увидит завтра, когда нужно будет его надеть. Благо, он был из тех, кто не имел привычки болтать без надобности, тем самым не вгоняя Марию в более неудобное положение. Он усмехался при виде нижнего белья на девушке, вряд ли достойного невесты Антона Красински. Портной (им был мужчина лет 45 и с дородной фигурой) не скрывал снисходительного отношения. Края новой шелковой ночной сорочки, купленной до кучи во время похода к портному, едва касалась ковра на полу. Не вынося больше бесцельного времяпровождения в кровати, Мария встала и подошла к широкому окну и отодвинула в сторону плотные шторы до самого пола. И вот теперь она лежит в последнюю добрачную ночь и вертится в дорогих прохладных шелковых тряпках. Узнал бы покойный отец, что дочь стесняется своего происхождения, то умер бы опять. За семью, работу, отсутствие образования и прочее. Под крышей дома родителей Антона и ей самой становилось стыдно за всё, что было таким привычным. До недавнего времени не обладавшая и каплей гордости, будущая мадам без двора и образования» не место рядом с уважаемыми гостями. Горестно всхлипывала в своей кровати, но в чужом доме Мария. – Если бы со мной сейчас была мама… Конечно же, не в её пользу. Воображение девушки не знало границ: она мысленно перебирала несколько десятков возможных вариантов развития событий. А может, Антон решит, что она его недостойна? Или обнаружить, что кто-то встанет из зала и поведает всему миру о важной на его взгляд причине, из-за которой брак невозможен. Её переполнял страх отступиться и упасть на глазах «сливок общества» и многочисленных родственников со стороны жениха, забившимися под крышей церкви. К алтарю идти – мечта едва ли не каждой девушки, обернулась для Марии невыносимым бременем.
03
Но девушке это не было помехой для сна: усталость с дороги и пережитые волнения служили ей лучшим снотворным. За окном наконец-то сверкнуло и загремело. Мария улеглась в постель, сойдя на том, что за ней нет никакой вины ни перед кем. Недоговаривать ей, официальной невестой с этого вечера! А то всё о своих увлечениях и планах на будущее. Но потом решила для себя, что он сам должен был рассказать об истории семьи. И вот она дала понять, что корни и социальный вопрос не зароешь в землю. Наверное, ему пришлось приложить много усилий, чтобы стать таковым, каким он сейчас является. Хоть лишь малая часть его жизни прошла в далёкой и так малознакомой стране, но он уже не отличался ничем от коренных жителей Франции. И за этим занятием Мария корила себя за столь необдуманное обсуждение прошлого Антона. Накручивать волосы до талии каждый вечер – такова была привычка девушки, ненавидящей видеть их прямыми. Затем она достала из большого кожаного чемодана серый от грязи мешочек с тряпочными полосками, брошенного днём небрежно. Его сменила любимая много раз стиранная хлопковая ночная рубашка до пят без украшательств. Она уселась воле трельяжа и стала стягивать с себя дурацкое платье. Большая кровать с балдахином, огромная люстра с нитями из стеклянных шариков, мягкий ковёр от плинтуса до плинтуса, трельяж, большое окно с видом на уютную улицу, личный туалет с ванной посередине, да ещё и будуар с огромным пустым платяным шкафом и кушеткой… Оказавшись во второй раз в номере, Мария стала замечать, как шикарно он обставлен. Значит, он врёт сегодня не только любимой матушке. Впервые за три месяца. Помолвка только состоялась, а он уже не в духе. Даже на прощание возле гостиничного номера Антон как-то сухо поцеловал её, что вселяло беспокойство. После этого они оба молчали весь путь. – Ладно, как скажешь. – Ничего, скоро она тебя полюбит и примет. Только дай ей время. – Но мадам Красински явно ко мне не располагает… – Ерунда, я всегда считал, что классовые различия существуют только для снобов. Вот мой отец вполне принял тебя. – Да не из левых я! Но я из рабочего класса, и не ровня тебе. Мария замахала руками, не радуясь своей несдержанности. – Да. Однако какое это имеет значение? Ты ведь не заявляла о своих левых взглядах. – Так ты из тех…! – с удивлением воскликнула Мария. – Ты права, мои родители бежали из Российской империи, когда пошли гонения на высшие слои общества. Иначе нам было бы несдобровать. – Я весь вечер наблюдала за тобой, а ты всё не обращал на это внимание. И кстати, вы же бежали, я так поняла? Таки задела его за живое. Мария увидела, как потухли его глаза. – Лично мне именно так показалось. – Ой, неужели ты решил, что я имела в виду, что мне важно больше не твоё мнение? Конечно, поэтому я и спрашиваю. – Почему же не пришлась? – пожал плечами Антон, – думаешь, что не справилась? В любом случае, я доволен тобой, а это разве не важно? – Антон, как я справилась? Мне кажется, я пришлась не по двору… Когда они уселись под аккомпанемент лая Феникса в автомобиле, на котором Антон намеревался довезти Марию домой, она перестала сдерживать своё любопытство. Ленина и прочих она презирала, ненавидела и желала им сгореть в аду. Но в одном Антон был сердечно благодарен матери: она не стала поднимать тему политических взглядов. И Мария своим появлением только напоминает о них. Он прекрасно знал, что та никогда не примет простолюдинку, да и с территории Российской Империи, которая воплощала собой все ужасы. Антон же не стал зацикливаться на материнском восприятии. Мария в глубине души расстроилась, что не сумела за вечер растопить сердце чопорной даме, хотя приложила немало усилий к тому, чтобы слоить о себе лучшее мнение. И оно придавало ей сходство со старой ведьмой. Не только тон противоречил сказанному, но и лицо: все такое же едва скрываемое презрение. Если отец Антона сердечно прощался и вновь поцеловал руку Марии, то мать сухо отделалась фразой про то, что она была рада знакомству с такой замечательной девушкой. Антон с Марией ушли сразу же после последнего гостя, которым был овдовевший двоюродный дядя. Остаток вечера тоже был выдержан с достоинством, и гости стали расходиться. Хотя в глазах все ещё можно было заметить проблески страха и обиды. На любой хамский выпад она молча улыбалась. Её самообладание потихоньку стало закаляться ещё со встреч в ресторанах и театрах. Стоит отдать должное Марии. И подобные реплики подкреплялись снобистским тоном и смешком. – Так вы – телефонистка? Да, надо признать, что все профессии важны, милочка. Зажатая, неумение поддержать беседу, ведущую
