Девушка подала ему бланк и посочувствовала:
— Кто-то умер у вас, наверное?
— Напротив! Родился человек — я родился. Теперь я снова подданный России, но уже свободной. А вот этот... — ударил он о барьер своим памятным рублем. — А этот, что на нем изображен, вместе со своим оборотнем сгинул навеки!
И торопливо набросал телеграмму своим друзьям-болыпевикам:
ХАРЬКОВ ГОРОДСКОМУ КОМИТЕТУ РСДРП
Возвращаясь аз Австралии, шлю привет товарищам и соратникам в борьбе за освобождение рабочего класса от всякого гнета и эксплуатации. Надеюсь скоро быть снова в вашей среде.
С братским приветом когда-то Артем, а ныне
Ф. А. Сергеев.
ОТ АВТОРА
Шел 1926 год. Мне минуло семнадцать лет, и я, оставив детский дом в уездных Валках, поступил через харьковскую биржу труда на паровозостроительный завод. Работал токарем в сборочном цехе.
Заводская молодежь редко пользовалась столовой — чаще завтракали у своих станков. В этот час отдыха пожилые рабочие рассказывали нам уйму занятного. Почти все они были участниками революционных событий 1905 года. В их воспоминаниях неизменно фигурировал Артем. Глаза рассказчиков горели молодым блеском, они лихо подкручивали седеющие усы:
— Артем... Хитрющий был подпольщик! Охранка его ненавидела, а наш брат... Скажет — и мы за ним в огонь! Талант у него был на острое и правильное слово. Не человек, а магнит.
Слушая товарищей легендарного Артема, мы восхищались его жизнью, его подвигами и мечтали походить на него. Но порой нас одолевали сомнения. Да существовал ли такой человек?
Василий Иванович Дубанов, мой наставник в токарном деле, поглаживая свои ржавые от табака усы, терпеливо внушал нам:
— Дурачки вы зеленые, право, дурачки! Будут еще книги про Артема, и памятник ему воздвигнут. И ежели вы, хлопцы, хотите знать, именно на ваших станках и точились бомбы по заказу Артема. Он приходил сюда. Сядет вот на этот верстак и давай с нами балакать... Словно сейчас слышу голос его!
Хотелось бы, конечно, взглянуть на Артема... Но портрет его как-то не попадался на глаза. И у старых рабочих, соратников этого пламенного большевика, не сохранилось даже завалящего снимка. Впрочем, до хождения ли по фотографиям было революционерам в годы подполья?
Суровой зимой 1927 года я заболел воспалением легких. А летом комитет комсомола послал меня подлечиться в юношеский лагерь на шахтерском курорте в Святогорске, близ Славянска.
Приехал я поздно вечером и, бухнувшись на соломенный матрац в палатке, разбитой в сосновом бору, заснул мертвецким сном.
А рано утром...
Сразу за лагерем струились чистые воды Северного Донца. Тишина, теплынь, воздух напоен смолистым ароматом хвои. По ту сторону реки, как в сказке, — меловая гора, поросшая курчавым лесом. А у ее подножия проглядывают сквозь густую зелень светлые строения и купола церквей. В прежнем монастыре разместился дом отдыха горняков. Славное местечко подыскали себе монахи! А теперь здесь мы, рабочие. Но гора, удивительная гора! Будто кулич, покрытый сахарной глазурью. А на самой макушке отливала золотом на фоне утреннего неба гигантская статуя. Что это? — спросил я изумленно у соседа по койке.
— Памятник Артему. Не слыхал о таком?
Долго стоял я молча, потом бросился к лодке. Переправившись на противоположный берег, стал карабкаться по склону горы. Цеплялся за ветви орешника, за меловые уступы, задыхался от нетерпения, но лез все выше, пока не очутился у памятника. Прав токарь Василий Иванович — не забыт людьми славный герой революции!
Надо мной высилась громада из железобетона высотой в десять этажей. Чтобы увидеть всю фигуру, пришлось отойти метров на сто.
Артем стоял в солдатской гимнастерке без пояса, в сапогах, в левой руке зажата кепка, правый кулак поднят на уровень груди.
Артем торопился — шагал энергично и упрямо. Его широкие плечи как бы раздвигали воздушный океан, а гордая голова дерзко подпирала само небо. Скуластое, волевое лицо обращено к Донбассу, простиравшемуся на западе в розовой дымке. Весь монумент как бы вырастал из белой горы. На природном пьедестале крупными буквами высечена надпись:
ЗРЕЛИЩЕ НЕОРГАНИЗОВАННЫХ МАСС МНЕ НЕВЫНОСИМО
Когда сказал это Артем, я не знал, но чувствовал: слова принадлежали ему — революционеру особой закалки, — точно отражали идею, которую скульптор Кавалеридзе вложил в свое творение.
Вернувшись в Харьков, я подал заявление в партию. Осенью поступил на рабфак. Работал в цехе и учился.
И вот, спустя много лет, я пишу книгу об Артеме. Беседуя с его соратниками и родными, я радовался каждому штриху, что-то добавлявшему к образу моего героя. Читал воспоминания о нем, добыл даже газету «Эхо Австралии», всматривался в редкие фотографии, с трепетом листал в архивах пожелтевшие документы и письма. В городах, где работал Артем, ходил его тайными тропами и слышал, казалось, отзвуки его осторожных, но уверенных шагов. Спускался в подземелья Сабуровой дачи — и там чудилась тень Артема, тихо скользящая по заброшенным лабиринтам больницы...
Встретился с Миной Стоклицкой, Петром Спесивцевым, Саней Трофимовым и другими, счастливо дожившими до 50-летия Советской власти. Жив и Дмитрий Бассалыго. Они увидели то, к чему их так страстно звал Артем...
Познакомился и с женой Федора Сергеева — Елизаветой Львовной Репельской, с их сыном Артемом. Артем Федорович Сергеев, генерал Советской Армии, удивительно похож на своего отца. Говорят, у него тот же голос, тот же характер — спокойный и веселый. Я просто оцепенел, впервые увидев его: вылитый Артем, живой Артем! Похожи на деда и внуки.
Да, теперь многое прояснилось, стало на свои места. Можно было до приняться за книгу.
И вот повесть написана, поставлена последняя точка. После долгих странствий Федор Сергеев вернулся на Родину, он во Владивостоке. Пал царизм, с которым он упорно и долго боролся... Это главное. Но предчувствую, мой юный читатель останется не совсем доволен: а как дальше сложилась жизнь этого человека?
Желание законное! А раз так — придется рассказать об этом хотя бы вкратце.
* * *
Нелегок был путь на Украину. Страну терзали голод и разруха. Артем охрип от ожесточенных споров в вагоне и еле избежал мобилизации. Воевать с немцами, умирать за шайку богачей? Ни за что!
Федор уже знал: Владимир Ильич в России. Еще в поезде прочитал его «Апрельские тезисы». Верно, надо свергать власть буржуев, передавать ее в руки Советов рабочих и солдатских депутатов.
В Харьков Артем приехал ночью. Скорее на Кузнечную — в штаб большевиков, в редакцию газеты «Пролетарий»! Там его родной дом.
В комнатах ни живой души. Вот ротозеи! Лег на стол, под голову сунул пачку бумаги. После тропиков мерз и под шинелью...
Утром вбежал Корнеев, чуть не задушил старого друга:
— Наконец-то, Артем! А то уж мы... Мало наших осталось после пятого года. Зато меньшевики в Советах и на заводах.
Словно и не было десяти лет отсутствия — Сергеев быстро освоился в Харькове. Жил в редакции, работал слесарем на Русско-французском заводе, но часто заглядывал и на другие. Когда объявились Прокофий Зарывайко, Петр Спесивцев и Бронислав Куридас, он вытащил с ними из чулана взятый «под арест» еще царским полицмейстером гудок ХПЗ. Его опять водрузили над котельной завода.
Федор сдружился с Николаем Рудневым, прапорщиком 30-го пехотного полка. Юный офицер командовал ротой. Солдаты его любили за отзывчивость, за умение растолковать самое сложное на свете. Все они поголовно объявили себя большевиками.
Возобновляя прежние связи, Артем вовлекал в партию рабочих, устраивал летучие митинги по «австралийскому» образцу — ходил по улицам, громко говоря, а собрав толпу, взбирался на ящик и произносил зажигательную речь. Эсеры и меньшевики ненавидели популярного оратора, завидовали его успеху, но состязаться с ним не отважились.
После июльского расстрела мирной демонстрации в Петрограде, требовавшей у Временного правительства передачи всей власти Советам, в стране разгулялась контрреволюция. Провалившись с наступлением на фронтах, правительство пыталось свалить вину на большевиков.
В эти трудные времена в личной жизни Артема произошло важное событие. И при весьма романтических обстоятельствах.
Городской комитет большевиков на Кузнечной охранялся солдатами полка Руднева — ждали всяких провокаций. Однажды в комнату, где Артем совещался с товарищами, вбежал дежурный и крикнул:
— Какие-то негодяи ведут по улице избитую в кровь девушку! Грозятся повесить ее на площади... Говорят, выступала у Москалевских казарм в защиту большевиков.
— Выручим! — воскликнул Артем и кубарем скатился по лестнице.
Вырвав девушку из озверевшей толпы и заслонив собой, Федор спросил:
— Есть охотники потягаться силой? — и сделал вид, что засучивает рукава. — Сами на фронт не идете, а с барышнями, которые выступают против войны, воюете!
