– Ладно, разберемся, – перебила ее Ирен. – В конце концов, не такие уж мы с тобой принцессы, чтобы в российской глубинке не суметь раствориться. Две невзрачные овечки, до которых никому нет дела.
– Невзрачные? – Полина картинно вытаращила глаза. – А твоя апельсиновая шевелюра – это как, ничего? И машинку мы арендовали не так чтобы совсем уж простенькую.
– Ничего, сойдет, – отмахнулась Ирен. – Вполне вульгарно, по-моему. И машина, и волосы. Могу и перекраситься, но… Ну ладно, ладно, бандану повяжу. Короче, слушаем инструктажи, рта лишний раз не открываем, фотографируем что попало – ну там все подряд красоты, и себя на их фоне, разумеется. А да, и еще, тебе бы надо что-то с внешностью сделать, а то вдруг запомнили с прошлого раза. Ну там очки, бандана…
– Хорошо. А чем фотографируем-то? – Полина обиженно надулась. – Сама же велела приличную технику дома оставить, чтобы якобы не выделяться.
Но Ирен на фырканья особого внимания не обратила:
– Снимать будешь на мыльницу, вон, в кармане сумки, привет из девяностых называется, и на телефон. Вот на этот, самый примитивный и дешевый. Без понтов, ясно? Как только обнаруживается наш объект, я с ним тихо и аккуратно беседую. Все.
Полина, насвистывая мотивчик из «Криминального чтива», с интересом глядела в окно.
– Знаешь, маха, боюсь, что с невзрачными овечками, до которых никому нет дела, мы пролетаем, как фанера над Парижем. И отнюдь не из-за твоей солнечной прически и даже не из-за машины. Тут, похоже, съезд гостей наметился…
– Прямо съезд? – Ирен осторожно, из-за уныло обвисшей портьеры, выглянула в окно.
– Ну… в некоторой степени. Видишь молодого человека в джинсе? – Полина ткнула пальцем в окно.
– И?..
– Не «и», а персонаж знакомый, – объяснила дочь. – Когда мы тогда из Лондона как ошпаренные подорвались, ну, когда ты меня собиралась с моим гипотетическим папочкой познакомить и вдруг узнала, что не то он кого-то убил, не то его самого убили, помнишь?
– Не юродствуй, – оборвала ее Ирен. – Мы это уже обсуждали.
– Да ладно, – фыркнула девушка. – Понимаю. Короче, мы ж тогда прибарахлиться намеревались, по ателье таскались, помнишь? Ну вот этот мальчишечка как раз присутствовал в том ателье. Мы с тобой заговорили по-русски, и он начал на нас таращиться.
– Именно этот? – Ирен с некоторым сомнением поглядела на «мальчишечку»: мальчик как мальчик, лет двадцати, ну ухоженный, ну красивый, но таких тысячи. – Ты так хорошо его помнишь? Столько лет прошло.
– Ну, во-первых, я ж не зря в фотографы пошла, у меня глаз-алмаз! Зрительная память, все дела. А главное, – она почему-то шмыгнула носом, – на меня за всю мою богатую на приключения жизнь никто никогда не смотрел та-а-акими влюбленными глазами. – Полина вытащила из сумки объектив от камеры (ну и что, что мамуля велела технику дома оставить, всю – это уже перебор, хоть что-то надо ж было с собой прихватить) и принялась наблюдать за гостиничным двориком. – Глянь! Мальчишечка-то не сам по себе, а вон с тем уродом. Ну вон тем, бандитского вида, хоть и одет как приличный. Точно-точно, они вместе. Разговаривают как знакомые, а не «позвольте узнать, который час».
– Да, вижу, – прошептала Ирен неожиданно севшим голосом. – Тьфу ты, пропасть! Чтоб ты провалился! Ох, чуяло мое сердце…
– Ты его знаешь, что ли? – невнятно спросила девушка, не отрываясь от объектива.
– Не уверена, – медленно проговорила Ирен. – Если это тот, на кого я думаю, я его вообще никогда в жизни не видела. Ты, Полли, вот что. Сделай-ка мне приличную фотографию этого, как ты выражаешься, урода. Отсюда сможешь? Чтобы как следует можно было разглядеть, а?
– Да не вопрос! – Полина принялась «ловить момент», время от времени щелкая спуском (главное – нащелкать, лучшее качество после отберем). – А мальчик-то? Его знаешь?
– Разберемся, – буркнула Ирен, соображая, все сразу рассказать дочери или пока погодить. – Ты снимай, снимай. Предположения мои проверить успеем. Ох, хорошо хоть, Интернет тут есть, я-то, признаться, предполагала полную глушь, а тут вполне себе цивилизация. Так что разберемся.
Впрочем, в предположениях своих Ирен была практически уверена. Знает она, знает, кто этот «урод» с тяжелой челюстью, ломаным носом и глазами-буравчиками. Прежде всего – типаж, конечно. Эту публику за десять верст видно – по повадкам, которые никакими карденовскими пиджаками не прикроешь и никакими курсами хороших манер не изведешь. И походочка эта чуть враскачку, и оглядочка осторожная, звериная, и вечная жвачка во рту, и привычка чистить ногти маленьким ножичком-подвеской. Какая уж там цивилизация! Этих в цивилизованный мир не встроишь, все приметы стаи, клана, кодлы, в конце концов, – они навсегда, как клеймо. Вытравливай не вытравливай, след проступает. Если все люди – братья, то эти ребятишки – братва. Все до единого.
А вот этот конкретный персонаж… У него еще должна быть на шее татуировка – кельтский крестик. Главная примета. Если старый пройда Керимов не ошибся и Роман Грецкий – из тех, из пермских «ребят». А Керимов вряд ли ошибся. Тогда получается, что этот мужик, который приехал с мальчишкой, правая рука Грецкого, исполнитель, тупой, но верный. Сладкая парочка.
Потому что «мальчишечка» в джинсе – Егор, сын Дениса, теперь-то она точно его узнала, можно и в Интернете не искать, видела она фотографии. Хотя лучше проверить, конечно.
Ирен потерла внезапно вспотевшие ладони. Что, дорогая, похоже, и впрямь паленым запахло? Или, как бишь еще говорят, керосином? Воняет, в общем. Присутствие здесь Егора делает ситуацию еще хуже, чем она представлялась и вообще могла бы быть. Вряд ли мальчишку притащили для счастливого воссоединения с отцом. Господи, помоги нам!
Ксения
Москва
Хуже нет – чего-то или кого-то дожидаться, бесилась Ксения. Ну ладно – в ресторане, к примеру, там понятно, повару, чтобы что-то приготовить, нужно время. Ну и в аэропорту тоже можно потерпеть – если, конечно, ты не летаешь персональным самолетом. А так процедура для всех общая, на каждого пассажира по персональному оператору не выделишь, никакого аэропорта на это не хватит, глупо требовать невозможного, можно и потерпеть. Хотя, конечно, хорошо бы и летать на личном самолете. Ксения вздохнула. И на личном вертолете. Потому что пробки на дорогах – с ними ведь тоже ничего не сделаешь, приходится мириться. Ну бывают еще какие-нибудь природные катаклизмы или стихийные бедствия – например, сплошная метель, когда те же самолеты вообще не летают и правды искать не у кого. До небес-то не докричишься, только и остается, что материться. Про себя, разумеется, не забыв нацепить на лицо улыбочку благовоспитанной леди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
