упадку французской моды.
Пытаясь перевести разговор в менее мрачное русло, Якимов сказал:
— Ах, дорогая, вам бы познакомиться с моим старым другом из Венгрии, графом Хорватом, он большой охотник до евреев.
Она кивнула.
— Так в Венгрии на евреев охотятся! Мудрые люди. Здесь это запрещено. В Румынии вечно так — не хватает духу.
Пока она говорила, на ее лице всё отчетливее проступали жадность, леность и недовольство.
— Никто на них не охотится, — запротестовал Якимов. — Вы меня неправильно поняли…
— Неправильно, значит? — Она разгневанно сунула в рот такой огромный кусок рахат-лукума, что на верхней губе остались усы из сахарной пудры.
Прожив в квартире несколько недель, Якимов осмелился выйти на кухню. Как-то ночью, вернувшись голодным в квартиру, где уже установилась тишина, он открыл кухонную дверь и включил свет. По стенам брызнули в разные стороны тараканы и другие местные обитатели. Он уже крался на цыпочках к шкафу, как вдруг краем глаза уловил какое-то движение. Он увидел, что на топчане, втиснутом между плитой и раковиной, лежат Эрджи и ее дочь. Эрджи подняла голову.
— Водички попить, дорогая моя, — прошептал он и вынужден был в самом деле выпить этой дряни и отправиться в постель голодным.
18
Через несколько дней после того, как Гарриет рассказала Инчкейпу о саботажных планах Шеппи, супруги впервые поругались. Благополучное возвращение Гая домой заставило ее позабыть о Шеппи. Когда как-то утром к ним пришел раздутый от важности Инчкейп, Гарриет удивилась не меньше мужа. Инчкейп стянул с рук перчатки и хлестнул ими по ладони, триумфально посмеиваясь над Гаем.
— Только что расстался с вашим другом, загадочным капитаном Шеппи, — сообщил он, чеканя каждое слово в подражание самому Шеппи. — Думаю, мне удалось втолковать ему кое-что. Я сообщил ему, что, кем бы он ни был, никаких прав командовать моими людьми у него нет.
Гай молча взглянул на Гарриет. Та смотрела в окно.
Инчкейп, наслаждаясь собой, крутанулся на каблуках и растянул губы в сердитой улыбке.
— Разрешение жить и работать здесь, — сказал он, — дано нам на тех условиях, что мы не занимаемся никакими сомнительными делами. Прекрасно понимаю ваше желание поучаствовать в чем-нибудь более драматичном, чем преподавание, но это невозможно. Просто невозможно. Нравится вам это или нет, вы здесь по брони военнообязанных и должны подчиняться приказам. Моим приказам.
Продолжая молчать, Гай взял бутылку țuică и стал искать стаканы. Инчкейп поднял руку:
— Я не буду.
Гай поставил бутылку обратно. Инчкейп принялся натягивать перчатки.
— Если вы хотите помочь миссии с расшифровкой или бумажной работой, никто не будет против. Кларенс возится со своими поляками. Никаких возражений. Вообще никаких.
Покончив с перчатками, он еще несколько мгновений разглядывал белую шелковую подкладку своего котелка, после чего добавил:
— Правительство его величества сочло нужным определить нас сюда. Наш долг — выполнять свою работу здесь как можно дольше. Готов биться об заклад, что Шеппи вышвырнут из Румынии прежде, чем он успеет изменить свои взгляды. Что ж! — Он откинул голову назад и улыбнулся уже мягче. — Вам уже нет нужды встречаться с Шеппи. Я разобрался с ним. Вам больше не будут приходить записки об этих собраниях. И поверьте мне, это к лучшему.
Он надел шляпу, побарабанил по ней пальцами, грациозно развернулся и ушел.
Гай вновь взглянул на Гарриет.
— Да, это я ему рассказала, — призналась она. — Той ночью, когда ты ушел с Дубедатом. Я боялась, что тебя забрал Шеппи. Мне было страшно.
Не говоря ни слова, Гай вышел в прихожую и взял пальто. Она шагнула к нему, но он открыл дверь.
— Мне пора.
Гарриет обидела его холодность.
— Что же, мы не пойдем в парк?
— У меня нет времени. Меня ждут студенты. Мы с Дэвидом в час встречаемся в «Двух розах». Можешь присоединиться, если хочешь.
Когда он ушел, Гарриет испытала такое отчаяние, какого не знала даже до брака. Она взяла на руки рыжего котенка, который теперь составлял ей компанию, и прижала его к горлу.
Они нашли этого котенка на улице; он куда-то брел сквозь снегопад. Гай считал, что он принадлежал к поголовью диких кошек, которые жили в полуразрушенных зданиях на площади, но в тот момент они находились довольно далеко от площади. Супруги взяли котенка домой. Он тут же стал котом Гарриет — ее малышом, ее идолом, ее alter ego. Когда его брал на руки кто-то другой, он превращался в злобный комок когтей. Гай боялся его, и котенок, понимая, кто здесь главный, яростно кусал его. Когда Гай, забывшись, садился в кресло, котенок взбирался по спинке и вцеплялся в его шевелюру зубами и когтями, и Гай звал на помощь жену.
Гай восхищался Гарриет, которая уверенно брала котенка на руки, и он никогда не кусал и не царапал ее. Самое главное — не нервничать, говорила она.
— Можешь кусать остальных, но не меня, — заявила она котенку. — Меня кусать нельзя.
Котенок, уставившись на нее своими любопытными глазками, казалось, признал, что имеет дело с равной.
Хотя Гай и продолжал опасаться котенка, всё же он гордился зверьком, который у него на руках превращался в комок гнева. Он восхищался его золотистым мехом и тем, как он буквально летает по квартире. Деспина, неизменно готовая разделить любую радость, утверждала, что это самый выдающийся кот на свете. Если Принглам придется покинуть Румынию, она готова забрать его себе и заботиться о нем.
Теперь Гарриет стояла, глядя в французское окно, за которым открывался вид на заснеженный дворец, и воображала, что будет, если Гай бросит ее. Она ощутила прилив нежности к котенку — как будто это была единственная оставшаяся у нее любовь.
— Я тебя люблю, — сказала она. — Всем сердцем.
Котенок глядел на нее испытующе.
— Потому что ты дикий, — добавила она, — и теплый. И живой.
И, разумеется, потому, что Гай восстал против нее.
Она размышляла о том, что Гай попросил Кляйна узнать, что произошло с Сашей Дракером, и именно ради этого он собирался встретиться с ним и с Дэвидом в «Двух розах». Он так и не забыл о случившемся — хотя ей самой хотелось обо всем забыть. Он верен своим друзьям, но (сказала она себе) равнодушен к своей жене. Все эти люди — Дэвид, Кляйн, Дракеры, Дубедат и прочие — были его соратниками, он принадлежал им. У нее же не было никого, кроме рыжего котенка.
В то же мгновение, однако, она взбунтовалась против подобных мыслей. Посадив котенка, она позвонила Кларенсу в Бюро пропаганды и сказала:
— Гай собирался погулять со мной в парке, но ему пришлось уйти на встречу. Вы не согласитесь прогуляться со
