Собственно говоря, она и впрямь была для него весьма большой ценностью. Жиль на взгляд определил, что за танец благодарные зрители отсыпали Чергэн не менее двух ливров.
На девушке был надет восточный наряд, из-за чего она напоминала одалиску[53]. Ее лицо было до половины закрыто полупрозрачным флёром, что делало Чергэн неузнаваемой, но Жиль сразу понял, кто перед ним. Черные, как безлунная ночь, глаза цыганки, в которых время от времени вспыхивали огоньки, похожие на звезды, ему виделись во сне так часто, что спутать их с какими-нибудь другими было невозможно.
Увидев Чергэн, юный де Вержи застыл как столб, преградив ей путь. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой от долгожданной неожиданности. Решив, что школяр намеревается отколоть какую-то штуку с их подопечной, два молодых цыгана-телохранителя рванулись вперед, положив руки на рукоятки длинных кривых ножей. Бабища, сопровождавшая девушку, что-то заквохтала на своем языке, как наседка, и попыталась вклиниться между Жилем и Чергэн. Девушка взглянула на юного де Вержи, весело рассмеялась и сказала несколько слов старухе, которая тут же успокоилась и отошла в сторонку. Телохранители тоже умерили свой пыл, но настороженных глаз с Жиля не спускали.
— Что хочет дворянин от бедной цыганки? — спросила Чергэн.
Она говорила с небольшим восточным акцентом, из-за чего ее голос был нежным и певучим, словно где-то рядом зазвенели божественные серебряные колокольчики. По крайней мере так подумал Жиль.
— Н-ничего… — запинаясь, ответил Жиль и, спохватившись, отвесил ей такой изящный поклон, которому позавидовал бы и придворный щеголь. — Как поживает ваш батюшка?
Чергэн снова рассмеялась — ее забавляла растерянность юного дворянина — и ответила:
— У нас все хорошо… вашими молитвами.
— Передайте ему мои самые добрые пожелания.
— Непременно…
Тут Жиль поднял голову и с отчаянностью обреченного на заклание впился в глаза девушки таким страстным взглядом, что ее лицо вдруг стало пунцовым. Она сильно смутилась, но глаз не отвела. Какое-то время между девушкой и Жилем шел безмолвный диалог, который всегда предшествует влюбленности. Это сразу же заметила (к большой досаде Жиля) чересчур проницательная старуха; схватив девушку за руку, бабища оттеснила его в сторону и потащила ее вперед, не дав ему сказать и слова на прощание. Цыгане-телохранители, проходя мимо юного де Вержи, посмотрели на него недобрыми взглядами, положив руки на рукоятки ножей, но школяр, уже обретший внутреннее равновесие, дерзко ухмыльнулся в их сторону и присоединился к своим товарищам, которые с нетерпением ожидали его неподалеку…
С той поры ему так и не довелось повидаться с Чергэн, несмотря на все его ухищрения и старания. От этого он буквально сходил с ума. Чтобы совсем не рехнуться, Жиль поддался на уговоры одного из своих приятелей и познал «прелести» продажных девок. Это, конечно, было совсем не то и не так, как в родном Азей-лё-Брюле, но Жиль немного успокоил бунт своих желаний, хотя образ красавицы-цыганки продолжал его преследовать даже на лекциях…
— Скажите, мой друг, как у вас с деньгами? — Вийон испытующе посмотрел на Жиля.
Юный де Вержи стойко выдержал его взгляд, даже не моргнув. Он уже знал, что не только школяры, но и более солидные магистры имеют дурную привычку брать деньги в долг под большие проценты и не отдавать. Обычно должники, подняв глаза к небу, с наигранным смирением отвечали своим кредиторам примерно так: «Блажен кто серебра своего не отдает в рост и не принимает даров против невинного». Таких библейских притч у старшекурсников-должников было множество, и юный школяр лишь глупо хлопал ресницами, пытаясь понять, как случилось, что его так ловко обвели вокруг пальца.
— Деньги есть, но совсем немного, — осторожно ответил Жиль: соврать Франсуа он просто не мог.
— Тридцать солей найдется?
— Ну… в общем… наскребу…
— Отлично! — обрадовался Вийон. — Я в доле. Даю слово. Все, поднялись и пошли!
— Куда?!
— В баню!
— А-а… Что ж, хорошая идея… — Жиль несколько смутился, но предложение Франсуа Вийона пришлось ему по душе.
Для школяра «пойти в баню» значило навестить женщин легкого поведения. Парижские бани, издавна служившие местом проституции, к XV веку превратились в банные бордели с многочисленными комнатами и женской прислугой. Самые шикарные из них имели хорошую кухню, большой купальный зал и сад. Во всех комнатах были кровати с перинами, а в купальном зале стояли шикарные мраморные и медные ванны. В Париже с борделями конкурировали цирюльни (хотя закон и запрещал цирюльникам держать у себя проституток), но они ни в какое сравнение не шли с банными заведениями, где все было чинно-благородно. Правда, этот кайф стоил денег…
Вскоре Жиль де Вержи и Франсуа Вийон, предвкушая новые приключения, бодро вышагивали по узким улочкам Парижа, с опаской поглядывая на окна верхних этажей, — парижские домохозяйки имели скверную привычку выливать содержимое ночных горшков на головы прохожих.
Глава 16. Пес-рыболов
Париж оглушил Андрейку. Он напоминал огромную ярмарку. В отличие от Киева, в нем почти не было пустующих пространств: всего несколько площадей неправильной формы с церковными колокольнями и монастырями, а также садами при домах богатых горожан и сеньоров. Дома сплошными рядами стояли вдоль узких улиц, перекрывая их нависающими верхними этажами. Внизу помещались лавочки, и их выступающие перед фасадом прилавки еще больше сужали улицы, затрудняя передвижение. Не было ни одного дома, лишенного опознавательного знака, — резного изображения какого-нибудь святого над входом, яркой деревянной картины или висящего поперек улицы кованого украшения. Вывесок было великое множество, и школяры, к которым присоединился и Ивашко Немирич, хозяин Андрейки, часто потешались над ними.
Студиозы развлекались тем, что «женили» вывески между собой, сочетая «Четырех сыновей Эмона» с «Тремя дочерьми Дам Симона», а последнему давали в супруги «Девственницу Сен-Жорж». И все это, естественно, со скабрезными подробностями, от которых уши вяли. Школяры выдумали церковный обряд, во время которого «Ангел» из Сен-Жерве» будет держать «Свечку» с улицы Ферр, а для свадебного пира воспользуются «Печью Гоклена», «Котлом» от Старой Монеты, «Рашпером» в Мортеллери и «Мехами» из замка Сен-Дени. На стол по их замыслу должны были подать в виде закуски «Двух лососей», «Тюрбо» и «Синеротого окуня», а в качестве основного блюда — «Тельца», «Двух баранов», «Каплуна», «Петуха и курицу».
