Против моего ожидания, в Екатеринодаре мне пришлось пробыть около месяца. В 20-х числах сентября я снова прибыл в штаб 3-й дивизии, стоявший на ст. Кубанская.
На фронте было полное спокойствие. Да и фронт имел необычную картину. От ст. Кубанской до Армавира всего 15 верст. По северной и северо-восточной окраине города большевики сидели довольно густо в окопах, но, видимо, мало интересовались тем, что происходило у них перед фронтом. Они, кажется, больше заняты были различными делами в городе. По крайней мере, из охранения нашего 2-го конного полка на высоком правом берегу Кубани, южнее ст. Прочноокопской[224] хорошо наблюдалось огромное скопление большевиков на площади в центре г. Армавира, на базаре. Изредка конно-горная батарея пускала туда 1–2 снаряда, и площадь на некоторое время пустела.
У нас впереди было лишь охранение, поддерживаемое двумя бронепоездами. В сторону Михайловки и Туапсинской дороги посылалась усиленная разведка.
Части дивизии располагались сосредоточенно на отдыхе: 2-й офицерский полк – в станице Кубанская, Самурский полк и 4-й пластунский батальон – севернее в хуторах по Кубани, 2-й конный полк – в ст. Прочноокопской.
В штабе дивизии жизнь протекала тихо, праздно, только и было работы, что посылка 2–3 срочных донесений в штаб армии в несколько фраз, в роде: «На фронте 3-й дивизии спокойно», или «В 3-й дивизии без перемен». Питались мы, офицеры штаба, отлично. Чудный кубанский пшеничный хлеб, сколько угодно мяса самого отличного качества, овощей, арбузов, дынь – тьма; при желании выпить – было сколько угодно спирта отличного качества, в ст. Кубанской был спиртовой завод и огромное количество выработанного спирта. Громили его большевики, распивали наши, а запасы его как будто нисколько не уменьшились. Эх, и богатый край! Вот уж подлинно: «Край, где все обильем дышит». Добывалось все покупкой, но баснословно дешево, иногда же и просто даром предоставлялось населением.
Полковник Дроздовский был как будто более угрюм, чем обыкновенно. Весьма понятно: он переживал как раз период неприятного обострения отношений с высшим начальством, его чувствительно обидели. Возможно, что к этим неприятным чувствам прибавлялась сильная печаль о погибших под Армавиром многих старых боевых соратниках, притом погибших – без той пользы, какую они могли принести, как он полагал. Тогда я еще не знал, но вскоре под Ставрополем узнал, как чувствителен был Дроздовский к потерям своей дивизии, особенно 2-го офицерского полка, который еще насчитывал в своих рядах большую часть офицеров, пришедших с ним из Румынии.
Впервые здесь я увидел бронепоезда. Их было два, отлично вооруженных пулеметами и пушками крупного калибра, дальнобойными. Все, с команды начиная, – в отличном состоянии. Неприятное впечатление произвело на нас одно бытовое явление, порождение Гражданской войны. Когда мы, возмущаясь, обратили на это внимание Дроздовского, последовали репрессии, вполне справедливые. Бронепоезда, каждый, разделялись на две части, два состава: так называемую «боевую часть» – состав, на котором размещено вооружение все, какое имеется, и обслуживающая его прислуга; вторая часть – это база бронепоезда, хозяйственный его состав, носящий все снабжение для боевой части и штаб бронепоезда, его управление. Обычно этот состав заключал в себе несколько товарных и классных вагонов. Последние были шикарны – 1-го и 2-го класса все. И вот в этих-то вагонах жили по-семейному. Ездил элемент слишком «не боевой», главное же – масса женщин. И разъезжал этот элемент как хотел, вперед, назад, даже к боевой линии, точно тут была не война, а увеселительная поездка, пикник какой-то.
Дроздовский запретил этим «базам» появляться в Кубанской и вообще в расположении войск и приказал держаться не ближе ст. Гулькевичи.
Некоторое маленькое оживление внесли в жизнь штаба однажды проводы, устроенные одному офицеру-донцу, который нес обязанности офицера генштаба. Не помню его фамилии. Он покидал штаб 3-й дивизии, с которым так хорошо сжился, вынужденно. На Дону правительство издало распоряжение, чтобы все казаки-донцы, офицеры и нижние чины, находящиеся в рядах Добровольческой армии, вернулись бы в свою, Донскую армию. Мера эта не могла быть названа разумной и едва ли ни была политическим шагом, с целью причинить неприятности верхам Добровольческой армии, отношения с которыми были провинциально-натянутые.
Проводы устроили в шикарном доме того немецкого владельца, которому принадлежало огромное, очень благоустроенное имение близ станицы Кубанской и упоминавшийся выше спиртовой завод. Усадьба была покинута ее обитателями, но по странной случайности в ней, кажется, все уцелело, как это ни удивительно. По крайней мере, дом был полон всякого имущества, обстановки – и все стояло на своем месте, как было у хозяев. Мы воспользовались богато обставленной столовой и, в частности, посудой и сервировкой для стола. Всего этого было в изобилии и отличного качества. Проводы носили сердечный и оживленный характер. В речах и тостах мы как бы старались наполнить донца нашими мечтами, надеждами, стремлениями о России, о борьбе за ее восстановление, а не за Кубань или Дон только.
В последних числах сентября 3-я дивизия получила приказ о переброске ее в Ставрополь для смены 2-й дивизии. На смену 3-й дивизии под Армавиром сюда сосредоточивалась вся 1-я дивизия генерала Казановича[225], пока же смену 3-й дивизии должен был произвести Марковский полк с батареей и несколькими сотнями казаков; ему придавались и бронепоезда, действовавшие с 3-й дивизией.
Эти перемены были вызваны изменением обстановки в Ставропольском районе. До сих пор там мы имели 2-ю дивизию генерала Боровского и 2-ю Кубанскую казачью дивизию полковника Улагая[226]. Боровский большую часть своих сил имел в районе к юго-юго-западу от Ставрополя, главным образом против Невинномысской группы большевиков т. Гайчинца. Полковник Улагай действовал к востоку от Ставрополя против различных отрядов, возникающих в этом обширном районе то там, то здесь. Полковник Улагай метеором носился со своей дивизией с юга на север, северо-восток, северо-запад и обратно, неизменно нанося поражения большевикам. Это был блестящий образец действий кавалерийского отряда, обеспечивавшего Ставрополь на огромном фронте (до 100–150 верст) от многочисленного противника. Около описываемого времени дивизия Улагая находилась в районе Петровского, разбив тут один из большевистских отрядов (отряд Жлобы[227]), численностью тысяч в 5–7.
К северу от Ставрополя мы имели некоторые мелкие отрядики в районе Донского.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
