— Но так нельзя! — вскинулся Алек. — Революция без помощи «Левиафана» обречена!
— О «Левиафане» забудь. Если у той пушки своя автономная электростанция, мощь у нее, черт возьми, невиданная.
Алек хотел заспорить, но спорить, в сущности, было не о чем. Действительно, теперь, когда весь Стамбул находится под сенью гигантского электрического щита, «Левиафану» в его воздушном пространстве делать нечего.
Лилит раздраженно вздохнула.
— Что я вам скажу. Раз уж ни один из вас не утруждает себя разъяснениями, позвольте их сделать мне. — Раскрыв ладонь, она стала поочередно загибать пальцы. — Первое: «Левиафан» точно возвращается в Стамбул, раз уж вы так переполошились насчет этой вашей Теслы. Второе: что бы там у вас ни затевалось, это явно в помощь революции, как сказал сейчас Алек. И третье: все это как-то связано с твоим секретным заданием. — Лилит обратила на Дилана влажный взгляд своих черных глаз. — Твои люди, я так понимаю, попались где-то возле сетей «антикракен»? — Алек, спохватившись, хотел что-то сказать, но был остановлен властным жестом Лилит. — Все думают, что ваша миссия провалилась, но не знают, что ты разгуливаешь на свободе. — Глаза Лилит сверкнули. — Выходит, ты замыслил провести в пролив морское чудовище? Кракена?
Дилан с несчастным видом кивнул.
— Ну, не кракена, а… вроде того. И план-то был хороший. Но теперь все насмарку. И надо срочно рассказать Мэлоуну насчет пушки или предупредить Адмиралтейство как-то по-иному.
— Но это же здорово! — воскликнула Лилит.
— Здорово что?! — чуть ли не крикнул Дилан. — Что «Левиафан» летит прямиком на пушку, которая разнесет его в пух и прах? Речь, между прочим, идет о моем корабле!
— И кстати, о судьбе моего народа тоже, — тихо заметила Лилит. — Комитет этим вопросом займется, клянусь.
— Заняться-то он займется, да только задание мое должно было быть совершенно секретным, — запоздало вздохнул Дилан. — А что теперь, когда о нем станет известно банде оголтелых анархистов?
— Значит, никто другой об этом не узнает, — подытожила Лилит. — Только мы втроем.
— Втроем, знаешь ли, пушку Теслы не разрушишь, — удрученно сказал Алек.
— Да, не разрушишь. Но… — Подняв ладонь, Лилит на секунду зажмурилась. — Отец собирается идти на «Гебен» сам, четырьмя шагоходами. Но если броненосцев возьмут на себя «Левиафан» с тем монстром, они высвобождаются. Поэтому в ночь восстания мы все разъясним отцу, двинемся на скалы и сорвем той пушке макушку!
— А если кто-нибудь дознается? — тревожно спросил Дилан.
— Возьмем только тех, кому можно безраздельно доверять, — решил Алек. — Итак: я, Лилит, Клопп и Завен. Больше никого посвящать не будем.
— А больше «Гебен» штурмовать никто и не вызывается, — пожала плечами Лилит.
Дилан оглядел своих спутников с немым ужасом.
— А что, если у нас… не получится? — срывающимся голосом спросил он. — Ведь тогда все сгорят.
— Все получится. Не сгорят, — помолчав, заверила Лилит и твердо взяла Дилана за руки. — Наша революция зависит от твоего корабля.
Дилан, посмотрев на руки девушки, перевел беспомощный взгляд на Алека.
— Победить можно только таким способом, — просто сказал тот. — И завершить твое задание, кстати, тоже. Разве не за это пожертвовали собой твои люди?
— Нет, ну надо же, а?! — Дилан со стоном высвободил руки из цепкой хватки Лилит. — Ладно, будь по-вашему, только чтобы ваши чертовы анархисты не наломали дров!
— Какие тут дрова, — ответила Лилит, одаривая Дилана лучезарной улыбкой. — Ты снова спас революцию!
Дилан страдальчески завел глаза.
— Только не будем сходить с ума.
Алек на это лишь улыбнулся. Ну и парочка, смех один.
•ГЛАВА 37•
Дэрин ждала, вытянув руки перед собой.
— Рр…
Левая рука пошла вниз под острым углом.
— Сс…
Теперь правая рука с зажатой в ней отверткой прижалась к боку.
— Д! — сказал Бовриль и отправил в рот еще одну клубничку. Стебелек от нее полетел с балкона, а сам зверек тут же перегнулся через перильца посмотреть, как он падает.
— Нет, как вам это нравится? — крикнула Дэрин. — Ведь весь, черт его дери, алфавит вызубрил!
Лилит с Алеком посмотрели на зверька, затем на нее.
— Это ты его обучил? — спросила Лилит.
— Да нет же! Я просто упражнялся в сигнальной азбуке, называл буквы вслух. Прогнал пару раз алфавит, а он. — Дэрин указала на Бовриля, — взял и начал подсказывать, да так быстро, прямо как заправский сигнальщик.
— Потому ты и хочешь его прихватить сегодня ночью? — спросил Алек. — На тот случай, если нам понадобится посылать сигналы семафором?
— Да нет же, дурачина, — ни с того ни с сего осерчала Дэрин. — Просто потому…
А действительно, как объяснить? Как и говорила доктор Барлоу, у лори выявилась тонкая способность: он умел подмечать важные детали. А нынче ночью предстояло едва ли не самое сложное задание, в котором Дэрин приходилось участвовать. Отправляться на него без зверька, пожалуй, было даже рискованно.
— Проницательный, — словно напомнило существо.
— Вот-вот, — усмехнулась Дэрин. — Самое подходящее для него словцо. Он и вправду прозорливый.
Пару недель назад Завен слегка чванливым тоном, который появлялся у него всякий раз, когда предоставлялся случай блеснуть эрудицией, пояснил Дэрин, что, в его понимании, означает этот термин применительно к лори. А означает он прозорливость, а может, даже и дальновидность. И хотя такие определения не применяются к животным, но в отношении этого зверька они очень даже уместны.
Алек вздохнул и обернулся в сторону семейных апартаментов, из которых сейчас вылезала самоходная кровать Нене, устланная колышущимися на ветерке картами. Старуха позвала к себе Лилит и Алека. Уходя, принц бросил через плечо:
— Ладно, Дилан, мне тут еще с шагоходом попрактиковаться надо. Ты уж пригляди за Боврилем.
— С превеликим удовольствием, — буркнула Дэрин, почесывая лори между ушей.
Только с ним, пожалуй, и можно было переносить здешнее бытие в компании жестянщиков и их бездушных, воняющих гарью и смазкой машин. Все так же далек и чужд был исполненный приторного великолепия Стамбул с двумя десятками языков и сотнями наречий, которыми невозможно овладеть не то что за месяц, а и за целую жизнь. Дни Дэрин проходили в печатании непонятных ей газет; и она до сих пор гадала, о чем заунывно голосят нараспев муэдзины на минаретах, к кому взывают и о чем молятся. От броского орнамента ковров и плиточных потолков в доме Завена рябило в глазах, а здешняя еда, излишне пряная, а порой вовсе экзотическая, вызывала дурноту, как и весь этот проклятый Вавилон. Но труднее всего было находиться так близко от Алека и при этом постоянно его избегать. Он поделился с ней последним, самым главным своим секретом. Дэрин понимала, что тоже могла открыться окончательно, той самой ночью, в темном гостиничном номере, без посторонних глаз и ушей. Но всякий раз, когда она об этом думала, ей неизменно представлялся ужас на лице Алека. Нет, не из-за того, что она девчонка в мужской одежде, и не потому, что она так долго лгала. Дэрин была уверена, что Алек смог бы ее понять и в конце концов даже полюбить. В этом она тоже не сомневалась.
Проблема заключалась в другом: Дэрин была простолюдинкой, в сотни раз менее родовитой, чем мать Алека, которая хотя бы была урожденной графиней, или даже Лилит — анархистка, что не мешало ей разговаривать на шести языках и ловко пользоваться за столом вилочками для устриц и щипчиками для омаров. А Дэрин Шарп была простой, как уличная грязь, и это ничуть не задевало его высочество кронпринца Александра фон Гогенберга лишь потому, что, по его разумению, она тоже была мальчишкой. Но стоило Дэрин стать ему чем-то большим, чем друг, и все: он безвозвратно, запредельно отдалится. Ведь Папа Римский не пишет писем, дарующих королевские регалии осиротевшим дочкам воздухоплавателей, да вдобавок непокаявшимся дарвинисткам, щеголяющим в мужских бриджах. Уж в чем-чем, а в этом можно быть уверенной на сто процентов.
