Он не сразу заметил в темноте Венецию. Огонь в камине почти погас, и комната погрузилась во мрак и холод.
— Венеция?
Взяв свечу, он зажег, ее от едва тлеющих углей и с ее помощью зажег все остальные свечи в канделябре.
Подошел к жене:
— Не думал, что ты станешь дожидаться меня. Собрание затянулось.
— В самом деле? — убийственным тоном, от которого у Линвуда кровь застыла в жилах, произнесла Венеция.
— Что случилось? — спросил он, подходя к ней вплотную.
— Мэриэнн приезжала днем.
— Вот как, — прошептал он.
— Рассказала, что с ней сделал Ротерхем.
— Тогда ты не можешь не понимать, почему я не сообщил тебе об этом.
— Да, понимаю.
— Рад это слышать.
— Ты лгал мне.
— Я никогда не лгал тебе, Венеция.
— Разве нет?
— Нет.
— Чем ты можешь поклясться, Френсис?
— Чем скажешь.
— Моей жизнью? Или жизнью Ротерхема, возможно?
— О чем ты говоришь!
Она указала глазами на стол. Линвуд увидел дневник Ротерхема, который он забрал из его кабинета в ночь убийства.
— Да, вижу.
— И я тоже вижу. Наконец-то. Это дневник Ротерхема. Как ты, наверное, потешался надо мной, заставляя верить в свою невиновность! Смеялся над моей наивностью. И твои родители тоже. Твое актерское мастерство многократно превзошло мое.
— Все не так, как ты думаешь. Я могу объяснить присутствие у меня этой вещи.
— Точно также, как объяснить убийство Ротерхема? Или ты намерен дальше обманывать меня, ведя изощренную игру?
Линвуд плотно сжал губы.
— Наша игра давно окончена. Но даже тогда я не обманывал тебя.
— Возможно, и нет. Ты педантично следовал правилам. Лишь тщательно подбирал слова, разрабатывал хитроумную тактику.
— Впервые в жизни не делал ничего подобного.
— Нет? Поклявшись говорить мне правду или безмолвствовать, ты хранил молчание вместо того, чтобы защищаться. Я считаю это хитроумной тактикой. — Она горько рассмеялась. — Неудивительно, что ты никогда не отрицал свою вину, даже когда мы оставались наедине. Какой же я была дурой! Верила, что ты кого-то выгораживаешь. — С ее губ сорвался еще один нервный смешок, в глазах стояли слезы. — А все оказалось… несколько не таким, как я думала. Ты убил Ротерхема, защищая честь Мэриэнн.
— Венеция!
— А знаешь, что во всем этом самое ужасное, Френсис? Если бы ты с самого начала был откровенен со мной и признался в убийстве, мне было бы все равно. — Слезы потекли по ее щекам, но она смахнула их быстрым, нервным движением. — Ты сделал из меня дуру.
— Ты ошибаешься, Венеция.
Линвуд подошел к ней, намереваясь обнять, но она оттолкнула его руки и хотела отвернуться, однако он схватил ее в охапку и заставил посмотреть себе в глаза.
— Я не убивал Ротерхема. Клянусь тебе.
В тишине комнаты слова прозвучали особенно громко. За окном бушевала непогода, лил дождь, завывал ветер, раскачивая занавески и заставляя трепетать пламя свечей, от которого на лице у Линвуда появлялись опасные тени.
Она тяжело дышала, прижимаясь к его груди.
— У тебя его дневник.
— Да. Но я его не убивал.
Будучи не в силах смотреть на отражающуюся в глазах Венеции боль, Линвуд произнес:
— Теперь, когда я больше не связан тайной Мэриэнн, могу рассказать тебе все.
Посмотрев на него долгим взглядом, Венеция кивнула:
— Так расскажи же мне.
Подойдя к окну, Линвуд вгляделся в темноту ночи:
— Ты права. Я защищал Мэриэнн. Она поведала тебе, что он с ней сотворил?
— Да, — прошептала Венеция. — Теперь я понимаю, почему ты хотел убить его.
— Поверь, я страстно этого желал. И мой отец тоже. Мы сделали бы это три года назад, но негодяй ускользнул на континент.
— А ты спалил его дом в качестве предупреждения, чтобы он не смел возвращаться назад.
Линвуд покачал головой:
— Я сжег дом, чтобы уничтожить его личные дневники. На протяжении долгих лет он тщательно документировал свой интерес к Мэриэнн, как и то, что сотворил с ней. Также он упоминал о связях с моим отцом. Если бы кто-то прочел все это… я не мог подвергать сестру такому риску.
— Но в Италии Ротерхем не остался. В начале этого года он вернулся в Лондон.
— Из-за Мэриэнн. Он был одержим ею.
При этой мысли Венеция содрогнулась.
— Но ведь она моложе меня, его дочери.
— Для него это не имело значения. Он был из тех людей, кто привык всегда получать желаемое. Он хотел Мэриэнн даже после того, как она вышла замуж. Ты встречалась с Рейфом Найтом, ее мужем.
Венеция кивнула.
— Такого человека лучше не злить.
— Верно. — Линвуд вспомнил, каково это — разозлить Рейфа Найта. — Найт убил бы Ротерхема, не останови его Мэриэнн. — Глядя на ночную улицу, он видел перед мысленным взором совсем другую картину, случившуюся не так давно, — закат в Хоунслоу-Хит. — Ротерхему было позволено убраться живым с условием, что он немедленно уедет из страны. Но он остался. Он даже посещал те же светские приемы, что и моя сестра, чтобы помучить ее.
— Могу лишь догадываться, каково ей было.
Венеция накрыла его ладонь своей. Помолчав немного, он продолжил:
— В ту ночь я отправился в дом, который он снимал, чтобы предупредить: у него ровно день, чтобы покинуть Лондон. Но когда я пришел, — Линвуд закрыл глаза от нахлынувших воспоминаний, — он уже был мертв — лежал на своем столе в луже крови. — Линвуд до сих пор ощущал во рту ее металлический привкус. — Кто-то меня опередил, причем совсем недавно. Труп еще не остыл.
— Ты решил, что его застрелил твой отец.
— Рука моего отца давно ослабела. Он не смог бы удержать пистолет. Я решил, что это сделал Найт. Он любит Мэриэнн, сама знаешь. — Помолчав немного, он повернулся к Венеции. — Поэтому я отыскал дневник и ушел. Следующие несколько недель были настоящей пыткой. Я был рад, что Ротерхем мертв, но также испытывал злость.
— Знал, что будет расследование. Опасался, что всплывет имя Мэриэнн.
Он кивнул.
— А еще потому, что часть меня жаждала лично прикончить негодяя.
— А потом появилась я со своими вопросами, — негромко добавила Венеция.
— А потом появилась ты со своими вопросами.
Они переглянулись.
— Ты не оказывал сопротивления, ибо не хотел, чтобы разоблачили Найта.
— Если бы Найта повесили, это убило бы Мэриэнн. Она и без того слишком много страдала.
— Должно быть, тяжело было нести эту ношу в одиночестве.
— Я рад, что наконец-то могу рассказать тебе, Венеция.
Воцарилось молчание. Воздух в комнате был настолько насыщен эмоциями, что казалось, вот-вот раздастся взрыв. Венеция плакала, не стесняясь и не отирая слез. Линвуд протянул к ней руки, она упала в его объятия, прижалась щекой к груди и громко разрыдалась от облегчения и сочувствия к мужу, на долю которого выпало столько испытаний. Она плакала, а за окном бесновались дождь и ветер.
