Мгновение спустя Уильям воскликнул:
– Она ведь добрая?
– Ужасно. Она обожает Генри. Если при этом учесть, где они живут – дядя Френсис с его перепадами настроения…
– О Боже… – прошептал Уильям.
– И у вас так много общего.
– Дорогая Кэтрин! – опомнился Уильям, он наконец оторвал взгляд от камина и выпрямился в кресле. – Я, право же, не понимаю, о чем мы говорим. Уверяю тебя… – Он был очень смущен.
Вспомнив о книге, которую все это время так и держал в руке, он открыл «Путешествия Гулливера» и уставился на оглавление, как бы пытаясь выбрать главу, наиболее подходящую для чтения вслух. Кэтрин наблюдала за ним – похоже, его волнение передалось и ей. В то же время она понимала, что стоит ему найти нужную страницу, взять очки, откашляться и начать чтение – и они оба навсегда упустят возможность, которая, может, никогда больше не повторится.
– Мы говорим о том, что чрезвычайно интересно нам обоим, – сказала она. – Нельзя ли продолжить разговор, а Свифта отложить на другой раз? У меня для Свифта неподходящее настроение, и в таком состоянии я не знаю, стоит ли вообще кого-нибудь читать – тем более Свифта.
Доводы, ловко привязанные к литературе, на него подействовали. Он пошел ставить книгу на место в шкаф и, повернувшись к Кэтрин спиной, постарался собраться с мыслями.
Однако попытка самоанализа дала тревожный результат: его внутренний мир при ближайшем рассмотрении оказался, так сказать, неизведанной территорией. Иными словами, в нем обнаружились чувства, которых он раньше за собой не замечал, и сам себя увидел не таким, каким привык видеть, – его унесло и закружило море неведомых и волнующих возможностей. Он пару раз прошелся по комнате и наконец плюхнулся в кресло рядом с Кэтрин. Никогда еще не чувствовал он ничего подобного. Надо ей довериться – и будь что будет. Он снимает с себя всякую ответственность. В смятении он чуть было не крикнул ей: «Ты, ты одна разбередила все эти подлые и низменные чувства, так теперь и разбирайся с ними!»
Однако ее присутствие успокоило его, буря чуть поутихла, и осталась только твердая уверенность, что рядом с ней он – в безопасности, она видит его насквозь и найдет, что ему нужно, и сама же вручит ему.
– Я сделаю все, что скажешь, – вымолвил он. – Я весь в твоей власти, Кэтрин.
– Тогда попытайся описать, что ты чувствуешь, – потребовала она.
– Но, Боже, я чувствую тысячи вещей каждую секунду. Я даже сам не знаю, что чувствую. Это было тогда, на вересковой пустоши… тогда… – Уильям замолчал; он не сказал ей, что случилось тогда. – Ты, как всегда, взывала к разуму, и это, как всегда, меня убедило – на время, – но где правда теперь, я не знаю, видит Бог! – воскликнул он.
– Может быть, правда, что ты влюбился – или почти влюбился – в Кассандру? – осторожно спросила Кэтрин.
Уильям опустил голову. После минутного молчания он прошептал:
– Думаю, ты права, Кэтрин.
Она вздохнула. Все это время она надеялась, вопреки всему и с каждой минутой все сильнее цепляясь за эту надежду, что не так закончится их разговор. Поборов минутную вспышку гнева – нежданную и нежеланную, – она собрала остаток сил, чтобы сказать, что поможет ему, насколько это возможно, и только начала облекать эту мысль в слова, как в дверь постучали – и оба испуганно вздрогнули, до того они были напряжены.
– Кэтрин, я преклоняюсь перед тобой, – выдохнул он полушепотом.
– Да, – сказала она, резко отстраняясь, – однако надо открыть дверь.
Глава XXIII
Когда Ральф Денем вошел в комнату и увидел Кэтрин – она сидела к нему спиной, – его словно обдало жаром – так иногда путник после захода солнца, спустившись с ветреного холма, вдруг из промозглого холода попадает в волны тепла, накопленного за день землей и напоенного сладким ароматом луговых трав, – словно солнце вновь пригревает, хотя на небе уже светит луна. Он робел, он трепетал, но твердым шагом подошел к окну и положил пальто. Старательно пристроил трость в складках шторы. Он так был занят собственными ощущениями и этими приготовлениями, что не успел присмотреться к присутствующим в комнате и понять, в каком они настроении. Заметил лишь, что оба взволнованы (о чем говорили и блеск глаз, и разрумянившиеся лица) – как и положено действующим лицам этой прекрасной драмы, что составляет суть жизни Кэтрин Хилбери. «Красота и страсть – ее родная стихия», – подумал он.
Она едва обратила на него внимание, а может, обратила и потому старалась быть невозмутимой, хотя на самом деле на душе у нее было тревожно. Уильям, однако, не мог так быстро справиться с волнением, и тогда она решила подбодрить его, сказав несколько фраз о возрасте здания и об архитекторе. Приняв ее подсказку, он принялся рыться в шкафу и наконец извлек на свет и выложил на стол для всеобщего обозрения какие-то чертежи.
То ли увлекшись разглядыванием чертежей, то ли еще по какой причине, только никто из них в первые минуты не решался заговорить. Однако многолетний опыт хозяйки салона не прошел даром, и Кэтрин все же произнесла что-то подходящее случаю и тут же убрала руку со стола: ей показалось, что он качается. Уильям с радостью подхватил спасительную тему, сказав, что и он того же мнения, Денем поддержал его, тоже чуть громче, чем следовало бы, – после чего они отодвинули чертежи и пересели поближе к камину.
– Мне здесь нравится – это, наверно, единственное место в Лондоне, где я хотел бы жить, – заметил Денем.
«А мне негде жить», – подумала Кэтрин, но кивнула, давая понять, что согласна с ним.
– Я уверен, при желании вы могли бы снять здесь квартиру, – сказал Родни.
– Нет, я навсегда покидаю Лондон – я снял коттедж, о котором вам тогда рассказывал.
Но, похоже, его собеседники не придали этим словам большого значения.
– Неужели? Как жаль… Вы должны мне сообщить свой новый адрес. Но вы же, конечно, не хотите сказать, что все бросаете?..
– Полагаю, вы тоже вскоре переедете, – заметил Денем.
Уильям так смутился, не зная, что сказать, что Кэтрин опять пришла ему на выручку.
– А где находится этот ваш коттедж? – спросила она.
Денем повернулся к ней – их взгляды встретились, и только тогда Кэтрин наконец поняла, что говорит с тем самым Ральфом Денемом, о котором недавно шла речь, – и хотя не помнила всех подробностей, но только доверять ему не стоило. Это следовало из слов Мэри, хотя в чем там дело, сейчас не время разбираться – все это было где-то далеко, на том берегу сознания. От волнения все смешалось в памяти – ладно, она подумает об этом потом, в спокойной обстановке, а сейчас придется действовать по ситуации. И она заставила себя слушать то, что говорит Ральф. Он меж тем рассказывал, что снял коттедж в Норфолке, а она ответила, что ей знакомы – или не знакомы? – те места. Но уже в следующую минуту ее мысли обратились к Родни, и – странно, что это случилось именно сейчас, – он стал для нее таким близким, родным, казалось, с ним не нужны слова – они и без слов понимают друг друга. И лишь присутствие Ральфа не позволило ей поддаться искушению и взять Уильяма за руку, притянуть к себе, погладить по голове, потому что именно этого сейчас ей хотелось больше всего на свете, – или нет, больше всего на свете ей хочется остаться одной, – да, именно так. Как устала она от всех этих разговоров! Смертельно устала, так что едва может следить за ходом беседы. Ее о чем-то спросили, но она не расслышала, и за нее ответил Уильям.
– Но чем вы собираетесь заниматься в деревне? – сказала она первое, что пришло в голову, вмешиваясь в их беседу, которую слышала только наполовину, отчего мужчины посмотрели на нее с удивлением.
И как только она включилась в разговор, Уильям погрузился в молчание. Он перестал следить за репликами, хотя в паузах нервно вставлял «да-да». Время шло, и присутствие Ральфа все более тяготило его, потому что ему так много всего нужно сказать Кэтрин; каждая минута, когда он не мог говорить с ней, была мучением, накапливались сомнения, вопросы оставались без ответов – а ведь все это нужно было рассказать Кэтрин, потому что только она могла ему помочь. Если он не поговорит с ней наедине, то не сможет спокойно спать, он так и не поймет, что же наговорил в минуту безумия – или не совсем безумия – или что там на него нашло? Он кивал и нервно бормотал «да-да» и смотрел на Кэтрин – прекрасную, единственную, восхитительную. Но что-то новое появилось в выражении ее глаз, чего он раньше не замечал. И пока он придумывал поводы, чтобы остаться с ней наедине, она поднялась – это было для него неожиданностью, поскольку он рассчитывал, что Денема удастся выпроводить раньше. Ему оставалось теперь лишь одно: напроситься в провожатые.
Однако пока он подыскивал нужные слова – что оказалось непросто, поскольку мысли и чувства его находились в страшном раздоре, – случилось нечто непредвиденное.
Денем поднялся, взглянул на Кэтрин и сказал:
– Мне тоже пора. Может, пойдем вместе?
