мне уже семнадцать лет.
– Как, это ты сделала, моя девочка? – воскликнула Вероника Платоновна и нагнулась в сад поцеловать дочь, при чём между кофточкой и юбкой сейчас же высунулось белье. Г. Боскеткин ждал у окна, когда дойдет очередь до его поцелуев, терпеливо водя глазами по окрестностям. Его голос зазвучал необыкновенно мягко и мирно, почти сладко, когда он произнес:
– И ты же, конечно, спрятала на время наш шар, чтобы его не постигла та же участь со стороны врагов?
Разняв объятья, мать и дочь посмотрели на клумбу, где, как у соседей, ничего не блестело, Секунданты приблизились тоже на цыпочках.
– Нет, нашего шара я не трогала… я не знаю – ответила Женя и группа застыла, как перед фотографом.
– Его украли! – вскрикнула мамаша и снова всё стихло. Осторожно один из приезжих спросил:
– А какого цвета был ваш шар?
Г-жа Боскеткина даже не обернулась. Менее похожая на Ниобею, Женя задумчиво и печально ответила:
– Зеленый.
Вон там ближе к сараю что то зеленеет… не он ли?
И все, как мореплаватели, обратили свои взоры к сараю. Ниобея не выдержала.
– Идиот! что же шар сам будет переходить с места на место? Зеленое! это мой лифчик сушится. Если вы слепы, возьмите себе подзорную трубу! И чего вы стоите, пинков ждете? Марш! Ну, что смотрите? еще шар в комнатах ищете? Что? вашу шапку? вот она ваша шапка!
И необыкновенно проворно и ловко она сшибла форменную фуражку со стула, поймала носком ноги и выбросила в окно прямо на проходившую наседку.
Гостями больше не занимались. Женя, ухватившись за подоконник снаружи, горько плакала.
– Неужели, мама, все люди так злы?
– Успокойся, дитя мое, всё это временно – говорила Вероника Платоновна, обнимая дочь и смотря на выброшенную фуражку, около которой хлопотали цыплята.
7.
Наполовину обгрызанная луна всходила всё позднее и всё тусклее светила, обещая ворам, что скоро она будет к ним совершенно благоприятна. Но всё же было достаточно светло, чтобы. Женя могла заметить, как Женичка перелезал забор там, где со стороны Боскеткинского сада было даже вытоптано место его ежедневных скачков. Сегодня он по поспел опуститься на это обычное мечто, потому что еще когда он чернел, сидя на заборе, на менее темном небе, Женя окликнула его. Он сначала не узнал, что это его Женя, потому что раздалось: – «Евгений Александрович!»
– Кто тут?
– Это я – Женя Боскеткина.
– Почему же такая официальность?
– Потому что теперь я не только вижу, что вы меня не любите, но и объявляю вам, что всё между нами кончено.
– Что такое? – молодой человек был уже по эту сторону забора.
– Что такое? – нет, ты повтори, что ты сказала!
– Да как же я повторю, когда ты мне весь рот занял своими губищами?
– Ну вот я отпустил – говори!
– Между нами всё кончено! – девушка говорила вполголоса, но очень быстро.
– Потому что это невозможно. Мне всё это надоело, это смешно и жалко, но вместе с тем это возмутительно, возмутительно…
– Что такое возмутительно?
– Вся эта глупая возня с шарами. И если б ты меня любил, меня уважал, ты мог бы как-нибудь устроить, чтоб этого не было. Да, да. Это всякий бы сделал, конечно, кто любит. А теперь я вижу, какая черная у тебя душа и что ты меня нисколько не любишь. Эти ссоры, вызовы на дуэль… Что ж ты думаешь, что я с тобой сбегу? папа теперь меня не отдаст за тебя…
– По-моему, ты хочешь сказать, что ты меня разлюбила. С больной головы на здоровую.
– Как с больной на здоровую? это у тебя-то здоровая? скажите, пожалуйста! а кто вырезывал мое имя под скамейкой, кто клялся, кто лазал каждый вечер в наш сад?…
– Тише, Женя…
– Как тише? что ты кричишь на меня? может быть, ты бить меня станешь, – не долго ждать!..
– Да я совсем не потому…
– Вы все такие, дай вам волю! только бы оскорблять и обижать, потому что ты уверен, что я тебя люблю. Ошиблись, Евгений Александрович, я не такая дура, чтобы настолько вас любить, чтобы переносить, чтобы, чтобы…
Женя не могла докончить, потому что ей закрыли рот рукою и самое ее увлекли в тень с освещенного места. Когда она пришла в себя от негодования, она увидела, что негодовать было не на что. Очевидно, к ним приближался народ, даже не приближался, а бежал. Тяжелый бег слышался всё ближе, наконец, можно было даже расслышать запыхавшееся дыханье.
– Что это, Женичка? что это? с испугом спрашивала девушка, забыв ссору. За забором бежали молча. Сквозь щель можно было заметить двух людей, за ними следовали на некотором расстоянии две других тени, у выхода из болотистого леска выплывало на освещенную дорогу еще человека два.
– Что это? – еще раз спросила Женя.
– Они сейчас вернутся. Я страшно боюсь, как бы их не застали там… раздался чей-то голос совсем близко в саду.
Вероника Платоновна осторожно ступала, ведя за собою полуодетого мужа. Часть луны вдруг снялась облаком. Боскеткина нагнулась к щели, отделенная от дочери шиповником. Женя взялась невольно за Женичкин рукав.
– Сашук, Дормедонт, не поддавайтесь! скорей бегите! – вдруг закричала Вероника Платоновна и всё стало ясно.
От леса неслось: – Машук, Лаврушка, догоняй их, воров! Вот так, гони не в свою голову! –
Женя даже не могла смотреть, а только обняла Женичку.
Родители обеих сторон кричали подбодренья, пятки мелькали, шар в руках Сашука пытался блестеть без луны, завалившейся за сарай.
– Постой! кричала погоня.
– Я те постою! отвечали бегущие.
– Безобразие, воры!
Сами воры! некорректно! – перебрасывались зрители. Александр Яковлевич сковырнулся, потеряв пенсне, – ликование по эту сторону забора. Так тебе и нужно, дуэлянт собачий!
– Лезя, лезь, Сашук! подбирай пятки! кидай шар, я поймаю! вопила в беспамятстве Боскеткина, расставляя руки на два аршина. В темноте обрывается, сопит, крики сзади, вдруг полет, палка в земле, дребезг об голову Вероники Платоновны, Сашук стоит на голове секунду. Хорошо, что луны нет!
В молчании только вздохи и дыханье. Снаружи вопрос: – разбилось? что-то треснуло ведь… или это ваша голова?
Удар будто благодетелен для Воскеткиной.
Простой соседкой она говорит:
– Доигрались! Чуть было голову мне не разбили. Как вам не стыдно, Анна Львовна и Александр Яковлевич? Положим, мы и сами были виноваты отчасти…
– Разумеется, и вы были виноваты, тем более, что вы первые начали – отвечала Полукласова через забор.
– Положим, первыми начали ваши дети, но если бы мы даже и начали, мы не доводили дело до столкновений, мы не посылали
