людей), потому что она и человеком-то не является. Ванесса словно бешеная собака... гм, акула, которая кусает всех и вся. Мистер Гримсби, мы – вся Тирулия – попали в рабство злого сверхъестественного существа, вне зависимости от того, давали клятву или нет!
– Думаю, я мог бы смириться с тем, кто она есть на самом деле, если бы Эрик по-настоящему любил её.
Карлотта чуть не выронила из руки кружку, услышав такое чистосердечное признание от пожилого камердинера. Причина её удивления заключалась в том, что бретландец Гримсби обычно закрывался, словно моллюск в раковине, когда дело касалось его чувств или личных взглядов.
– Вы заботитесь о принце уже очень долгое время, не так ли? – спросила она негромко.
– Скажем так... вы ведь знаете, что наш род деятельности нечасто даёт нам достаточно времени для таких вещей, как создание собственной семьи, – мягко ответил пожилой дворецкий. – Эрик значит для меня очень много. Он мне как сын.
Лицо Карлотты приняло строгое выражение:
– Тогда мы должны решать, как нам быть, доверясь нашим сердцам и душам, мистер Гримсби, а не подписанным контрактам. Есть те, кто, возможно, осудит нас за то, в чём мы поклялись и в чём – нет. Но они не ходят с нами по земле, если вы понимаете, о чём я, мистер Гримсби.
– Я не люблю крамольные беседы, мисс Карлотта, – это не нашего ума дело...
– О, боже упаси, мистер Гримсби. Но если вы были искренни, когда говорили об Эрике, смею предположить, есть другая... девушка... к которой принц, должно быть, испытывает настоящее чувство.
– Я всегда думал, что это так, всегда надеялся, что он действительно испытывал подобные чувства... – Гримсби с мечтательным видом предался воспоминаниям о былых днях. После чего переключил своё внимание обратно на служанку: – Ну что ж, в таком случае, возможно, если у вас есть кое-какие соображения касательно... максимально деликатного и уместного плана действий с учётом сложившихся обстоятельств, тогда, полагаю, меня можно убедить принять в этом участие.
– Прежде всего нужно встретиться со всей нашей прислужнической братией, которая обитает на нижних этажах и которой мы можем доверять, и занять их поисками морского царя. Что касается других идей... Не сомневаюсь, нам непременно представится подходящая возможность, мистер Гримсби, – ответила Карлотта, заговорщически глядя на собеседника поверх чашки. – Этот замок чрезвычайно тесен, как ни крути.
Эрик
Когда герой оперы ищет что-то, будь то имя спасшей его женщины или письмо, которое поможет освободить из тюрьмы его несправедливо осуждённую дочь, тенор исполняет душераздирающую песню, в которой рассказывает о своих поисках, перемещается по сцене, поднимая пару-тройку театральных реквизитов, чтобы заглянуть под них. И вот он находит желаемое! Вуаля. Готово.
В реальной жизни этот процесс куда более затянут, а его завершение выглядит не так эффектно.
И, в отличие от оперы, поиски морского царя, которыми занимался Эрик, часто прерывались вещами, которые ему подбрасывала реальная жизнь: внезапным появлением Ванессы или её слуг, встречами, репетициями перед показом на бис его последней постановки в честь окончания лета, официальными событиями, которые он должен был посещать, или обязанностями принца, которые он должен был выполнять, – вроде выслушивания отчёта коронера касательно смерти ибрийца.
Было установлено, что это убийство, хотя причина, по которой такой моложавый здоровый мужчина вдруг распрощался с жизнью, останется загадкой на веки вечные. Ванесса легко поладила с человеком, который занял его место, ибо тот был куда более сговорчив, когда дело доходило до сомнительных схем.
Часто, когда его прерывали, Эрик забывал, какой предмет он осматривал последним, после чего ему приходилось начинать обыск помещения с самого начала.
Затем ему в голову пришла гениальная идея, как отмечать то, что он уже проверил. На эту мысль юношу вдохновил его музыкальный опыт. Входя в комнату, он внимательно запоминал первую вещь, которую осматривал, включая её точное расположение, а уходя – последнюю, после чего заносил все эти данные в свою нотную тетрадь. Высота, на которой была расположена вещь, обозначалась нотой: соль пятой октавы над до, например, обозначала верхнюю полку книжного шкафа, до первой октавы – пол. Отдельные участки пространства комнаты были тактами, каждая комната – рефреном. Он добавлял на письме детали, которые легко было принять за слова песни.
Что-то поддавалось кодировке тяжелее прочего – библиотека, например. Он доставал с полок каждую книгу, поскольку ему было известно, что Ванесса проводила здесь целые вечера, уделяя особое внимание секциям истории, фольклора и магии. Результатом часа изучения всех нижних полок стала целая страница, испещрённая нотой до в первой октаве. Весьма подозрительно, даже для того, кто не особо смыслит в музыке. На волне вдохновения Эрик озаглавил листок таким образом: «Партия контрабаса, подобранное: в ожидании надвигающегося шторма». Подобная музыка была несколько более экспериментальной, чем та, сочинением которой юноша обычно занимался, но время не стоит на месте, а Эрик не был бы Принцем не от мира сего, не пробуй он всё новое с такой охотой.
Дело шло медленно, но верно. Юноша не сомневался в том, что вот-вот найдёт царя.
А затем произошло нечто настолько ужасное, что он даже не успел сообразить, как ему из этого выкрутиться.
Шеф-повар Луи обратился к нему со словами:
– Уже долгое время королевская чета не ужинала tete-a-tete. Возможно, пора устроить особый ужин?
Целый штат слуг поддержал его в этой затее, все они вели себя в точности как одна большая семья, напуганная тем, что мама с папой начали отдаляться друг от друга, – что бы им такое сделать, чтобы сохранить их отношения?
Гримсби и Карлотта, да благославят их небеса, сделали всё, чтобы остановить этот кошмар. Служанка бранилась, дворецкий произнёс не одну порицающую речь, усилив эмоциональное воздействие на слушателей своим бретландским акцентом.
Всё было без толку. Ужин должен был состояться.
Какая-то часть Эрика считала, что он получает то, что заслужил. Всё это время он избегал встречи с Ванессой, словно трус, и его поведение нельзя было назвать поведением истинного, смелого принца. Встреча юноши с его врагом лицом к лицу была неизбежна и представляла собой не более чем вопрос времени. Вот только он не ожидал, что, когда она состоится, они с врагом будут сидеть по противоположные стороны длинного обеденного стола, накрытого белой хлопковой скатертью и уставленного золотыми канделябрами, за ужином из множества блюд, устроенного для двух одиноких людей в огромной пустой комнате с видом на морской закат.
Когда
