час сделают резекцию двенадцатиперстной кишки по Микуличу. Платонов тем временем посмотрел заключение эндоскописта о двух осмотрах, вчерашнем и сегодняшнем; добиться прекращения кровотечения из язвы при помощи орошения ее капрофером не удалось, гемостаз неустойчивый, «по согласованию с главным хирургом округа переводится в N-ский госпиталь для оперативного лечения».
Баранов тем временем заполнял строчки в журнале переводных пациентов, Ерохин стоял за спиной Кати и делал вид, что слушает все, что она спрашивает у пациента, а сам рисовал у нее пальцем на спине какие-то фигуры. Палыч продолжал смотреть телевизор и ждал распоряжений.
Платонов позвонил в хирургию, обрадовал операционную сестру. Она прекрасно знала о том, что их ждет работа, но сквозь зубы выругалась, не сдержав своего негодования.
— Вы с кем будете? — спросила Оксана, смирившись с происходящим.
— У вас там в отделении в люксовой палате прикомандированный живет, капитан из гарнизонного госпиталя… Барсуков, кажется. Я от ведущего знаю, что его никуда не отпустили. Разбудите, пусть готовится. Машина с пациентом скоро придет.
Он положил трубку, вышел в коридор.
— Палыч, подгоняй к среднему крыльцу, — кивнул он водителю. — И в неотложную.
— Подождать немного придется. Мороз, я машину в бокс загнал.
— Сказать, что мы не очень-то и торопимся, не могу, Палыч, извини. Хотелось бы поспешить.
Тем временем Катя выполнила свою работу; Платонов увидел сквозь стекло регистратуры, как Ерохин пишет свою часть истории болезни, а перед ним стоит стакан чего-то светло-желтого и пузырящегося. Он периодически отхлебывал эту жидкость, не отвлекаясь от писанины. Катя легонько постучала ручкой по столу рядом с собой — очень тихо, но Платонов услышал. Ерохин посмотрел на нее; она подала ему какие-то знаки и подняла брови в немом вопросе. Дима вздохнул, показал руку с растопыренными пальцами — мол, пять минут, вынул ключи из кармана и положил рядом с собой на стол. Платонов отвернулся от стекла на несколько секунд, чтобы проконтролировать пациента, а когда снова посмотрел на Ерохина, то ключей рядом с ним не было. Как, впрочем, и Кати на своем рабочем месте.
Мужчина на носилках тем временем разговаривал с кем-то по телефону. Призывы не волноваться звучали в каждой второй фразе.
— Жена? — спросил Платонов.
— Дочь. Старшая. Позвонила поздравить с новым годом, — прикрыв телефон рукой, ответил пациент. — А я взял, да и сказал, что приболел… Маша, все будет хорошо. Привет там твоему… А, вы расстались? И теперь?.. Хорошо, хорошо, не лезу. Все, целую.
Он вздохнул, отключился и положил телефон под подушку.
— Я так понимаю, мне операция предстоит? — спросил он у Платонова. — Ведь именно поэтому они меня сюда перекинули.
— Вас как зовут?
— Николай.
— Послушайте, Николай… — начал было Платонов, но на этот раз телефонный звонок отвлек его самого. — Секунду, — шепнул он и ответил. — Да, Лариса.
— Что-то ты долго трубку не берешь, — услышал он без всяких предисловий ледяной голос жены.
— Да побойся бога, — усмехнулся Платонов. — Пару звонков всего было.
— Я уже минуту жду.
(целую минуту)
— Наверное, связь так устроена, — пожал он плечами. — Давай ближе к делу, у меня работа сейчас.
— Куда ты так торопишься? — она не меняла тон разговора. — Я, кстати, знаю, кто у тебя в смене сегодня. Мымра эта молодая, Елизарова.
Платонов сначала не понял, о ком речь, но потом вспомнил фамилию Кати.
— И при чем тут она?
— А что ты засуетился сразу? — как-то хрипло и зло спросила Лариса. — И как-то тише говорить стал. Она что, рядом?
Платонов закрыл глаза, досчитал до пяти, открыл их и медленно отошел от каталки с пациентом в сторону зала с телевизором.
— Так. Ты приехать собиралась? Приезжай. Но помни — у меня сейчас будет операция. Вероятность закончить ее до полуночи нулевая. Твою машину пропустят, я договорился на проходной. Ключ от ординаторской у сестры на посту. Скандалы мне твои телефонные сейчас не нужны, я лучше книжку лишний раз почитаю, этапы операции освежу.
Он вдруг понял, что к концу своей тирады не просто говорит, а скрежещет зубами. Видимо, этот звук, эти интонации несколько отрезвили Ларису от развития разговора в сторону накала. Платонов, конечно, сильно рисковал, вступая с ней практически в конфликт, но цель оправдала средства — она слова ему поперек не сказала.
— И что же там за операция так вовремя у тебя? — спросила она, но уже без льда в голосе. — Раньше не могли обратиться?
— Могли, — ровно задышал Платонов. — Они и обратились в одиннадцать дня. Но транспорт прибыл лишь полчаса назад, и от меня тут мало что зависело.
— Я буду в полдвенадцатого, — коротко проинформировала Лариса и отключилась. Одновременно с этим с улицы просигналил Палыч. Платонов махнул двум дневальным по приемному, которые смотрели телевизор — мол, вперед. Парни с неохотой встали и пошли к каталке, а он накинул бушлат поверх халата и вышел следом. В машине носилки поставили на пол, Платонов сел сбоку и взялся рукой за брезентовую петлю.
— Вы не договорили, — в машине решил продолжить разговор Николай. — Хотелось бы подробностей.
— Все просто, — посмотрев сверху вниз, ответил хирург. — В вашем случае эндоскопические методы остановки кровотечения оказались несостоятельными. В связи с этим вам будет выполнена операция — резекция двенадцатиперстной кишки по Гейнеке-Микуличу. То есть участок с вашей язвой откроем специальным разрезом; сосуд, что кровит, будет найден и прошит, после чего кишку зашьем таким образом, чтобы исключить образование язв в этом месте в будущем. Собственно, все.
Их подбросило на кочке, Платонов качнулся из стороны в сторону. Николай смотрел на него снизу вполне спокойным взглядом.
— Сколько времени идет операция?
— Очень надеюсь на час. Максимум полтора.
— То есть новый год мы с вами встретим в операционной? А я еще и во сне? — усмехнулся Николай. — Обидно, черт побери. Особенно за вас.
— А с нами-то что? Такая работа, — пожал плечами Платонов. — Подъезжаем.
Он спрыгнул в снег у входа в отделение; дежурная медсестра в одном халате выглядывала из приоткрытой двери, переминаясь с ноги на ногу.
— Ни раньше, ни позже, — шепнула она хирургу, когда тот проходил мимо.
— Люся, иди работай, — отмахнулся Платонов. — Вот история, ставь вену, брей живот, капни восемьсот физраствора быстренько и делай премедикацию. Стандартную. Промедол, димедрол, атропин.
— Атропина сколько?
Платонов посмотрел на Николая, прикидывая на глазок вес.
— Ноль семь. И ключ мне дай от ординаторской.
— Там открыто. Там Барсуков, — ответила Люся и принялась командовать дневальными. Платонов кивнул и повернул в другой коридор.
Через открытую дверь в ординаторскую громко было слышно одно из многочисленных новогодних шоу — каждый канал считал своим долгом создать что-то доселе неповторимое, но получалось из рук вон плохо. Платонов вошел, снял бушлат, кинул на диван. Где-то за спиной хлопнул и затарахтел холодильник.
Он обернулся и увидел Барсукова в зеленом хирургическом костюме с какими-то жирными пятнами на животе; капитан неаккуратно намазывал красную икру на кусок хлеба. На холодильнике, что был Барсукову по грудь, стояла початая бутылка водки и полная, до краев, рюмка.
— С наступающим! — подмигнул он вошедшему хирургу, опрокинул в себя водку раньше, чем Платонов успел отреагировать, и жадно откусил бутерброд. Часть икринок упала на пол ему под ноги, но он не заметил. Стало понятно, откуда у него пятна на костюме — бутерброд был далеко не первый. И похоже, что не только он.
— И тебе не хворать, — медленно ответил Платонов, понимая, что он Барсукову не начальник. — Минут через двадцать можно было бы и в операционную.
— Я в курсе, — весело кивнул капитан. — Резекция? Запросто. Интересно до жути. Ну и романтика — новый год все-таки.
Он протянул руку к бутылке, но Платонов его остановил вопросом:
— Какая рюмка по счету?
Барсуков замер на мгновенье, и стало понятно, что он считает.
— Третья. Вот сейчас была. Да я в порядке, не переживайте. Тонус великолепный. И икорка замечательная. Вам сделать?
— От бутерброда не откажусь. А с водкой, Леха, завязывай, — Платонов присел за стол, включил настольную лампу, хотя в ординаторской было светло. — Это ты сейчас такой бодрый, а через пару часов за столом будешь спать на крючках. Мне такие ассистенты не нужны.
Барсуков с сожалением посмотрел на налитую рюмку, положил свой кусок хлеба на холодильник, аккуратно перелил водку обратно в бутылку и убрал
