После этих слов мил человек подошел к ней и протянул огромный букет цветов, который вдруг появился у него в руках.
— Спасибо, мил человек! Настоящий кавалер! Откуда цветы–то взялись? Не было же ничего…
Тут за дверями послышались конское ржание и цокот копыт, а следом в дверном проёме появились две улыбающиеся конские головы с цветочными венками, напоминающими сердечки.
— С помощью Мысли, дорогая богиня! У неё теперь возник друг — тоже мысль!
Они смеялись долго–долго, и всем было хорошо.
ДОБРОЕ СЛОВО
Жило–было доброе слово. Оно было очень добрым и день–деньской ожидало, что его вот–вот кто–нибудь произнесёт. Но люди очень торопились. У людей важные дела, им постоянно не хватает времени. А тут — слово какое–то, не по делу да и ни к чему.
Иногда слово прямо–таки вертелось и свербило у кого–нибудь на языке. Но этот кто–нибудь только становился ещё серьёзнее и озабоченнее, потому что ему казалось, что это он заболел и сейчас придется либо чихать, либо лечить горло.
Сникло доброе слово. За один день состарилось. И решило оно улететь от людей. Куда? А хоть куда — на луну, например! Полетело слово тёмной осенней ночью, когда особенно одиноко, и дождик, и ветер, и чёрные–чёрные быстротекучие облака. Летит, летит. Ветер воет, надрывается. Дождик плачет так, будто у него руки трясутся от рыданий.
Высоко поднялось доброе слово. Скоро до луны достанет. Земля внизу маленькой стала. Тьма тьмущая вокруг. Даже звёзд не видать: забились по дальним пыльным углам за краем неба и дрожат от тоски, невидимые. Обернулось доброе слово к земле в последний разочек. А там, в темных городских и сельских окнах, на кораблях посреди морей, у костров в степях, лесах и тундрах и ещё, и ещё где–то, да мало ли где — светятся печальные человеческие глаза. Много глаз. И все не спят. И все ждут чего–то.
Ну, куда ему, доброму слову, улетать? Оно же доброе. Полетело обратно. Каждому сердцу тепло своё дарить. Это днём люди деловые и спешащие, а ночью — многим уснуть тяжело без доброго слова. А оно и не обиделось совсем ни на кого. Не умеют добрые слова обижаться.
Но это ведь не повод чтобы доброту обижать?
МЫША И ГУ-ФФО
День выскочил из–за моря. Оглянулся вперёд: а вокруг ночь! Что впереди, что сзади. Крутанул головой–солнцем. Споткнулся о горы и опрокинулся через них в другое море. И сразу наступила звёздная ночь. И наступила она прямо на мышиную норку. Тогда из норки вдруг тихонько показалась осторожная мыша. Она ещё только показалась, но не появилась. Такая осторожная.
Мыша жила–была в норке постоянно. И снаружи тоже иногда жила–была. Особенно по ночам. Трудилась, подбирала всё, что плохо лежит, потому что кто–то потерял или ещё не нашёл: вещи, еду, время… Некоторые даже свои лица теряли, даже самих себя целиком. Мыша всё находила, всё собирала. Если найденное нельзя съесть и в хозяйстве тоже не пригодится, то всё равно — лишним не будет. Мало ли какой случай может подвернуться: жизнь большая, мышиная — кругом враги.
— Гу–ффо! Гу–ффо! — послышалось вдалеке отовсюду сразу. Так страшно, что мыша сразу прикинулась овощем. Морковкой стала она. Закрыла глаза от страха, стала и стоит. Думает, что она в земле, а то, что сверху — это морковная ботва, потому что морковную ботву сова не ест.
Но сова почему–то не разглядела в темноте никакой ботвы, зато она заметила аппетитную мышу с поднятым тонким хвостиком, который раскачивался на ветру, словно призывал: «Сюда! Скорей! Тут аппетитная мыша с хвостиком!»
Ну, раз зовут — надо лететь. И сова полетела к мыше. А храбрая мыша нечаянно открыла глазки и от страха громко запищала:
— О, мудрая Гу–ффо! Ты что? Ты что?! Не ешь меня! Я — овощ, над головой у меня ботва! Она такая невкусная! Все говорят, что ночью очень темно, и плохо видно, поэтому всё легко перепутать. Если ты сейчас же не поверишь мне, то когда–нибудь кто–то не поверит и тебе, и как мы все будем жить дальше?
Сова задумалась на лету и зависла. В самом деле: если морковь не врёт, то она — морковь, а хвостик — это ботва. А если врёт, то она — вкусная мыша. Но как всё это выяснить, если вокруг так темно, как об этом говорят, хотя лично ей — всё очень хорошо видно? А вдруг это ошибка? Зачем ей такая умная морковная ботва, которая столько всего знает?
Добрая Гу–ффо громко вздохнула и вернулась в своё гнездо. А мыша сразу убежала домой, чтобы подкрепиться от волнения. Она от волнения всегда подкрепляется чем–нибудь вкусненьким, потому что это сразу помогает вылечиться от страха и спокойно заснуть.
А тут уже и день наступил. Выглянул из–за моря, заметил, как ночь убегает, и тут же наступил. Как всегда.
ЭХО НА ПРОГУЛКЕ
В одном старинном восточном городе по ночам гуляло эхо. Оно бы и днём гуляло, но днём в городе тесно от шума: повозки скрипят, торговцы кричат, дети бегают, зурна надрывается, потому что опять свадьба или просто кому–то весело … А ночью всё спит, и эхо спокойно гуляет на ветру.
И вот однажды гуляло оно, гуляло и окончательно заблудилось. Вроде всё вокруг знакомое, как тут заблудишься? Но эхо было молодое, неопытное, вот оно и запуталось нечаянно. А спросить дорогу не у кого, все же спят!
Бредёт эхо по городу, печалится, грустит, и вдруг в оконном стекле одного из домов промелькнуло нечто крылатое.
«Неужели это я? — подумало эхо, — а ведь я никогда себя не видело, интересно посмотреть: как же я выгляжу?»
Подошло эхо к окну, пригляделось к отражению: никого. Эхо было очень интеллигентным, вежливым и начитанным, потому что в городе всегда есть что почитать: вывески, транспаранты, разные–разные таблички и объявления на домах, даже газеты на специальных досках…
«Надо поздороваться, — решило эхо, — а то неприлично».
— Здравствуйте! — сказало эхо.
— Здравствуйте! — ответил ему кто–то невидимый.
Эхо обрадовалось тому, что оно услышало ответ, но тут же огорчилось тому, что никого нет в отражении. Эхо было умным и догадливым. Оно догадалось, что мало поздороваться с собой — надо ещё и назвать себя по имени. Город был красивый, старинный, восточный, и у эха было красивое восточное имя — Шафо.
— Я Шафо! — сказало эхо.
— Я Гуфо! — послышалось в ответ.
«Как это моё отражение мне так странно отвечает?» — очень удивилось эхо Шафо и решило проверить себя ещё раз.
— Шафо! — опять сказало эхо.
— Гуфо! — снова ответило упрямое невидимое отражение и внезапно сверкнуло глазищами в оконном стекле.
Эхо сильно перепугалось. Оно никогда в жизни не видело своих глаз, а таких — особенно! Круглые и большие — они сверкнули в ночной темноте и тут же исчезли куда–то вверх. С перепуга эхо взлетело на крышу здания. Только оно отдышалось, как те же самые глаза опять промелькнули перед ним уже здесь, наверху! Оказывается, у глаз были крылья! И не только крылья, но и круглая большая голова с крючковатым восточным носом!
«Теперь я знаю о себе всё!» — решило эхо, но на всякий случай всё–таки спросило эту свою круглую голову:
— Ты Шафо?
— Я Гуфо! — ответило ей крылатое глазастое чудо.
— Разве ты — не эхо?
— Да, я — сова.
— Значит, ты — не моё отражение. Тогда почему ты не спишь? Все же ночью спят, только я одно гуляю по городу.
— Нет, не только ты. Я — сова Гуфо. Я ночами тоже не сплю.
— Ого, как мне повезло! Я сегодня заблудилось немножко, ты мне поможешь найти дорогу домой?
— Конечно. Я — мудрая сова, я тут всё знаю.
Эхо так обрадовалось такому удачному знакомству, что сразу предложило сове дружбу. С тех пор Шафо и Гуфо стали настоящими друзьями.
ЛЕГЕНДА СТАРОГО ГОРОДА
В одном старинном восточном городе жила старинная восточная легенда Сёнмяз–ханум. Она была уже такой старой, что редко выходила из дома, потому что ноги её тоже состарились. Вот сидит Сёнмяз–ханум дома, одинокая, пьёт чай из грушевидного стакана–армуды, рассматривает древнюю тарелочку–няльбяки. На тарелочке много разных узоров, есть очень витиеватые, а есть вечные, например, бута — прекрасная, как сама жизнь. И есть что вспомнить. Только поделиться не с кем.
Вздохнула легенда и решила выйти на улицу, сходить на базар, поговорить с кем–нибудь, поторговаться — и то приятнее, чем одной дома сидеть. Долго собиралась Сёнмяз–ханум, наряжалась, потом сумку взяла, вышла, пошла потихонечку. Пока дошла до базара — там уже полночь, никого нет, и некому с ней говорить. Вздохнула Сёнмяз–ханум и, печальная, назад, к дому пошла. Идёт еле–еле, несет пустую сумку, молодость вспоминает, песню «Сары гялин» поёт. Хорошая песня.
Мимо пролетало молодое эхо Шафо. Услышало оно песню и стало подпевать старенькой городской легенде. А на карнизе здания возле Площади Фонтанов сидела сова Гуфо. Она в темноте очень хорошо видит, а слышит — вообще отлично круглые сутки, у неё недавно даже такой музыкальный слух нашли, что с ним, говорят, можно иногда по ночам выступать перед самим памятником великому композитору возле консерватории. Но сова пока там не выступает. Скромная. Стесняется.
