Четыре месяца непрерывных споров измотали ее. А сейчас взрыв произошел из-за такой ерунды. Маленькая царапина – столик и так собирались отдать в ремонт, – но вся неприязнь к Аде, казалось, нашла свое воплощение в гневе из-за этой царапины.
– Я не назову ее своей матерью, даже если меня будут поджаривать живьем. И я не понимаю, что ты нашел в этой женщине.
Лицо отца стало ярко-красным.
– Я не позволю тебе разговаривать так с моей женой. Ты должна ее уважать и извиниться перед ней.
– Твоей женой? – Летти не сдавалась. – Мама была твоей женой. Ты забыл ее, а я нет.
– Что ты об этом знаешь? – бросил он в ответ. – Что может знать о браке старая дева, как ты? Посмотри на себя. Тебе еще не исполнилось и тридцати, а ты ведешь себя как сорокалетняя женщина.
– А кто виноват?
– Ты должна винить только себя. Испортила жизнь из-за этого парня, который бросил тебя с ребенком на руках. И твоя сестра должна была его взять и выдать за своего…
– Я не хочу сейчас об этом говорить…
– Двенадцать лет жизни выброшены на ветер из-за него, – продолжал отец, не собираясь отступать, пока не скажет все, что думает. – Ты могла бы уже давно быть замужем за приличным человеком, иметь детей.
– У меня есть ребенок!
Он даже не остановился, чтобы передохнуть.
– Лавиния сделала все, что было в ее силах – ни слова благодарности с твоей стороны. Ты должна была выйти замуж за человека нашего круга.
– А ты бы позволил мне вообще выйти замуж? – Летти надвигалась на него, ее красивое лицо исказила ненависть.
Она была так близко, что видела каждую морщину на лице отца.
– Тебе нужна была моя компания, чтобы не чувствовать себя одиноким. Я была твоей собственностью, как и эти драгоценные безделушки. Только у меня есть душа, а тебе было все равно. И сейчас, когда появилась эта женщина, ты заявляешь, что мне надо было выходить замуж. Я уже не нужна.
– Ты мне не нужна уже очень давно, мисс, – отпарировал Артур Банкрофт.
Он отошел, направляясь к лестнице, но около первой ступени обернулся.
– Я бы хотел, чтобы ты вышла замуж, Летиция…
– Не надо изображать доброго папочку! – Летти горько рассмеялась. – Тебя это совершенно не волнует. Я могу уйти отсюда, и никто не заметит.
Она увидела, как изменилось выражение его лица.
– Почему же ты не уходишь?
– Уйду, когда буду готова!
Так продолжалось все время, скандал за скандалом, каждый раз начинающийся из-за незначительного повода, невзначай оброненного слова. Все в конце концов забывается, думала Летти, но когда-нибудь это переполнит чашу терпения.
Июнь. Прошла неделя после ее дня рождения. Уже двадцать девять, скоро тридцать, и она действительно становится старой девой, по крайней мере, если судить по словам отца, брошенным еще в апреле.
Последнее время они не ссорились. Ада даже отметила ее день рождения, приготовив пирог, а отец был исключительно вежлив. Ей уже тогда следовало бы догадаться, что это неспроста.
Летти убиралась. Пока она переставляла аспидастру на окно, Ада подошла поближе и легонько положила руку ей на плечо. Летти почувствовала запах пота, но постаралась не морщиться.
– Все нормально? – спросила Ада приветливо.
Летти, благодарная ей за воцарившийся мир, проигнорировала вонь и кивнула, все же обрадовавшись, когда та отодвинулась.
– Мы тут с твоим отцом думали, – сказала Ада осторожно, – мы тут думали, что нам не мешало бы завести свой дом, Летти.
Летти смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Ада принялась старательно расставлять стулья, и без того стоящие довольно ровно.
– Мы с твоим отцом, мы… нам нужно то, что нужно всем семьям. Ну, ты знаешь, собственный дом.
Нет, она этого не знала. Никогда не имела возможности иметь свой собственный дом и мужа. Она продолжала молча смотреть на Аду.
– Ну, у моего брата есть дом в Стратфорде. Он хочет продать его и уехать из Лондона в Эссекс. Собирается продать нам дом со скидкой, как родственникам. Нельзя же упускать такую возможность, правда?
– А что об этом думает отец? – спросила Летти как можно более спокойно.
– Думает, что это хорошая мысль. Но решил, что надо сначала спросить у тебя.
– Никогда бы не поверила, что мое мнение имеет для него хоть какое-то значение, – сказала она, наблюдая, как Ада все еще возится со стульями.
– И тем не менее, это так.
– А он не мог спросить сам?
– Он подумал, что у меня это лучше получится.
В этом весь отец – всегда позволяет другим работать за него. Раньше все делала мама – думала за него, вела хозяйство, занималась магазином. А он изображал из себя коллекционера, собирая все эти безделушки, которые могли бы помочь им жить с большим комфортом, если бы их вовремя продали.
– Ну… – Летти пожала плечами. – Пусть делает, что хочет. Это его жизнь.
Ада кинулась обнимать ее, еще раз окатив запахом пота.
– Я знала, что ты согласишься, – говорила она. – Тебе будет лучше без нас. Сможешь делать все, что ни захочешь, и отец уже не будет мешать. Он сказал, что ты могла бы управлять магазином.
Она так и лучилась радостью.
– Мы выправим нужные бумаги. Ты станешь владелицей магазина, весь доход твой, а выплачивать нам ренту будешь постепенно, каждый месяц. Ну, что скажешь?
Летти не слушала. Это было то, о чем она всегда мечтала, не так ли? Быть хозяйкой самой себе. Но в глубине души таились и опасения – ведь она впервые остается совсем одна. Она ненавидела отца, хотела, чтобы он куда-нибудь уехал, и в то же время нуждалась в нем, отчаянно надеясь, что он останется.
– Что скажешь, Летти? – торопила ее Ада.
– Надеюсь, что вы с отцом будете там счастливы, – выговорила она, едва ли понимая, что говорит.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Глупо расстраиваться из-за такой ерунды. Всего-навсего сахарница, выскочившая из рук.
Мгновение Летти смотрела на разбросанные по полу куски сахара и осколки стекла. А потом хлынул поток слез. Это вполне обыденное событие стало последней каплей – Летти прислонилась к двери, тело сотрясали рыдания. Она понимала, что следует остановиться, но не могла, да и не хотела. Сказалось одиночество последних трех месяцев.
Но в конце концов она взяла себя в руки и посмотрела на валяющиеся осколки. Их надо убрать.
Зайдя в столовую, она села в старое мамино кресло и, стараясь не обращать внимания на серое декабрьское утро за окном, принялась осматривать комнату. Выцветшие обои в цветочек, безделушки, которых уже не коснутся любящие руки, потертая мебель.
Нельзя терять голову. Как будто слезы могут отогнать тишину и заполнить пустоту ее жизни. До сих пор она и не понимала, как же ей одиноко.
