, а я не собираюсь доставлять ему такое удовольствие. К тому же я огрела его сумкой.
– Тогда я сама к нему наведаюсь, – заявила Элизабет. – Пусть понимает, что такие выходки ему даром не пройдут. – Она вскочила из-за стола. – И бейсбольную биту с собой прихвачу.
– Ну уж нет. Если ты его поколотишь, полиция займется не им, а тобой.
Элизабет призадумалась. И то правда. Стиснув зубы, она ощутила прилив хорошо знакомой ярости: ей вспомнился многолетней давности опыт общения с полицией. «Значит, официального извинения не будет?» Подняв руку, она нащупала на затылке свой карандаш.
– Я способна за себя постоять, Элизабет. Не боюсь я его, он мне просто противен. Согласись, разница есть.
Элизабет хорошо знала это чувство. Наклонившись, она обвила руками Гарриет. Несмотря на тесную дружбу, они почти никогда не обнимались.
– Я ради тебя на все пойду, – выговорила Элизабет, притягивая ее к себе. – Ты и сама это знаешь, правда ведь?
Гарриет удивилась; когда она подняла голову, Элизабет заметила блеснувшие в глазах у старшей подруги слезы.
– И я так же. Ну ладно. – Гарриет отстранилась. – Все образуется, – сказала она, утирая лицо. – Надо это забыть.
Но Элизабет была не из тех, кто забывает. Не успела она вырулить с дорожки на улицу, как у нее уже созрел план.
– Привет, зрители, – говорила Элизабет через три часа. – С возвращением в студию. Вам хорошо видно? – Она поднесла к телекамере суповую банку. – Это дает экономию по времени.
Уолтер, сидя в режиссерском кресле, даже задохнулся от благодарности. Она использовала этот суп!
– А все потому, что здесь полно химикатов. – (Банка со стуком упала в ближайшую урну.) – Кормите этой едой своих близких – и вскоре они вас освободят: у вас просто не останется едоков.
Оператор в растерянности повернулся к Уолтеру. Тот посмотрел на часы, как будто забыл, что у него назначена важная встреча, а потом встал и, выйдя из студии, устремился прямиком на парковку, где сел в свой автомобиль и поехал домой.
– К счастью, вашим близким не обязательно долго мучиться, – продолжала Элизабет, подходя к стенду, на котором красовались рисованные грибы, – для начала хорошо подойдут грибы. Я лично выбрала бы Amanita phalloides, – она постукала пальцем по соответствующему изображению, – более известные как бледные поганки. Яд этих грибов устойчив к высоким температурам, что делает их прекрасным ингредиентом для внешне безобидных запеканок и рагу, а с виду они очень похожи на своих неядовитых собратьев – соломенные грибы. Поэтому, если кто-нибудь скончается и будет назначено расследование, вы всегда сможете включить глупышку-домохозяйку, которая не разбирается в грибах.
Сидя за своим гигантским столом в заставленном телевизорами рабочем кабинете, Фил Лебенсмаль вперился в ближайший экран. Что она сейчас сказала?
– Чем еще хороши грибы: из них можно сделать столько всего разного, – продолжала Элизабет. – Если не хотите готовить грибное рагу, почему бы не взяться за фаршированные грибы? Ими удобно поделиться с соседом, который беспрестанно мучит жену. Он и так уже одной ногой в могиле. Так поможем ему и вторую поставить туда же.
При этих словах кто-то из публики неожиданно хохотнул и зааплодировал. Между тем камера зафиксировала несколько пар рук, аккуратно записывающих термин «Amanita phalloides».
– Разумеется, я пошутила насчет отравления близких, – сказала Элизабет. – Уверена, что ваши мужья и дети – чудесные люди, которые не забывают подчеркнуть, как они ценят вашу нелегкую работу по дому. А если вы работаете вне дома, что маловероятно, то, надеюсь, ваше справедливое начальство следит, чтобы вам платили не меньше, чем вашим коллегам-мужчинам.
Это заявление тоже было встречено смехом и аплодисментами, которые сопровождали Элизабет, пока она возвращалась к разделочному столу.
– Сегодня у нас вечер брокколи с грибами, – объявила она, поднимая над головой корзину соломенных (надо думать) грибов. – Итак, приступим.
Не будет преувеличением сказать, что в тот вечер никто в Калифорнии не притронулся к ужину.
– Зотт! – окликнула ее перед уходом стилистка Роза. – Лебенсмаль тебя вызывает на девятнадцать часов.
– На девятнадцать? – ужаснулась Элизабет. – Сразу ясно: бездетный человек. Кстати, ты Уолтера не видела? Сдается мне, он на меня зол.
– Он рано уехал, – сказала Роза. – Слушай, не ходила бы ты к Лебенсмалю одна. Давай я с тобой.
– Да я справлюсь, Роза.
– Может, хотя бы Уолтеру сперва позвонить. Он нас никогда поодиночке к боссу не отпускает.
– Я знаю, – ответила Элизабет. – За меня не беспокойся. – (Роза сверилась с настенными часами и помедлила.) – Иди-иди. Ничего со мной не случится.
– А ты все ж таки Уолтеру позвони, – настаивала Роза. – Чтоб в курсе был. – Она отвернулась и стала собирать свои рабочие принадлежности. – Между прочим, я сегодня прям балдела. Отличная шутка получилась!
Глядя на нее снизу вверх, Элизабет вздернула брови:
– Шутка?
Без нескольких минут семь, набросав план завтрашнего выпуска, Элизабет повесила на плечо свою объемистую сумку и зашагала опустевшими коридорами телестудии в кабинет Лебенсмаля. Она дважды постучалась, после чего отворила дверь и вошла.
– Вызывали, Фил?
В клубах застарелого табачного дыма Лебенсмаль сидел за необъятным столом, загроможденным стопками бумаг и остатками еды; четыре гигантских телевизора с включенным на полную мощность звуком показывали записи недавних программ. Один экран демонстрировал какую-то мыльную оперу, второй – Джека Лаланна, следующий – детскую телепередачу, а последний, четвертый – «Ужин в шесть». Элизабет никогда не просматривала записи своих программ и никогда не слышала звука своего голоса через динамики. Впечатление было жуткое.
– Не прошло и года, – раздраженно бросил Лебенсмаль и загасил сигарету о декоративную хрустальную вазу.
Он указал на кресло, где надлежало сидеть Элизабет, а потом ринулся к порогу и захлопнул дверь; щелкнула кнопка блокировки замка.
– Мне передали – в семь, – сказала она.
– Кто тебе позволил рот разевать? – рявкнул он.
Слева до Элизабет доносился ее собственный голос, вещавший о процессах, происходящих с фруктозой при нагревании. Она повернулась в ту сторону. Верно ли она указала pH? Да, верно.
– Известен ли вам мой ранг? – через весь кабинет потребовал ответа Лебенсмаль, но рев четырех экранов частично заглушил его слова.
– Известен ли мне амарант?
– Я спросил, – вернувшись за свой стол, он повысил голос, – известно ли вам, кто я такой?
– Вы – Фил ЛЕБЕНСМАЛЬ, – громко ответила Элизабет. – Разрешите, я сделаю потише? Вас плохо слышно.
– Не смейте мне дерзить! – прокричал он. – Когда я спрашиваю, известно ли вам, кто я такой, отвечайте: вам известно, кто я такой?!
Элизабет на мгновение смешалась.
– Еще раз: вы Фил Лебенсмаль. Но для верности можем взглянуть на ваши водительские права.
Он прищурился.
– Наклоны вперед! – скомандовал Джек Лаланн.
– Праздник танца! – хохотнул клоун.
– Я тебя никогда не любила, – призналась медсестра.
– Оптимальный уровень кислотности, – услышала она свой голос.
– Я мистер Лебенсмаль, исполнительный директор…
– Извините, Фил, – перебила Элизабет, указывая на ближайший к ней телевизор, – но я в самом деле ничего не… – Она потянулась к регулятору громкости.
– НЕ СМЕТЬ, – прогрохотал Лебенсмаль, – ПРИКАСАТЬСЯ К МОЕЙ ТЕХНИКЕ!
Он встал, сгреб со стола стопку папок, пересек весь кабинет и остановился перед ней, расставив ноги циркулем.
– Вот это, по-вашему, что такое? – Он помахал папками у нее перед носом.
– Конторские папки.
– Нечего тут умничать. Это зрительские анкеты. Показатели прибылей от рекламы. Рейтинги Нильсена.
– Правда? – удивилась Элизабет. – Охотно просмот…
Но просмотреть она не успела – он отдернул руку.
– Можно подумать, вы способны истолковать эти данные, – резко бросил он. – Можно подумать, у вас есть на этот счет хоть одна мысль. – Хлопнув себя папками
