– Это когда они своих же били? Слышал.
– Не совсем своих – они захватили Храмодис, местный царь теперь в изгнании, и никто не мешает добывать топливо для машин.
– Да он сам виноват – от золота нос воротить не следует. Хотя твои слова меня немного встревожили – с моим везением могу и здесь вляпаться. Вот получу от вас мешок монет – и следом узнаю, что золото по цене теперь меньше меди. Неприятно как-то получится – не согласен я с этим.
Чуть ли не над головой громко и зловеще прокричала ночная птица – за разговорами и не заметили, как стемнело. Выругавшись от неожиданности, Ххот предостерег:
– Не отставайте никто – надо кучкой идти. В этих дебрях и в полдень потеряться просто, а уж сейчас вообще легко.
Наверху вновь заорали столь же противно, а затем повторили еще и еще.
– Да там целая стая этих голосистых зараз, – прошипел Ххот. – Здесь аккуратнее – дерево поперек дороги упало. Осторожно перебирайтесь – ломать ноги нам сейчас ни к чему. Нести калеку омра будете заставлять, а оно мне надо?!
– Тише! – попросил мальчик, предостерегающе поднимая руку.
Все замерли как стояли, боясь лишнее движение сделать. Мальчик тоже не шевелился – так и застыл с поднятой рукой. Птицы среди ветвей испустили еще несколько криков, а затем, будто тоже подчинившись, резко примолкли.
Ничего не происходило – несколько застывших фигур и мертвая тишина.
Омр, не выдержав, хрипло прошептал:
– Эй! Малыш! Ты тут пением птичек наслаждаться вздумал, или что?
– Ххот, твое зрение работает хуже, чем язык. Может, хоть нос у тебя на что-то годен? Пожалуйста, принюхайся.
Тишина, затем мрачный вывод:
– Э! Ребята! Да здесь дохлятинкой попахивает. Я бы даже сказал – пованивает. А ведь не воняло…
Во мраке отчетливо треснул сучок под чьей-то ногой, затем звякнуло металлом. Еще треск и еще – подозрительные звуки раздавались со всех сторон одновременно.
Неприятный запах тоже усиливался.
Омр, щелкнув предохранителем, навел винтовку во мрак и прошипел:
– Нас окружают, и, клянусь святым дерьмом, это не Коалиция!
В зарослях папоротника заструился слабый, призрачный свет – такой испускают сырые гнилушки. Вот только обычные гнилушки не бывают таких размеров и ведут себя спокойно – не бродят. Эта бродила – осторожно раздвигая стебли папоротника, приближалась к замершим беглецам. Тут уже за оружие взялся Амидис – навел мушкет на странную фигуру. Затем перевел прицел левее – там показалась еще одна, а за ней целая тройка. Развернувшись, он испуганно выдохнул:
– Они везде!
Не меньше двух десятков слабо светящихся фигур окружали маленький отряд, все теснее смыкая кольцо.
– Мальчик, это кто?! Призраки? – нервно уточнил Ххот.
– Нет. – Ответ был очень спокоен. – Опустите оружие – пули здесь не помогут. И вообще, не делайте резких движений: не надо их беспокоить.
Ночное зрение раттака было идеальным, и он, видимо разглядев что-то очень важное, выхватил гранату, резко завозился с запалом:
– Если их не беспокоить, очень беспокойным станет Тибби! Тибби уже существенным образом обеспокоен! Тибби значительно напуган!
– Потише, сейчас я с ними поговорю!
– Мальчик, с ними тебе не о чем говорить! С ними должны говорить кладбищенские служители! Нет, Тибби ошибочно выразился! Не говорить они должны – закапывать должны!
Со всех сторон трещали ветки и лязгало металлом – плохо пахнущие «гости» сжимали в руках какие-то железные предметы.
Мальчик, решительно шагнув вперед, требовательно надавил на ствол винтовки Ххота, заставив омра опустить оружие. Еще один шаг – ладонь протянул к ближайшей мерцающей фигуре. До нее не больше пяти шагов. Сталь скользнула по коже запястья, рассекла, добралась до плоти. Лезвие ножа увлажнилось от крови – багровая жидкость закапала на землю.
Еще шаг вперед, и еще. Призрачно светящаяся фигура делает то же самое, сближаясь с мальчиком. Чуть приседает, принюхивается к ладони. Усиливая зловоние, вываливается гниющий язык, припадает на миг к ране, с чавканьем пробует кровь на вкус.
В ночи раздался столь жуткий вопль, что раттак, уронив гранату, плашмя плюхнулся на четыре лапы и скользнул в заросли папоротника, омр охнул, а Амидис запищал, будто мышонок в кошачьих лапах. Фигуры замерли, дружно припали на колени, застыли, будто в ожидании.
Они дождались.
Спрятав нож, мальчик поднял руку, покрутил ею, демонстрируя окровавленную ладонь, затем, чуть опустив, направил куда-то во мрак и требовательным, не терпящим возражений тоном приказал:
– Хранители, отправляйтесь туда. Если встретите чужеземцев – убейте.
Из тьмы донеслось невнятное бормотание – трудно членораздельно общаться, если твой речевой аппарат подпорчен разложением. Но мальчик все понял прекрасно:
– Чужеземцев узнать легко – на них нет одежд паломников! Все, кто не одет в одежду паломников, – чужеземцы: убивайте их! Таково мое желание! Выполняйте его! Вы легко их найдете – они где-то там!
Потрескивание веток под подошвами, позвякивание ржавого металла. Несколько мгновений – и опять настала мертвая тишина: ни одной светящейся фигуры больше не было. Лишь мерзкий запах гниющей плоти доказывал, что все произошедшее не было галлюцинацией.
Разрывая тишину, в ветвях несмело прокричала ночная птица, тут же повторив свой крик уже почти уверенно. Хранители исчезли – можно продолжать концерт.
Ххот, естественно, пытки тишиной не выдержал первый:
– Эй! Паренек! Это как? Кто?! И это… Как?!
Вопрос был поставлен не вполне корректно, но мальчик его понял – он вообще неоднократно демонстрировал невероятную понятливость:
– Это были хранители. Нас они не тронули – я нашел с ними общий язык и попросил пройтись по тропе к северу. Если там есть засада или они на самолет наткнутся… Ххот, у врагов наших появятся проблемы. Большие проблемы.
– Не сомневаюсь. Ох и крик был – вы слышали? От такого крика даже лысый может поседеть! А ладонь ты зачем порезал?
– Так надо. Не будем задерживаться – пойдем вперед, пока наши… гм… новые союзники расчищают путь.
– Э! А эти наши друзья потом не вернутся?
– Не бойся – они никогда больше не тронут тех, кто со мной.
– Я их уже почти не боюсь, а вот тебя начинаю…
* * *
Он успел сменить немало профессий, что для патриархального края нетипично. Было это, конечно, давненько – тогда ему приходилось самостоятельно подыскивать себе род занятий. У него не было обязанностей, не было долга перед Тропой, зато было много смешных желаний – обыденная жизнь его не устраивала. Начал, как и все, с крестьянской доли, но, как только подрос, первым делом бросил отчий дом, убежав на поиски доли лучшей. Лучшую найти оказалось непросто: она не попалась в лоток нелегала-золотодобытчика; не было ее и среди орд паломников, которым он подряжался прислуживать; под киркой рудокопа, на каторжных работах, тоже не блеснула.
Очень хотелось денег – много и сразу. Для чего они были нужны, он теперь уже не помнил. Из-за денег и пошел в конокрады. Всякий знает, что самый дешевый конь – ворованный конь. Украсть несложно – гораздо труднее уйти с добычей. С конокрадами крестьяне поступали незатейливо: ломали ноги в коленях, а руки в локтях, после чего прогоняли по калеке общинное стадо. Если после этого тело все еще подавало признаки жизни, сжигали в соломенном стогу, а обугленный огарок топили в помоях – в праве на погребение таким отказано.
Попадаться было нельзя.
Он придумал отличную идею… Вернее, тогда она показалась ему отличной. Тропа ведь приходит в упадок, паломников больше нет, и посторонние там не шастают. Идеальная дорога для перегона ворованных лошадей. А что касается правил Тропы – конокрадам правила не писаны.
Коллеги по ремеслу его идею восприняли благосклонно. Они уже привыкли к его находчивости и получили благодаря ей немало дивидендов. И в тот раз тоже не думали ни о чем – шанс пополнить карманы заставил позабыть о древних суевериях.
Раньше он много чего интересного придумывал…
Блистал оригинальными идеями…
Давно…
Даже очень давно…
В те времена он еще живым был…
Идея с перегоном лошадей по Тропе оказалась не столь прибыльной, как предполагалось, – древние суеверия превратились в реальность…
Зато теперь ему не нужны деньги – он даже не помнил, зачем они вообще нужны. В шкале нынешних ценностей монеты были примерно там же, где шишки на елях: висят себе и висят, вообще ненужные из-за своей полной бесполезности. Лошади хранителю тоже ни к чему: нельзя осквернять Тропу ленью – изволь передвигаться по ней своими ногами. Даже боги здесь пешком ходили – не ставь себя выше них.
В бывших друзьях по шайке он тоже больше не нуждался и держался с другими хранителями лишь из соображений практичности – вместе проще окружать добычу. Да и подходящих дневных убежищ у Тропы не столь уж много – солнечный свет вреден для мертвой плоти, поддерживаемой псевдожизнью. Вот и ютились все вместе в маленькой сырой пещерке чуть западнее поворота Тропы.
