Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но прежде приступим к Ритуалу.
ПОСЛЕДНИЙ РИТУАЛ. МЫ СМЕРТИ ЖДЕМ, ПОДЪЯВ СЧАСТЛИВЫЙ КУБОК!
Итак, Сухопень Лотарингский, знатный строгальщик еловой доски и великий магистр Погребального братства, в полной тишине первым произнес простое слово: умереть — строгое и понятное, и поднял свою странную мензурку, наполненную водкой, и тут же залпом опрокинул ее, не дрогнув; и его сосед продолжил: расстаться с жизнью — и в свою очередь выпил; следующий промямлил: скончаться — и выпил; затем следующий: отдать душу] его правый сосед: испустить дух] другой: погибнуть] следующий человек добавил: угаснуть] его сосед: испустить последний вздох] все строго по очереди опорожняли свои лафитнички — откинуться и загнуться, зачахнуть] один за другим могильщики серьезно произносили глагол или выражение: принять смерть, затем забрасывались водкой — околеть; следующий: перекинуться, и сдвиг дальше вправо — никто из непосвященных не бывал свидетелем этого тайного ритуала, глубочайшей основы Братства, — издохнуть; потом: подохнуть; один за другим: уйти навеки — и быстро, решительно: сыграть в ящик и протянуть ноги; Пуародо довелось вставить: преставиться, Пувро — не выжить, кому-то другому — зачахнуть, потом: отправиться к праотцам и перейти в мир иной, и каждый непременно выпивал, когда наставал его черед произнести одно из девяноста девяти имен Смерти: отправиться на тот свет, сойти в могилу, кануть в вечность, от самых простых — окончить дни, отжить свое, потерять жизнь, расстаться с жизнью — до самых цветистых: отбросить коньки, закинуть валенки за печку — или затертых: испустить последний вздох; все могильщики произносили по одному из них и закидывали внутрь пойло, водку: навеки закрыть глаза, уснуть последним сном, почить в бо-зе, предстать пред Господом; или жаргонных: выйти ногами вперед, лежать в белых тапочках, аннулировать свидетельство о рождении, гикнуться, кирдыкнуться, прикрыть лавочку — или даже новомодное: ликвидировать ИП, естественное: погасить фонарь, простое: задуть свечу, оптимистичное: собрать монатки, реалистичное: бросить поводья, военное: сдать пост, практичное: освободить должность, элегантное: примерить деревянный бушлат, расхожее: дать слабину, описательное: отправиться в последний путь; и каждый член благороднейшего братства, чьи привилегии восходят к Крестовому походу и взятию Иерусалима Саладином, засылал внутрь стаканчик, дабы утешить себя за то, что всем им приходится вот так тащить на себе все невзгоды мира, взваливать на плечи всю мировую скорбь, и они пили, по очереди произнося одно из имен Смерти, один из синонимов слова «умереть»: лечь меж четырех досок, задуть свечку — и так продолжали, стопка за стопкой, выражение за выражением: отправиться в гости к кротам, кормить дождевых червей, кусать одуванчики с корня, удобрять хризантемы, пасть на поле чести, вспоминая имена ангелов Смерти — Азраила, Самаэля, Танатоса и все тайные имена, что нельзя писать и даже читать из страха явления Смерти, личного ее прибытия, и даже истинное имя Смерти, то сотое имя, которое не произносили уста ни единого человека, ибо звуки эти — тайна человечества и тайна каждого из нас, ибо в смерти каждый одинок.
И все допили последний стакан — не пропадать же добру!
БРАТЬЯ! ТАСКАТЬ ВАМ — НЕ ПЕРЕТАСКАТЬ!
ПОХОРОНИМ ВСЕХ!
ПОХОРОНИМ СМЕРТЬ!
КЛЯНУСЬ БАШКОЙ, КЛЯНУСЬ ДОСКОЙ,
КЛЯНУСЬ МОГИЛЬНОЮ ТРУХОЙ!
ПЕСНЯ
Эстер плакала. Она старалась всхлипывать негромко. В конце ноября 1951 года, семь лет спустя, когда Эстер все же решилась поехать в то место, она сначала обошла все церкви Меля — Св. Илария с красивым всадником, Св. Петра с двумя апсидиолами, неприметную церковь Св. Савиньена — и помолилась в каждой из трех, она молила Христа, молила Богородицу, молила святых, чтобы те послали ей утоление печали; она сама не была христианкой, но святые, образы, истории чудес ненадолго приглушали боль. Эстер поехала по южной дороге, в сторону Тиллу, туда, где прятались трое ее детей, туда, где они провели три военных года. Названия деревень звучали странно и пугающе: Пезе-ле-Тор, Сом, Гурне-Луазе; природа словно внезапно впала в зиму; пригорки с голыми стволами деревьев чередовались с опустевшими полями. Дорога резко вспарывала холмы. Та ферма на берегу реки с названием Сомптьез — роскошная! — раньше была мельницей; сарай, загон, утки; ее встретил мужчина, бородач со светлыми глазами; его жена сидела во дворе, держа на коленях утку, и насильно кормила ее через воронку с бесконечной кишкой, уходящей в клюв птицы; она массировала утке шею, пропихивая еду внутрь, Эстер отвела глаза.
Мужчина сказал, мы ничего не тронули. Он показал ей чердак с тремя маленькими кроватями, она осела на пол, перехватило дыхание. Он поднял ее бережно и почтительно, как хрупкую вазу, ей показалось, что его светлые глаза подернулись влагой и по черной бороде скатилась слеза. Эстер не могла вздохнуть, непомерная боль мешала набрать воздух в легкие, ей хотелось, чтобы смерть поразила ее на месте, чтобы Предвечный перестал щадить ее и уничтожил разом, как дом, разбитый снарядом, как троих детей, расстрелянных в упор.
Мужчина отвел ее назад во двор, где женщина поймала следующую утку и сейчас вставляла ей кормушку в горло.
— Мы это только зимой, — неуклюже пояснил мужчина. — Летом-то жарко, утки дохнут, если их пичкать летом.
У Эстер было пусто в голове, она смотрела на свои лаковые туфли с пятнами белой дворовой грязи, ей казалось, что это белая кровь, она нелепо задрыгала ногой, стряхивая налипшее.
— Это известковая жижа. Не страшно, сама отвалится.
Мужчина хотел сказать что-то приятное. Но тоже смотрел в землю.
— Ты предложи мадам цикорий, — сказала женщина с уткой.
— Налить вам цикория? Согреетесь… Может, с молоком?
Эстер осмотрелась вокруг: река здесь делилась на два рукава и окружала ферму. Над волнами склоняла косы плакучая ива. Ей представились дети, играющие у ручья, и снова напала дрожь.
— Или вербену заварить? А то ведь не жарко. От нее не ждали ответа.
Она ощущала: вот они здесь, рядом, обхватили ее руками, уткнулись в живот. Семь лет, а она все так же чувствует их присутствие. Не может оставить их в прошлом. Отослать прочь. Она смотрела на женщину с утками и не понимала, зачем ей вздумалось ехать сюда, в Тиллу, в глубокую провинцию. В 1941 году демаркационная линия проходила в нескольких километрах отсюда, в Шаранте. В 1944 году нацистские войска отступали к северу, грабя и убивая все на своем пути. Семь лет тому назад. Эстер не понимала, почему хозяева оставили нетронутой комнату на чердаке. Они прислали ей чемодан. В нем лежала ее фотография, и этот снимок разбил ей сердце. Слова, которые дети написали на обратной стороне. Матери не было рядом, а она им была так нужна. Теперь у нее нет ничего, кроме этого фото. Эстер снова заплакала. Женщина отпустила утку, и та пошла прочь, шатаясь, как пьяная, — женщина схватила другую.
Мужчина смотрел на Эстер и не знал, что сказать.
— Вы… Вы хотите увидеть то место?
Надо было увидеть то место. Ради этого она приехала. Увидеть то место, увидеть смерть. Мужчина с опаской смотрел на автомобиль.
— Вы правда водите сами?
Эстер завела мотор маленького «Пежо-203».
Фермер замешкался, но сел рядом. Долина кончилась, они ехали в сторону села; Эстер заметила кубик часовни, стоявшей отдельно, как античный храм. Вдоль реки тянулись дома. Фермер сказал, чтобы Эстер ехала по дороге на Бриу, — неужели она не знает, в какой стороне Бриу. Тогда он показал пальцем: туда ехать, вон туда. Они свернули в узкий гравийный проезд между изгородей, похожий на тот, по которому она подъехала к ферме. Эстер пыталась запоминать детали — интересно, изменился ли пейзаж за семь лет? Поля вокруг были вспаханы; на почве — какой-то оранжевой, как ей показалось, — виднелись борозды, иногда кочки; она спросила у пассажира, это сейчас что же — сев? — и фермер посмотрел на нее так, словно она американка или с того света. Нет, красные земли надо вспахивать загодя. С зимы. Если много дождей или мороз прихватил, то только на тракторе. А сев не раньше февраля.
- Ты знаешь, что хочешь этого - Кристен Рупеньян - Современная зарубежная литература