Поняв, что неловкое молчание затянулось по его вине, Родни оторвался от бумаг, надеясь сгладить все доброй шуткой или даже попросить прощения, однако увиденное повергло его в замешательство. Кэтрин, казалось, никак не оценивает его поведения – ей было безразлично. Судя по выражению лица, она думала о чем-то своем. Из-за ее равнодушия, свойственного в такой ситуации скорее мужчинам, нежели женщинам, у него исчезло желание сгладить неловкость и вновь вернулось ощущение полной беспомощности. Он невольно сравнивал Кэтрин с Кассандрой, какой он ее запомнил: живой, энергичной, взбалмошной. Кэтрин была сдержанной, холодной, молчаливой, отличие разительное, но все же она много значила для него, и ему было не все равно, как он выглядит в ее глазах.
Минуту спустя она странно поглядела на него, как будто только что заметила его присутствие.
– Ты закончил письмо? – спросила она весело, как показалось ему, без тени ревности.
– Нет, отложу до лучших времен, – ответил он. – Сегодня я почему-то не в настроении. Не могу найти нужные слова, получается как-то нескладно.
– Да ведь Кассандра не заметит, складно ты напишешь или нескладно, – сказала Кэтрин.
– Я в этом не уверен. Осмелюсь заметить, у нее неплохое литературное чутье.
– Возможно, – равнодушно произнесла Кэтрин. – Кстати, в последнее время ты стал пренебрегать моим образованием. Может, ты почитаешь мне что-нибудь? Позволь, я выберу книгу.
С этими словами она подошла к книжным полкам и принялась оглядывать ряды книг. Все лучше, думала она, чем ссора или тягостное молчание, которое все больше и больше отдаляет их друг от друга. Перебирая книги одну за другой, она с горькой иронией думала о том, как самонадеянна была всего лишь час назад, пытаясь спланировать их жизненный путь и при этом не имея ни малейшего представления о том, где они находятся, что чувствуют и даже любит ее Уильям или нет. Позиция Мэри казалась ей правильной и даже завидной – если, конечно, она ее правильно поняла, – и впрямь в жизни женщины все может быть так просто.
– Свифт, – сказала она наконец, вытащив том наугад, чтобы покончить хотя бы с этим вопросом. – Давай почитаем Свифта.
Родни взял у нее книгу, заложил пальцем страницу, но по-прежнему молчал. Лицо его было задумчиво, словно он мысленно взвешивал что-то, но пока не мог сказать ничего определенного.
Кэтрин, усаживаясь рядом с ним, бросила на него настороженный взгляд. На что она надеялась или чего страшилась – этого она не могла бы объяснить; главным, пожалуй, было совершенно непонятное и непозволительное желание убедиться, что он ее по-прежнему любит. Придирки, жалобы, мелочные расспросы – ко всему такому она давно привыкла, но эта погруженность в себя, за которой угадывалась внутренняя сила, была ей внове. Она не знала, чего ждать.
Наконец Уильям заговорил.
– Это немного странно, тебе не кажется? – Он попытался рассуждать. – Я хочу сказать, большинство людей сильно огорчились бы, узнав, что их свадьба на полгода откладывается. А вот мы – нет; чем ты это объясняешь?
Он говорил тоном беспристрастного судьи.
– Я объяснил бы это тем, – продолжил он, не дожидаясь ответа, – что наши отношения начисто лишены романтики. Отчасти это, конечно, из-за того, что мы давно знаем друг друга; но я думаю, тут не только это. Мне кажется, все дело в несходстве темпераментов: ты, на мой взгляд, немного холодна, а я, подозреваю, несколько эгоцентричен. И потому у нас нет ни малейших иллюзий относительно друг друга, хотя это и странно. Не стану отрицать: большинство удачных браков как раз и держатся на таком взаимопонимании. Но сегодня утром меня это поразило, и я подумал: действительно странно, когда Уилсон заметил, что я не слишком расстроен. К слову сказать, ты уверена, что мы еще не давали согласия на аренду того дома?
– У меня сохранились письма, и завтра я их просмотрю, но, полагаю, там все в порядке.
– Благодарю. А насчет психологической проблемы, – сказал он, словно продолжая некое исследование, не имеющее к нему самому ни малейшего отношения, – бесспорно, каждый из нас способен на чувство… назовем его для простоты романтической увлеченностью… к третьим лицам, во всяком случае, относительно себя я почти не сомневаюсь.
Пожалуй, впервые за все время их знакомства Уильям так взвешенно и совершенно спокойно говорил о собственных чувствах. Обычно он избегал подобных откровений – отшучивался или менял тему беседы, впрочем, так обычно и поступают мужчины, вернее, джентльмены, когда находят предмет разговора недостойным или сомнительным. И то, что он вдруг решил объясниться, ее заинтриговало, заставив забыть об уязвленной гордости. Почему-то ей тоже стало с ним значительно проще: может, потому, что они теперь на равных? – задумалась она. Его слова были интересны ей, поскольку помогали понять собственные проблемы.
– Что такое романтика? – задумчиво проговорила она.
– Хороший вопрос. Я ни разу не встречал определения, которое меня бы устроило, но попадались и очень неплохие. – И он бросил взгляд в сторону книг.
– Это подразумевает не знание другого человека, а скорее полное незнание, – решилась она предположить.
– Некоторые считают, что в литературе романтика – это вопрос дистанции, то есть…
– В искусстве – возможно. Но для людей, наверное…
– У тебя ведь нет личного опыта? – спросил он, задержав на ней взгляд.
– Мне кажется, я нахожусь под сильным романтическим влиянием, – произнесла она задумчиво. – Но кажется, в моей жизни ей почти нет места, – добавила она.
Кэтрин представила свои будни: как ей постоянно приходится быть рассудительной, собранной, правильной – в доме, где властвует ее романтичная мать. Да, но ее романтика – не та романтика. Это мечта, эхо, отзвук; можно облечь ее в форму и цвет, услышать в мелодических нотах, но только не в словах; нет, только не в словах. Она вздохнула.
– Разве не странно, – закончил свою речь Уильям, – что ни ты ко мне, ни я к тебе этого не чувствуем?
Кэтрин согласилась, что странно – очень; но куда более странно то, что она вообще обсуждает это с Уильямом. Неужели между ними возможны совершенно новые взаимоотношения? Ей казалось, Уильям помогает ей понять то, чего она никогда раньше не понимала; и вместе с благодарностью возникло почти сестринское желание помочь и ему тоже – да, почти сестринское, поскольку все же было немного обидно, что его отношение к ней лишено романтики.
– Мне кажется, если б ты так полюбил кого-то, то был бы с ней очень счастлив, – сказала она.
– Ты полагаешь, романтика может пережить близкое знакомство с предметом любви? – спросил он с легкой иронией, как будто интересуется так, вообще.
Уильям хотел избежать откровенности, которой очень боялся. Требовалась большая осмотрительность, чтобы не вышло чего-нибудь вроде той безобразной сцены, о которой он не мог вспомнить без стыда, – среди вереска и опавших листьев. И все же каждая фраза приносила ему облегчение. Он начинал понимать кое-что о собственных желаниях, до сих пор неясных ему самому, и о причинах трудностей с Кэтрин. Он начинал этот разговор с явным желанием задеть ее, наказать, но это мстительное чувство прошло, более того, теперь ему казалось, что только с помощью Кэтрин он все узнает наверняка. Главное теперь – не спешить. На свете множество вещей, о которых ему трудно говорить, – например, это имя: Кассандра. Как трудно оторвать взгляд от той пылающей угольной долины среди высоких гор, в самом центре камина. О, пусть Кэтрин еще что-нибудь скажет! Она ведь сказала, что он может быть счастлив, если так полюбит…
– Не исключаю, что с тобой такое может случиться, – ответила она на его риторический вопрос, – я даже представляю девушку определенного типа… – и запнулась, заметив, что он внимательно слушает ее, пытаясь скрыть сильнейшее волнение. Значит, все же есть кто-то – какая-то девушка… Кассандра? Да, возможно.
– Девушку, – продолжала она самым будничным тоном, какой только могла изобразить, – вроде Кассандры Отуэй например. Кассандра – самая интересная из Отуэев, не считая Генри, конечно. Но Кассандра мне даже больше нравится. Она не просто умна, у нее есть характер; она – личность.
– Но эти кошмарные червяки! – воскликнул Уильям с нервным смешком; он чуть вздрогнул, и Кэтрин это заметила.
Да, значит, Кассандра. Она машинально и меланхолично продолжила:
– Ты мог бы уговорить ее заняться… чем-то еще. Ей нравится музыка, кажется, она пишет стихи, и, несомненно, в ней есть какое-то обаяние…
Она помедлила, будто пытаясь сформулировать, в чем именно заключается обаяние кузины.
Мгновение спустя Уильям воскликнул:
– Она ведь добрая?
– Ужасно. Она обожает Генри. Если при этом учесть, где они живут – дядя Френсис с его перепадами настроения…
– О Боже… – прошептал Уильям.
– И у вас так много общего.
– Дорогая Кэтрин! – опомнился Уильям, он наконец оторвал взгляд от камина и выпрямился в кресле. – Я, право же, не понимаю, о чем мы говорим. Уверяю тебя… – Он был очень смущен.
