Все происходящее, все произошедшее стало настолько пугающим, что я мог принимать это в себя, лишь сидя на одном месте, накинув кожаную куртку, чтобы прогнать озноб, и приклеившись к «Хоум-шоппинг-чэнел». Это, как я узнал, входило в сей дикий ритуал в той же мере, как трубка, приготовление и крошечный, но мощный миникосой.
Джизус более-менее плотно засел у окна. Оттуда он почти каждую секунду с риском для себя выглядывал, прилипнув окосевшим глазом.
— Ой, бля, ОЙ, БЛЯ! — возопил он, — ОЙ, БЛЯ — ОНИ ИДУТ СЮДА!
— Кто идет?
— Мусора блядские, мужик. Слушай… ОЙ, БЛЯ! Не слышишь разве? Не слышишь их ебаные вертолеты? Они — ИДУТ — СЮДА! ОНИ ИДУТ, МУЖИК!
И Я ПРИСЛУШАЛСЯ. Они и вправду приближались. Вертолеты. Я услышал их шум. Море вертолетов, примчавшихся откуда-то и парящих где-то снаружи. Но не здесь, это точно. И охотиться на нас с Джизусом, спустившись как в сцене из «Апокалипсиса сегодня», они не собирались. Нет, в том я был абсолютно уверен. Но поскольку я был настолько уверен, я пересрал еще больше. Еще больше, чем он, потому что я сидел здесь в комнате рядом с парнем, кто реально верил, что они примчались за ним. Кто верил, после изрядной дозы чистого кокса, после того, как он пересек какую-то там грань, которая перед ним еще оставалась непересеченной, что каждый шаг, каждый машинный гудок, далекий крик или смываемая в туалете вода — каждый звук Вселенной таит для него угрозу. А когда все системы организма забиты этой гадостью, ты слышишь все вселенские звуки.
Как долго я так пробыл? Не знаю. Для ровного счета можно остановиться на пяти днях. Вполне возможно, что и так. Трубка… педофил… канал «Хоум-шоппинг».
Джизус все время смотрел «Хоум-шоппинг», отпуская комментарии, если на экране мелькала какая-нибудь особенно примечательная штука. Помню, он как-то решил, что ему никак не обойтись без президентских бокалов. Тридцать шесть бокалов, по одному на каждого нашего блистательного руководителя.
— Чуувак, надо их взять, — заявил он. — Чуувак, непременно!
Я обкуривался от нулевой до сотой степени, пока в итоге не дошел до конечной точки. Я подумал, что хватит, и устремился в смертоносный дневной свет. Невозможно заранее подготовиться к блядскому кошмару восьми часов утра нормального рабочего дня, солнечному часу посередине Жизни-Понятной-Всем. Всем, кроме тебя, задолбанного делами с Первого Года. Не спавшего. Не жравшего и немывшегося. Скрючившегося за рулем, жующего губы в то время, как остальные водилы слева и справа от тебя сосут кофе и внимают радиосообщенням о состоянии на дорогах. Они все собираются на работу, куда же собираешься и ты? И почему у тебя мурашки ползут по коже от уверенности, что они знают, где ты был?
Я сумел проехать обратно по городу, подняться по Горе Полумесяц, оттуда к Лорел-Кэньон, миновать жуткий холм и попасть в свое маленькое убежище. Где, разумеется, наш лендлорд поливал из шланга свой райский уголок. Выйдя из машины, а стоял прекрасный день, я взошел по семнадцати ступеням, ведущим от стоянки до раздвижной двери моей квартирки. Я помахал. Я улыбнулся. Я направился в те зловонные апартаменты. Вынул руку из кармана, которой теребил пакетик с кокаином, чтобы тот не выпал. Зашел в ванную. С намерением принять душ. Но на самом деле сгорая от нетерпения жахнуться своим запасцем.
У меня не хватало сил усидеть ровно на крышке унитаза. И я эту попытку оставил. Плюхнулся на пол. Отыскал машинку. Наполнил ложку. Добавил воды, заставил руку не трястись и поджег. Только на одну дорожку, хоть я уже и прошел путь до конца и вернулся обратно. Более-менее. Только один укол, который я даже не успел закончить, оттого что дурацкий телефон зазвонил в соседней комнате.
Это было, как говорится, сбывшимся сном. Позвонил — конечно, в лице «своих» людей — Дэвид Линч. Хотели они, собственно говоря, меня.
С ума сойти! Мне сообщили что-то резво шипящее, будто это вода, куда только что бросили бромозельцер. К несчастью, того Джерри Стала, кому они звонили, здесь больше не было.
Иногда элементарно не догадываешься о своей смерти, пока не увидишь рядом гроб. И даже в тот момент, хотя уже открыли крышку, я продолжал находиться под абсурдным заблуждением, что еще не покинул мир живых.
* * *
Хорошо, что я прочухался в четверг. То есть я мог прогулять пятницу — «Простите, не получил звонка!» — потом на следующей неделе связаться с КАТР. В ставке Дэвида Линча жаждали заполучить меня в штат или, как минимум, сценаристом на второй сезон «Твин Пикса». Сами понимаете, деловые качества у меня из всех щелей лезли. Когда раздался телефонный звонок, я находился в таком ауте, что мне пришлось пятнадцать минут вспоминать, где соответствующий агрегат стоит. Первые несколько секунд прошли как в тумане. Пока мой агент, как всегда врубной, посоветовал мне перевернуть трубку. Я говорил не туда. Он мне очень помог.
— Ты в порядке?
— Что значит, я в порядке. Я замечательно. А ты в порядке?
— Ладно, ладно, это я так, убедиться. Они хотят, чтобы ты приступал прямо сейчас.
— Немедленно буду, — объявил я с фальшивой уверенностью, естественной для меня, как и все остальное вранье.
И я действительно. появился на месте. Правда, в последнюю минуту программа полномасштабного урбанистического возрождения дала не совсем желаемые результаты. Даже резервный режим пробежки после ширки не сумел привести меня в форму. Наступают времена в жизни всех наркотов — особенно самой закоренелой, трудящейся, что называется, разновидности — когда он ни на что не способен. Наркоты всего мира не хватит, чтобы заставить таких работать.
В день моего трудоустройства в «Твин Пикс» произошел как раз такой момент. Я элементарно не мог собраться. Как-то подействовал весь уничтоженный мной кокс. Я представлял себе свой мозг в виде ремня, от чего-то лопнувшего, а себя пытавшимся пробежать марафон, пока башня не отказала окончательно.
Я бы даже не прибыл по адресу в Долине Сан-Фернандо, если бы по дороге не тормозился дважды вмазаться, и заявился в своем отныне постоянном состоянии отупляющего умственного ступора, настолько утонув в наркоте, что казалось, я прополз через некий несущий вирусную заразу муссон, доконавший меня окончательно.
Совещание по поводу сценария, когда я все-таки собрался с духом выползти из машины и донести до туда свои задерганные кости, оказалось откровенным сеансом получения приказов. Мне предписывалось практически не открывать рта. Основной в команде Линча по имени Марк Фрост даже не стал тратить время на знакомство меня с остальными белыми людьми в кабинете. Марк принадлежал к тем решительным и компетентным в своей теме англосаксам, от общения с которыми возникало ощущение, что они из маминого живота вылезли с безупречным дипломом Принстона и идеально белыми зубами.
Едва молодой подобострастный битник проводил меня в конференц-зал — вся команда шоу производила впечатление, что они невероятно горды занимаемой должностью и полагают, что твое наличие должно питать их гордость от осознания самого твоего присутствия — деловитый режиссер принялся излагать аспекты проекта с настолько изумительной детальностью, что сам процесс написания напоминал обведение прорисованного в точках контура.
Тот же самый умник, показавший мне путь, даже снабдил меня мини-диктофоном. Хоть вообще не слушай. Мне оставалось только улыбаться, говорить спасибо, раствориться в своей омерзительной берлоге, заполнить пропуски — и все будет чудесно. Впрочем, нет. Даже это для меня исключалось… Ни в коем разе! На середине разглагольствований мистера Фроста, когда я почувствовал, что у меня отвисает челюсть, словно под действием магнита, я под предлогом «сходить за кофе» улизнул. Но вместо кофе нырнул в служебный сортир снова поправиться.
«Отлично, я готов!» — выпалил я отчасти излишне громко, снова нарисовавшись в помещении. Не думаю, что кто-нибудь в тот момент заметил перемену в моем поведении, хотя помню, хладнокровный Фрост приподнял бровь.
Он продолжил, откуда остановился, с эпизода в сценарии, когда странствующий судья приезжает в город расследовать дело, как вдруг я неожиданно для себя защебетал: «Потрясающе! У меня отец был судьей… Конечно, он работал в федеральном апелляционном суде, не как этот мужик, но все равно, по-моему, я могу привнести много дополнительных деталей. Ну, например, про кожаный чемоданчик, где они носят молоток, как сдают в химчистку мантию, в этом роде…»
Тут уже все присутствующие заерзали на стульях. Вдобавок к совершенной неуместности моего выступления тембр моего голоса сделался подозрительно высоким. Я это понял, наконец заткнувшись, настолько диким показался мой небольшой приступ словесного поноса. Но отменить его я никак не мог.
