Гейдж, поспав после обеда, проснулся часа в два не в духе, начал капризничать. Луис, как умел, старался развлечь сына, но Гейджа ничто не радовало. Но то были еще цветочки. Противный мальчишка еще и обкакался, причем наложив, на удивление, огромную кучу. Но удивился Луис другому: в этой куче обнаружил он синий стеклянный шарик — у Элли таких много. Как только малыш не подавился! Все: стеклянных шариков он больше не увидит. Что бы ни попало к нему в руки, малыш тут же тянул в рот. Спору нет, решение похвальное, но, увы, настроение Гейджа не поправившее.
Луис прислушивался к резкому, по-весеннему порывистому ветру, по небу неслись облака, и соседское поле то высвечивалось лучами солнца, то закрывалось хмурой тенью. Луис вспомнил: месяца полтора назад он купил большой воздушный змей, «ястреб», возвращаясь домой из университета. Нашлась бы только бечева. Есть, вспомнил!
— Гейдж! — позвал он.
Сын отыскал под диваном зеленый карандаш и преспокойно черкал в любимой книжке Элли. ВОТ ИЗ-ЗА ТАКОГО МЕЖДОУСОБНЫЕ ВОЙНЫ И РАЗГОРАЮТСЯ! Луис улыбнулся: что ж, если дочка начнет сокрушаться об испорченной книге, он тут же покажет ей сокровище, найденное в экскрементах Гейджа.
— Чо! — откликнулся смышленый ребенок. Он уже говорил достаточно связно и осмысленно. Почти что гением растет, возгордился Луис.
— Хочешь гулять?
— Хочь гуять! — радостно кивнул малыш. — Хочь гуять! Где тапи, па? — что в переводе с гейджинского языка означало: «Где мои тапочки, папа?»
Луиса часто поражала речь Гейджа, и отнюдь не милым воркованием. Все детишки, по его разумению, говорят точно иностранцы, которые учат чужой язык бестолково, но занятно. Ведь детям даются любые звуки, характерные для любого языка: и французская картавость — камень преткновения для начинающих взрослых студентов; и гортанные всхлипы-всхрипы австралийских аборигенов; и тяжелые, резкие немецкие согласные. Но начинают учить английский, и все их врожденные способности исчезают. И в который уже раз Луис подмечал: в детстве не столько приобретают навыков, сколько теряют.
Нашлись «тапи» Гейджа… конечно же, под диваном. С этим у Луиса было связано еще одно наблюдение: в семьях с малыми детьми все поддиванье обретает сверхъестественную силу, как магнитом притягивает нужные и ненужные предметы: пустые пузырьки, тесемки и застежки от малышовых одежек, детские журналы и книжки, богатые россыпи некогда вкусных кусков и кусочков.
Но куртки Гейджа под диваном не оказалось, она отыскалась на лестнице. Зато шапки с козырьком — как у бейсболистов из команды «Красные гетры» — нигде не найти. А без нее Гейдж отказывался идти гулять. Как ни странно, она висела на месте в шкафу, куда, естественно, Луис заглянул в последнюю очередь.
— Мы куда, па? — Гейдж с готовностью ухватил отца за руку.
— На поле к соседке, миссис Винтон, — объяснил Луис. — Будем змея запускать.
— Змея? — насторожился Гейдж, услышав незнакомое слово.
— Тебе понравится. Погоди-ка минутку.
В гараже Луис взял связку ключей, отпер маленькую кладовку, включил свет, быстро отыскал «ястреба», в коробке, нераспакованного, с ярлыками на крышке. Купил его Луис еще в феврале, когда душа так чаяла надежды.
— Па! — требовательно крикнул Гейдж, что переводилось как: «Чего ты там копаешься, папа?»
— Змея ищу. — Луис вытащил его из коробки, развернул, расправил большие полутораметровые крылья гибкого пластика. Насадил на бледную тощую голую шею «ястреба» маленькую клювастую голову с выпуклыми, налитыми кровью глазами.
— Тица! — закричал Гейдж. — Тица!
— Верно, сынок, это птица, — кивнул Луис, пристегнул к хвосту «ястреба» конец бечевки, ухватил весь моток и, уже выходя, оглянулся и повторил: — Тебе понравится, вот увидишь!
Гейджу и впрямь понравилось.
Они пошли на поле к миссис Винтон, и Луис лихо запустил «ястреба» в ветреное мартовское небо. Последний раз он пускал змея… — не может быть! — двенадцатилетним пареньком. Значит, без малого двадцать лет назад! С ума сойти!
Соседка, миссис Винтон, почти что ровесница Джада (правда, далеко не такая крепкая), жила в кирпичном доме за полем, но выходила редко. К дому подступал лес, в котором таилось Кошачье кладбище, а за ним — могильник индейцев-микмаков.
— Па, змей итит! — крикнул Гейдж.
— Смотри смотри! — радостно засмеялся Луис, так быстро разматывая бечевку, что она обжигала руку. — Каков наш «ястреб», а? Красавец!
— К’асавец! — подхватил сын и тоже засмеялся.
Из-за пухлой весенней тучки выглянуло солнце, и сразу потеплело. Луис и малыш стояли на жухлой, некошеной с лета траве, радуясь переменчивому мартовскому солнышку, любуясь парящим в небе «ястребом»: ветер парусом надувал его крылья и увлекал все выше. Луису, как и в детстве, казалось, что он тоже уносится ввысь, парит над землей, и внизу перед ним расстилается земля, какой ее видят, наверное, даже во сне картографы: белый прямоугольник поля с серыми пятнами прошлогодней травы в проталинах, слева и справа — каменная стена, спереди — черной полоской дорога, за ней долина. Вот что видел «ястреб» зоркими, налитыми кровью глазами. Еще он видел свинцово-серую реку с крапинками льда, а за ней — окрестные городки: Хемпден, Ньюберг, Уинтерпорт, где в доке, наверное, зимует корабль. Еще он видел завод в Бакспорте, над которым клубился дым, а за ним, пожалуй, уже край земли — там о скалистый берег били волны Атлантики.
— Ты посмотри, посмотри, как летит! — кричал Луис.
Гейдж так запрокинул голову, что едва не упал навзничь. Широченная улыбка не сходила с его лица. Он все махал и махал величавому «ястребу», не сводя с него глаз: ветер кружил змея в замысловатом танце, по полю бежала его большая тень. Луис намотал бечевку на кулачок Гейджа, и тот с удивлением смотрел себе на руку, которую тянуло, толкало, тащило вверх.
— Чо! — выразил он свое отношение.
— Теперь тебе вести «ястреба», — пояснил отец. — Твой змей, тебе им и управлять!
— Гейдж уп’авлять? — спросил малыш скорее себя, нежели отца и попробовал дернуть бечевку. Змей послушно кивнул ему с неба. Гейдж дернул посильнее. Змей резко нырнул к земле. Отец и сын рассмеялись. Свободной рукой малыш поймал отцовскую ладонь. Так, рука об руку, они и стояли посреди соседского поля, любуясь «ястребом».
Этой минуты Луису не забыть вовек. Будто вернулось его детство, и он — одно целое с парящим воздушным змеем. Сейчас же он слился с душой сына и смотрел на белый свет глазами малыша: огромный, сияющий мир, огромное, необозримое поле миссис Винтон, огромное, бездонное небо, где в недосягаемой вышине парит змей, а в руке живым нервом трепещет тугая бечевка, а ветер вьется-вьется вокруг него и ерошит волосы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
