— У меня есть бифштексы и картофель, который я поставила запекаться в духовку.
И вдруг Тейлор широко раскрыла глаза.
— О Боже! — воскликнула она, приложив руку к губам. — Сколько сейчас времени?
Энтони наклонился и взглянул на часы, стоявшие на ночном столике.
— Еще рано, — сказал он, рассмеявшись. — Всего без пяти минут семь.
Тейлор хлопнулась на подушки.
— Картофель, наверное, уже успел обуглиться.
— Уверен, — сказал он, целуя ее в горло, — если оставить его в духовке еще на некоторое время, тебе удастся превратить его в алмазы.
Тейлор рассмеялась.
— Можно, конечно, и алмазов дождаться. Но кому нужны алмазы, если хочется есть?
— Черт бы меня побрал! — воскликнул вдруг Энтони, вскакивая с кровати. — Совсем забыл!
— О чем? — встревожилась Тейлор. — Что-нибудь не так?
— Все так, — успокоил ее он, выходя из комнаты. — Просто я принес тебе подарок.
Тейлор снова забралась под одеяло. Когда рядом не стало его теплого тела, ей вдруг сделалось холодно. Она услышала шлепанье его босых ног по коридору.
Не прошло и минуты, как Энтони вернулся с маленькой коробочкой в руках.
— Вот, — сказал он, протягивая ее Тейлор.
Тейлор смущенно взглянула на коробку, поняв, что в ней лежит какое-нибудь ювелирное украшение. В такие крошечные коробочки обычно помещаются дорогие вещицы.
— Это совсем не обязательно, — сказала она, неожиданно покраснев.
— Обязательно, — тихо возразил он и уселся на край кровати. — Открой ее.
Тейлор аккуратно сняла с коробочки тонкую белую ленту и открыла крышку. Внутри на черном бархате лежала тонкая золотая цепочка с маленьким золотым сердечком, усыпанным бриллиантами.
— Она прекрасна, — прошептала Тейлор, восхищаясь подарком.
— Надень ее, — предложил Энтони, взяв у нее из рук коробочку. — Теперь ты моя. Каждый раз, взглянув на себя в зеркало, ты увидишь это сердечко и вспомнишь, как сильно я тебя люблю, — сказал он, запирая замок цепочки у нее на шее.
— Спасибо, — благоговейно произнесла Тейлор, обнимая его за плечи. — Ты знаешь, что сказал Анри Матисс? Он сказал, что нет ничего слаще любви, ничего сильнее, ничего возвышенней, ничего величественней, ничего приятней, ничего глупее и ничего лучше ни на земле, ни на небе. Любовь прекрасна и удивительна, и я, наверное, никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты появился в моей жизни.
— А от тебя мне нужно одно: чтобы ты оставалась в моей жизни.
— Нет проблем. Никаких.
— Но я хочу еще кое-чего…
— Что? Неужели ты проголодался?
— Нет. Я хочу, чтобы ты серьезно обдумала одну вещь, — сказал он, напряженно вглядываясь в ее лицо.
— Я согласна обдумать все, что ты захочешь, — заявила Тейлор, озадаченная внезапной переменой его настроения.
— Я хочу, чтобы ты серьезно обдумала вопрос о том, чтобы выйти за меня замуж… и я не шучу. По правде говоря, я еще никогда в жизни не делал предложения. Незачем было.
Тейлор открыла было рот, но Энтони приложил палец к ее губам.
— Не говори сейчас ничего. Просто обдумай это. Я знаю, что тебе будет нелегко решиться, ведь быть моей женой непросто. Я часто бываю в разъездах. Но прошу тебя, подумай об этом, потому что, мне кажется, я не смогу без тебя жить. И мне даже не хочется узнавать наверняка, смогу я это или нет.
С этими словами он взял ее на руки, словно ребенка, и поцеловал в лоб.
Глава 16
Несмотря на протесты Тейлор, Энтони в конце концов сам приготовил бифштексы.
— Я великолепно готовлю, — заявил он.
Он заправил салат сметаной, маслом, солью и перцем и, прихватив вино, принес все это в спальню. И они устроили маленький пикник прямо в постели.
— Ты меня избалуешь, — сказала Тейлор с набитым ртом.
— Это входит в мои намерения… Если тебе хоть на минуту показалось, что я делаю это из чисто альтруистических побуждений, — заметил Энтони, когда она поела, — то ты очень сильно ошибаешься, леди. Я стараюсь привязать тебя к себе навечно. У тебя никакого сомнения не останется в том, что ты принадлежишь мне душой и телом…
— А если даже душа моя запротестует, мое тело тут же прикажет ей заткнуться, — прошептала Тейлор.
Волосы у нее спутались и не поддавались ни расческе, ни щетке, кожа была влажной и пылала. У нее болели ноги, руки отяжелели, словно налились свинцом. Ей казалось, будто по венам у нее вместо крови течет густой сладкий ликер. Она была преисполнена радости, мира и покоя.
Ей в голову пришла вдруг неожиданная мысль. Она поняла, почему женщина способна довольствоваться домом, детишками и служением своему мужчине. Мысль эта шла вразрез с ее представлением о роли женщины, сложившимся за последние двадцать лет. Ей встречались женщины, посвятившие свою жизнь служению мужчине, и, как правило, они были неинтересны. По крайней мере Тейлор они не интересовали, и она не хотела походить на них. Однако теперь, в объятиях Энтони, она вдруг почувствовала, что такой вариант возможен, хотя он и совершенно не соответствует ее представлениям о жизни, которыми она так гордилась. Может быть, к этому имело какое-то отношение физическое удовлетворение?
Встряхнув головой, чтобы прогнать прочь ненужные мысли, Тейлор поудобнее устроилась в объятиях Энтони и наслаждалась охватившим ее ощущением полного внутреннего слияния с человеком, ощущением, которого она никогда не испытывала прежде.
На следующий день, когда Энтони ушел, она все еще была полна им. Хотя она и старалась не вспоминать о его вчерашнем предложении, не думать об этом было так же невозможно, как пытаться удержать стаю вырвавшихся на свободу собак.
Энтони ушел от нее как в тумане. Он еще никогда в жизни не испытывал подобных чувств ни к одной женщине, а до Тейлор у него было предостаточно женщин. Переполненный страстью, он пошел пешком через западную часть парка, беспечно насвистывая и поглядывая на людей, блуждающих по дорожкам парка, и не заметил, что чуть поодаль за ним следует какой-то человек.
Человек этот прошел следом за Энтони весь путь — мимо фонтана на Колумбус-Серкл, по Центральному парку до Пятой авеню. Когда Энтони вошел в подъезд отеля «Плаза», человек повернул назад и перешел на противоположную сторону улицы. Он остановился перед витриной магазина «Шварц» и сделал вид, что разглядывает прыгающих игрушечных кроликов, грызущихся медвежат, кивающих головой оленей, хлопающих крыльями сов. Возле витрины стояло человек пятнадцать зевак, завороженных видом искусственного снега и звуками бубенцов на упряжках, которые были слышны на улице.
Постояв немного, человек вновь пересек улицу и вошел в вестибюль отеля.
