Косули и лоси держались на почтительном расстоянии. Вообще они здесь доверчивы, когда имеют дело с одной человеческой особью. Можно подойти, погладить — они и шага не сделают. Гоша рассказывал, будто один старый лось любил, чтобы у него за ухом чесали. Каждый вечер, перед тем как завалиться на боковую, он являлся к деду Макару и требовал ласки. Дед Макар выходил со двора и начинал чесать. Иногда он рассказывал какие-нибудь случаи из своей жизни.
Лось слушал и тряс серьгой, и дед Макар потом всех уверял, будто лось умный, все понимает. Зато при встрече с тремя, четырьмя и тем более тридцатью гавриками [12] те же косули и лоси держат ухо востро. В чем тут загвоздка, трудно сказать. Ученые давно копают, то есть ведут изыскания, но до истинных причин докопаться никак не могут. Один академик (здешний академик, разумеется, мне называли его фамилию, но я забыл) все объясняет инстинктом самосохранения. Гипотеза эта представляется настолько убедительной, что ее автора, говорят, вот-вот увенчают терновым венком, как здесь принято.
И здесь, на поляне, состоялась удивительная, единственная в своем роде пресс-конференция. Мальцыогольцы задавали вопросы, которые ставили меня в тупик. Например, один из них спросил, растут ли на той планете (он имел в виду Землю) желтолицые подсолнухи. Второй заинтересовался, почему наши, земные девчонки визжат, когда их дергают за косички.
Меня выручил Сашка. Всякие глупости ему надоели, и он направил пресс-конференцию по другому руслу, то есть стал расспрашивать, какой у нас воздух и всем ли его хватает, а если кому не хватает, то что они делают в таком случае, что предпринимают, а также правда ли, что там (кивок вверх) есть молодые люди, у которых при известных обстоятельствах растут из ушей волосы.
Это было уже посерьезнее желтолицых подсолнухов и девчоночьих косичек. Возьмите тот же воздух. Известно, что у нас на Земле одним его хватает, а другим не хватает. Чтобы создать какие-то запасы (на всякий случай), некоторые, наиболее пронырливые, обзаводятся дачами среди полей и лесов. Когда им резонно говорят, что это как-то не того, земля-то, мол, общенародная, они так нее резонно возражают: «А мы что — не народ? Мы в детстве тоже свиней наели!» Но… разве скажешь обо всем этом?
И кому? Детям!.. Пусть и разумным, и начитанным, дай бог, но — детям! Нет уж, увольте!
— Воздуха у нас в общем-то всем хватает, — сказал я тоном, который исключал всякие сомнения в правдивости моих слов. — Ну, конечно, у одних его больше, у других меньше, это уж как водится, но в общем (я нарочно повторил это в общем) жить можно. Во всяком случае, я не припомню, чтобы возникали какие-либо волнения из-за недостатка воздуха.
— Ясно? — Сашка обвел огольцов вопросительным взглядом.
— Ясно! Конечно! Что за вопрос! — ответили те разноголосым хором.
На этом я хотел кончить, но не тут-то было.
— Расскажите о молодых людях, у которых растут из ушей волосы, попросил вдруг Федька.
— Я же рассказывал, зачем повторяться? — возразил я.
Я и в самом деле рассказывал. Еще позавчера, когда мы возвращались с озера.
— Нет, дядя Эдуард, вы все-таки расскажите, — настаивал на своем Федька. — Я хочу, чтоб и другие знали. И не от меня, а из первых уст.
Я повторил рассказ о мальчиках, которые женятся на квартирах, телевизорах, машинах, словом, на всяких неодушевленных предметах. И этих мальчиков нисколько не смущает, что сразу после женитьбы у них начинают расти из ушей волосы. Внутренне, про себя, они даже гордятся этим. Вот, мол, как повезло! Не было ни гроша, ни шиша, и вдруг… квартира и жена впридачу.
— А по телевидению их показывают? — пропищал карапуз лет пяти-шести.
— А зачем их показывать по телевизору? Мальчики, у которых растут из ушей волосы, ведут себя тихо, смирно, квартирам… тьфу ты, я хотел сказать — женам, стараются не изменять, словом, никакого вреда обществу!
Федька попросил описать внешность мальчиков.
Пришлось удовлетворить и его любопытство. Я сказал, что до женитьбы мальчики, собственно, ничем не отличаются. Люди как люди, физически крепкие, с маленькими головками, не способными к аналитическим рассуждениям на темы морали и нравственности, зато с широченными плечами.
— А после женитьбы?
— Ну, а после женитьбы все меняется. Блеск в глазах пропадает, движения замедляются, на лице появляется выражение задумчивости или бездумья — трудно бывает сказать определенно, — короче, весь мальчик, с головы до пяток, становится воплощением сытого довольства. Вот только волосы, волосы. Да челюсть…
— А что челюсть, дядя Эдуард?
— Как? Разве я не говорил? Кроме того, что у таких мальчиков растут из ушей волосы, у них еще и отвисает нижняя челюсть. В чем тут дело, трудно сказать. Наши ученые, говорят, развернули обширные исследования, но, увы, пока безрезультатно.
Были и еще вопросы. Но, я бы сказал, это были не вопросы, а семечки они заняли немного времени.
Мальцы-огольцы спрашивали, ржут ли у нас на Земле лошади и как они называются по-латыни, выпадает ли зимой снег, катаются ли наши огольцы на коньках, слушаются ли своих родителей… Один лопоухий малец хотел еще о чем-то спросить, он уже было раскрыл рот, но в это время я встал и показал на часы, давая понять, что все, хватит. В самом деле, неразумно было бы тратить минуты, я не говорю о часах, на пустые тарыбары.
— Все, все, ребята! До свидания! Кстати, не забывайте о клятве! — Я помахал рукой и зашагал в ту сторону, где стоял мой самокат.
Девушки уже искупались и оделись. Увидев меня, они прыснули со смеху. Я и девушкам помахал рукой.
А потом сорвал несколько кисточек самой спелой и душистой земляники и преподнес им. Девушки, должно быть, не привыкли к такой галантности. Они переглянулись, как бы спрашивая друг у друга, брать или не брать, потом взяли — каждая по кисточке, — но не съели, а прикололи себе к волосам. Это простенькое украшение делало их еще более привлекательными.
IV
И… никаких приключений?! — спросит дотошный читатель.
Были приключения, были. Все шло ровно и гладко, без сучка и задоринки, и вдруг…
Но расскажу, как все было.
Усевшись за рулем самоката, я решил объехать вокруг озера, а потом уже воротиться домой. И вот, когда объезд подходил к концу, я вдруг увидел великолепную асфальтированную дорогу, шедшую в сторону деревни. «Эге, подумал я, — дорожка что надо, хоть на боку катись!» Недолго раздумывая, я выкатил на асфальт и прибавил скорость. Но… что такое? Не проехал я и трехсот метров, как дорога начала уходить вниз, а потом и совсем нырнула под землю. Кругом было пустынно — лишь глухо шумели сосны-великаны, — и я, признаться, оробел немного. Остановил самокат, вышел на обочину… Вот уж поистине: прямо пойдешь — голову свернешь… Сворачивать голову мне не хотелось — перспектива незавидная, как читатель понимает, — и все же я не в силах был устоять перед соблазном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
