Столько еще предстояло узнать, столько объяснений выслушать, но в тот момент в зимней гостиной я была счастлива. Я думала, что уже никогда не буду так счастлива.
* * *
Это было единственной темой всех разговоров. Бруно, младенец, найденный в рождественских яслях, стал новым хозяином Аббатства.
— Конечно, — говорили всезнайки, — это новое чудо. Они никогда не верили Кезае. Они считали, будто у нее вырвали признание под пыткой. Казалось странным, что Бруно не спас Аббатство от разорения, но божественные предначертания всегда загадочны. Он, которому явно предназначалось управлять Аббатством, вернулся, и все устроилось так естественно, как это часто бывает с чудесами.
Бруно был весел. Раньше он никогда не был таким.
Он строил планы. Из камней Аббатства он построит большую усадьбу. Подобно древнему сфинксу, новое Аббатство должно возникнуть на пепелище старого.
В течение этих месяцев я жила как во сне. Бруно хотел, чтобы свадьба состоялась немедленно.
Моя мать была изумлена. К свадьбе надо готовиться. А как же приданое? Как насчет формальностей, которые соблюдают хорошо воспитанные люди?
— Мне не нужно приданое, — ответил Бруно. — Мне нужна только Дамаск.
На Саймона Кейсмана известие о нашей свадьбе произвело именно тот эффект, что я и ожидала. Сначала он разозлился. Он потерял Аббатство, о котором мечтал. Оно досталось Бруно, бродяге без гроша в кармане, отпрыску служанки и монаха. Казалось невозможным поверить этому.
— Это обман! — объявил он. — Мы еще узнаем, что он нас обманывает. Как это возможно?
— Люди говорят, — робко возразила моя мать, — что он может все.
— Это обман! — настаивал Саймон.
Но когда ему пришлось поверить, что это правда, он ответил молчанием. Узнав, что я собираюсь выйти замуж за Бруно, он ничего не сказал, но я знала, что ему это далеко не безразлично. Если бы я не пребывала в таком блаженном состоянии, я бы встревожилась, потому что была уверена в том, что он опасный человек.
* * *
Руперт был смущен.
— Это кажется таким невероятным, Дамаск, — сказал он.
Я повторила ему то, что рассказал нам Бруно о своей удаче и о том, как он угодил королю.
— Это невозможно, — повторил Руперт. — Такие вещи не могут произойти за столь короткое время. Даже Томас Уолси, чья карьера была феноменальной, так не преуспел.
— Бруно не похож на обычных людей.
— Мне это не нравится, Дамаск. Тут пахнет колдовством.
— О нет, Руперт! Мы просто должны согласиться с тем, что Бруно отличается от всех нас.
— Дамаск, ты действительно счастлива?
— Со времени смерти моего отца я не верила, что смогу быть так счастлива.
Руперт не ответил. Он был подавлен. Я знала это. Его мечта о том, что в один прекрасный день мы поженимся, не сбылась. Но дело было не только в этом. Его характер был таков, что, несмотря на то, что все его планы на будущее рухнули, он все еще беспокоился за мой выбор.
«Как только урожай будет убран, он уедет в поместье Ремуса. И я тогда буду редко видеть его», — подумала я.
Меня всегда удивляло, что если происходит какое-либо событие, и каким бы загадочным или фантастическим оно не казалось, люди за короткое время привыкают к нему и перестают считать случившееся чудом.
Так было и с возвращением Бруно, и с его вступлением во владение Аббатством.
Бруно взял себе фамилию Кингсмен. Раньше мне не приходило в голову, что у него нет фамилии. Думаю, ему следовало взять фамилию Кезаи, но он отказался. Мне он так объяснил, почему взял фамилию Кингсмен. Когда он по поручению короля ездил во Францию, Его Величество был так доволен им, что до сих пор у него не было необходимости в фамилии. Он решил звать себя человеком короля.[4] Это не только понравилось королю, который одобрил его решение, но и даже увеличило расположение Его Величества к Бруно и упростило дело с приобретением Аббатства.
— Есть многое, что я хотела бы узнать, — сказала я.
— Со временем узнаешь, — ответил Бруно. Он жаждал показать мне Аббатство.
— Твой новый дом, — называл его он, и вместе с ним я бродила по огромному поместью.
— Здесь полно кирпича, — говорил Бруно, — чтобы построить для нас прекрасное поместье, какое ты только пожелаешь.
— Это не будет дорого?
— Есть одно, что тебе стоит понять, Дамаск. Никогда не суди обо мне как об обычном человеке.
— Ты говоришь так, словно бесконечно богат. Он сжал мою руку:
— Тебе еще многое откроется.
— Теперь ты говоришь как прорицатель. Он улыбнулся и принял гордый вид.
— Мы оставим колокольню, — сказал он, которая особенно хороша и построена в норманнском стиле. Мы также не тронем часовню Богородицы, потому что большому дому она нужна, оставим и спальни братьев-монахов, а их лазарет и кухню уничтожим. Кельи монахов и трапезная со временем станут жильем для слуг.
У него были грандиозные планы. Я помогала ему спланировать нашу новую усадьбу. В течение последующих нескольких месяцев мы должны были стать свидетелями больших перемен.
— В конце концов, ты выходишь замуж за богатого человека, Дамаск, — сказал он. — А ведь думала, не правда ли, что выйдешь за бедного?
— Почему ты счел нужным испытать меня?
— Я хотел быть уверенным в том, что ты хочешь выйти за меня ради меня самого.
— И ты, который знает так много, не знал, что сделаю это!
— По правде говоря, я никогда не сомневался в тебе. Я знал… потому что я знаю о таких вещах. Но я хотел услышать, как ты сама скажешь это. Я хотел понять, знаешь ли это ты.
— Никто не знает меня лучше, чем я сама, Бруно — Возможно, я знаю.
Теперь он улыбался загадочно, почти мистически Я настаивала на том, чтобы он рассказал мне подробности того, как он стал богатым.
Он колебался, но, в конце концов, уступил, и его история, как и предсказывал Руперт, была невероятна Когда стало известно, что Ролф Уивер прибыл в Аббатство, чтобы провести опись сокровищ, изъять их из Аббатства и передать королю, то была еще возможность часть драгоценностей спрятать в тайниках, находившихся в подземных туннелях и погребах. Аббат умер, а из-за скандала, вызванного Амброузом и Кезаей, стало известно, что никто не получит компенсации. Все монахи действовали порознь и вынуждены были заботиться о себе сами.
Брат Валериан дал каждому из монахов несколько драгоценных камней, возможно, для того, чтобы поддержать их первое время, не дать умереть с голоду и не заставлять их страдать от унижений нищенства. Если бы об этом узнали, то смерть была бы наградой тем, кто получил их, но положение было настолько отчаянным, что им пришлось пойти на этот риск.
