погружены на подушки и одеяла, туда же пошло все, удалось найти из одежды.
– Товарищ первый, – услышал сзади голос Тупицын.
– Сергеев вернулся? – спросил первый секретарь.
– Капитан Сергеев ранен.
– Тяжело?
– В голову и плечо. Со стороны Леваневского приближаются немцы. Численность до роты.
– Все. Больше ждать нельзя. Отправляйте машину, – приказал Тупицын. – Я найду вас, когда прогоним…этих. Наши войска город Брест не сдадут, – последнее, что сказал жене и детям первый секретарь.
Глядя на удаляющийся ЗИС – 5, Тупицын подумал:
– «Меня убьют не на их глазах, а их убьют не на моих».
И у него как-то немного отлегло от сердца.
***
Директива № 2 Главного Военного Совета:
"Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО
Копия нар. ком. Воен. мор. флота.
22 июня 1941 года в 04 часа утра немецкая авиация-без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.
Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением Германии на Советский Союз приказываю:
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. До особого распоряжения наземными войсками границу не переходить.
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100- 150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территории Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать.
Тимошенко, Жуков, Маленков
№ 2
22.6.41 г. 7.15
***
22 июня 1941 года, ОПАБ 18.
После захвата в 01.00 немецкого перебежчика, который сообщил о начале наступления утром 22 июня, майор Бирюков отдал приказ вывести личный состав на оборонительные позиции. Срочно организовали выдачу боеприпасов и транспортировку их в помещения ДОТов. Время убегало сквозь пальцы.
Слова капитана Мамина уже не выглядели такими уж неправдоподобными. Да, и Бирюков, положа руку на сердце, думал в том же направлении. Только не мог он, офицер, пострадавший от репрессий 37-го, в присутствии командиров иначе отреагировать на слова капитана. Собственно, молчаливое согласие майора с доводами Мамина уберегло последнего от неминуемого расстрела, как паникера и предателя.
Командир батальона небезосновательно рассчитывал на 22-й танковую дивизию, которая тоже входила в первый эшелон войск 4-й армии, но располагалась за рекой Мухавец, южнее Бреста, в трех-четырех километрах от границы. Штатным предписанием полагалось, что в случае нападения противника стальной клин генерала Пуганова нанесет контрудар и опрокинет врага.
Наблюдательный пункт майора помещался на самой опушке леса. Отсюда было хорошо видно поле, спускавшееся к Бугу и такое же поле, поднимающееся к лесу, уже на немецкой стороне. На переднем краю у комбата располагались ДОТы лейтенанта Сокола.
Без десяти минут четвертого солдаты лейтенанта Сокола, занимавшие позиции вблизи ДОТов увидели, как небо заволокло черной и гудящей, как рой пчел, тучей. Большие серебристые «птицы» Люфтваффе держали курс в сторону Минска. Бойцы, задрав головы, провожали их взглядами. Все они думали об одном и том же, страшась поверить своей догадке. Самолеты пролетели высоко стройными рядами в шахматном порядке, пока не исчезли за облаками.
Через несколько минут с немецкой стороны начался артиллерийский обстрел. Бойцы мгновенно попрятались в бетонных коробках ДОТов.
– Дай первого, – скомандовал Сокол связисту.
– Первый на связи.
– Товарищ майор, ведется массированный обстрел наших позиций. Жду сигнала для начала отражения.
– Погоди лейтенант. Слышишь, ты погоди. Произошла какая-то неувязка с началом учений. Разбираемся. Огня без приказа не открывать, – Бирюков действительно в первые минуты войны пытался связаться со штабом армии и выяснить, каким решением он должен руководствоваться.
Сокол увидел, как со стороны командного пункта взмыли в воздух три сигнальные ракеты, обозначающие стрелявшим, что бьют по расположению своих частей. Лейтенант, выглядывая из амбразуры, осмотрел позицию.
– Сигналы эти никем не воспринимаются, и огонь по полигону не прекращается, – обратился он к самому себе.
– Наоборот, все усиливается, – согласился связист.
– Танки, – раздалось откуда-то слева.
Сокол поднял бинокль. Точно. Через Буг по целому, не подорванному мосту, колонной двигались немецкие танки. А по самой речке на резиновых лодках, деловито махая веслами, переправлялись пехотинцы.
– К бою, – скомандовал лейтенант.
Впереди над немецким лесом в разных местах взлетали зеленые, красные ракеты и полыхали взрывы. На пограничных заставах пулеметная и винтовочная стрельба теперь была уже не такой интенсивной и приближалась. Стрельба шла примерно в пятистах метрах, там, где проходила вторая линия наших окопов.
Соколу передалось волнение, которое было у его солдат. Он вновь приказал связаться с Бирюковым. Связист еще не успел покрутить ручку, как раздался встречный звонок. Это был комбат.
– Что вы там видите? Докладывайте!
Сокол доложил, что видит ракеты и вспышки разрывов, что в заставах идет бой и что от наблюдательного пункта до места боя восемьсот или девятьсот метров. Что на ДОТы движется колонна немецких танков, в основном PZ-2 и PZ-3.
– Ваши соседи справа сообщают то же самое. Но бой идет левее от него, следовательно, все происходит прямо перед вами. Как оцениваете обстановку и думаете поступать?
Сокол ответил то, что думал он сам и что думали все люди в ОПАБе. Что на их участке через пограничную передовую с боем прорывается немецкая часть. Он просил разрешения открыть огонь всеми имеющимися средствами при появлении противника на расстоянии выстрела.
В трубке снова наступило молчание. Сокол слышал голоса, но не разбирал слов; наверное, комбат тут же, у трубки, говорил с начальником штаба.
– Действуй, – наконец услышал Сокол. – Доклад каждые полчаса.
Сокол положил трубку и, не теряя времени, стал готовиться. Бой впереди все гремел и гремел, передвигаясь то влево, то вправо, то подаваясь вперед. Сокол в эту минуту, так же, как и комбат, вспомнил про слова Мамина.
– Нет, это не может быть провокацией, – сказал он себе.
Сокол всматривался в неровную цепочку танков, змейкой ползущих через мост. Там, за мостом восьмистах метрах отсюда, на пограничных позициях, боролись и умирали пограничники. Возможно, находились в кольце и прорывались с боем. Словно, в ответ на его мысли из-за перелеска выскочила группа солдат. Сокол приложился к биноклю. Это были красноармейцы, человек двадцать. Трое или четверо были перебинтованы, одного тащили на сделанных из стволов и веток березы носилках. Они двигались натруженным бегом, впереди бежал командир.
– Кажется, лейтенант, – сказал вслух Сокол.
Группа выскочила на опушку и оказалась на открытой площадке. Командир остановился и повернул голову налево в сторону танков. Оттуда
