— Так давай поедем вместе.
— Это мы уже с тобой обсудили. К тому же, если уж совсем честно, твой восторг в значительной мере объясняется еще и другим: завтра ты скажешь «прости», правда на время, всему, что видишь здесь изо дня в день многие годы. В этом заключается особая сладость: «Прощай, все и вся!» Но всякое расставание в одном месте сулит встречи в другом. А новая встреча — всегда новое бремя.
— Вот уж не собираюсь взваливать на себя никакого бремени.
— Не заносись, когда боги слушают…
— А я и не заношусь, — резко оборвала Конни.
Но поездка все-таки манила ее; какое счастье обрести давно утраченную свободу, хотя бы и ненадолго. Она ничего не могла с собой поделать. В ту ночь Клиффорд так и не смог заснуть: до самого утра играли они с миссис Болтон в карты, пока сиделка чуть не свалилась со стула.
И вот наконец наступил день приезда Хильды, Конни условилась с Меллорсом, что, если судьба напоследок улыбнется им, она повесит на окне зеленую шаль. Если дело сорвется — красную.
Миссис Болтон помогла Конни укладываться.
— Ваша милость будет так счастлива перемене обстановки.
— Наверное. А вам не обременительно одной ухаживать за сэром Клиффордом?
— Конечно нет! Я с ним прекрасно управляюсь. Ведь я могу оказать ему помощь буквально во всем. Вам не кажется, что его самочувствие заметно улучшилось?
— Действительно, улучшилось. Вы сделали чудо.
— Нет, правда? Мужчины ведь все одинаковы. Как малые дети, их надо хвалить, ублажать, им надо поддакивать. Они всегда должны чувствовать, что за ними последнее слово. Вы согласны со мной, ваша милость?
— Боюсь, что в этой области у меня слишком маленький опыт.
Оторвавшись от сборов, Конни взглянула на миссис Болтон и вдруг спросила:
— А ваш муж? Вы его умели ублажить?
Миссис Болтон тоже отвлеклась на секунду.
— Да, конечно, — сказала она. — Умела. И хотя он видел все мои хитрости, я всегда делала что хотела.
— И он никогда не командовал вами?
— Почти никогда. Изредка, правда, мелькнет у него в глазах что-то такое, а уж я знаю — прекословить нельзя. Но обычно он покорялся. И никогда не командовал. Но и я не командовала. Знала, когда уступить, и уступала. Хотя иногда мне это было и нелегко.
— Ну, а если бы вы не уступили? Что тогда было бы?
— Не знаю, мы никогда не ссорились. Даже если он бывал и не прав, но начинал артачиться, я всегда ему уступала. Я очень им дорожила. Есть женщины, которые всегда хотят настоять на своем, я таким не завидую. Если любишь мужчину, уступи, когда он уперся; прав ли он, нет ли — уступи. Это в супружеской жизни первое правило. А вот мой Тед, случалось, уступал мне, когда я уж точно была не права. Видно, тоже дорожил мной. Так что в общем то на то и получалось.
— И вы так же обращаетесь со своими пациентами? — спросила Конни.
— Пациенты — другое дело. Тут ведь любви-то нет. Но я знаю, что им на пользу, и соответственно веду себя. А когда любишь, совсем другое дело. Правда, любовь к одному мужчине научает, как обходиться со всеми другими. Но это, конечно, совсем не то. И вообще, я не верю, что можно любить второй раз.
Эти слова напугали Конни.
— Вы думаете, любят только один раз?
— Или вообще ни разу. Сколько женщин ни разу не любили, даже не знают, что это такое. А сколько мужчин не знает! Но когда я встречаю настоящую любовь, я всегда стою за нее горой.
— А как вы думаете, мужчины легко обижаются?
— Да, если вы задели их гордость. Но ведь и с женщинами то же самое. Правда, гордость гордости — рознь.
Конни призадумалась, опять стало точить сомнение, правильно ли она делает, что едет. В сущности, она бросает мужчину, пусть ненадолго. И он понимает это. Вот почему и ведет себя так неловко и так обидно.
Но что поделаешь! Человек в плену у постоянно меняющихся обстоятельств. И не ей с ними бороться.
Хильда приехала утром в четверг в юрком двухместном автомобильчике с привязанным сзади багажом. Она выглядела, как всегда, по-девичьи скромно, и, как всегда, в ней чувствовалась неукротимая воля. Эта женщина была наделена адской силой воли, в чем пришлось неоднократно убедиться ее супругу. Сейчас они находились на одной из стадий развода. Она даже согласилась на кое-какие шаги, чтобы облегчить судебную процедуру, хотя любовника как такового у нее не было. Она решила на время выбыть из этой игры полов. Хильда была счастлива обретенной независимости; у нее было двое детей, и она задалась целью воспитать их «надлежащим образом» — что бы это ни значило.
Констанции было позволено взять с собой небольшой чемодан. Большой чемодан с вещами она отправила отцу, ехавшему поездом. В Венецию, по его мнению, нет смысла ехать летом в автомобиле. В июле на дорогах Италии пыльно и жарко. И он решил добираться до Венеции самым покойным и удобным образом — в спальном вагоне. Сэр Малькольм был уже в Лондоне и ожидал дочерей. Всю материальную часть путешествия Хильда взяла на себя. Сестры сидели наверху и разговаривали.
— Видишь ли, Хильда, — с легкой нервозностью говорила Конни. — Я хочу эту ночь провести недалеко отсюда. Не здесь, а поблизости.
Хильда сверлила сестру серыми стальными глазами. Вид у нее был безмятежный, но как часто она при этом внутренне кипела от злости!
— Где это поблизости? — тихо спросила Хильда.
— Ты же знаешь, я люблю одного человека.
— Догадываюсь.
— Ну вот, он живет рядом. Я хотела бы эту последнюю ночь провести с ним. Я должна, понимаешь! Я обещала.
Конни явно проявляла настойчивость.
Не ответив ни слова, Хильда опустила свою голову Минервы. И опять вскинула.
— Ты скажешь мне, кто он? — спросила она.
— Это наш егерь, — запинаясь проговорила Конни и, как пристыженная школьница, залилась краской.
— Конни! — Хильда в негодовании слегка вздернула носик — движение, унаследованное от матери.
— Да, понимаю. Но он очень красивый. И он умеет быть нежным, — сказала Конни, как бы оправдывая его.
Хильда — яркая, рыжеволосая Афина — склонила голову и задумалась. Она была, мягко говоря, в ярости. Но не решалась этого показать, Конни могла мгновенно впасть в буйство — неуправляема, вся в отца.
Верно, Хильда не любит Клиффорда, его холодную самоуверенность — мнит себя Бог знает кем. Она считала, что он эксплуатирует Конни бесстыдно и безжалостно, и втайне надеялась, что сестра рано или поздно уйдет от него. Но, принадлежа к шотландскому среднему классу, приверженному устоям, она не могла допустить такого позора для себя и семьи. Наконец она подняла глаза на Конни.
— Ты очень пожалеешь об этом.
— Никогда, — крикнула Конни, краснея. — Он — исключение. Я очень люблю его. Он необыкновенный любовник.
Хильда опять задумалась.
— Ты очень скоро разочаруешься в нем, — сказала она. — И тебе будет стыдно.
— Не будет! Я надеюсь родить от него ребенка.
— Конни! — сказала, как кулаком грохнула, Хильда, побелев от ярости.
— Да, рожу, если забеременею. И буду счастлива и горда иметь от него ребенка.
Сейчас с ней говорить бесполезно, решила Хильда.
— А Клиффорд что-нибудь подозревает?
— Нет, с чего бы ему подозревать?
— Не сомневаюсь, что ты дала ему не один повод для подозрения.
— Ничего подобного.
— Твоя затея мне кажется бессмысленной глупостью. Где этот егерь живет?
— В коттедже, за лесом.
— Он холост?
— Нет. Но жена ушла от него.
— Сколько ему лет?
— Не знаю. Он старше меня.
С каждым ответом Хильда ярилась все больше — точь-в-точь их мать. Она была на грани взрыва, но привычно это скрывала.
— Я бы на твоем месте отказалась от этого безумного плана, — сказала она внешне невозмутимо.
— Не могу. Я должна провести с ним эту ночь, или я вообще не поеду в Венецию.
Хильда, опять различила интонации отца и сдалась исключительно из дипломатических соображений. Даже согласилась поехать в Мэнсфилд, там пообедать, а потом, как стемнеет, отвезти Конни обратно к ее егерю. И приехать за ней рано утром. Сама она переночует в Мэнсфилде, это всего полчаса езды. Но внутри она вся кипела от ярости. Она еще припомнит сестре это ее упрямство — так нарушить все планы!
И Конни вывесила за окно зеленую шаль.
Гневаясь на сестру, Хильда потеплела к Клиффорду. У этого человека хоть есть мозги. А то, что отсутствует мужская способность, так это прекрасно — меньше оснований для ссор. Сама Хильда решила больше не иметь дел с мужчинами; как партнеры по сексу они мелкие, омерзительные эгоисты. Конни повезло, она избавлена от многого такого, что приходится терпеть бедным женщинам. Она не ценит своего счастья.
И Клиффорд пришел вдруг к выводу, что Хильда, что ни говори, очень неглупая женщина и могла бы составить счастье мужчины, стремящегося отличиться ну хотя бы на политическом поприще. В ней нет всех этих глупостей, которых хоть отбавляй в сестре. Конни почти ребенок. Приходится многое ей прощать, она еще, в сущности, несмышленыш.
