нового, да еще и очень красивого материала. Прежде ей перешивали все из сестриных «нарядов».
Когда она надела новое платье, Антонина Григорьевна не узнала свою воспитанницу, а Люба — себя. Тонкая талия, ровненькая спина, округлые плечи, крепкие и стройные ноги — Люба смотрела на себя в зеркало и вдруг поняла, как это здорово быть девушкой, да еще такой ладной и милой: «Неужели это я? Ох, что теперь будет?» — и отбила чечетку нетерпеливыми ногами. «Быстрее бы на танцы!»
В те годы сильнейшей командой лыжниц в стране была сборная ВЦСПС. В эстафете участвовали Гордеева Анца Алексеевна, Рагозина Вера Ивановна, Пенязева Антонина Григорьевна. Когда на стадион «Сталинец» пришла Люба Кулакова, она постепенно заменила в эстафете Антонину Григорьевну, которая к тому времени была уже старшим тренером сборной команды ВЦСПС. Люба была самой молодой в эстафете. Да что там молодой, просто девочкой. Все были значительно старше и относились к ней покровительственно. Хотя она и обходила их на лыжне.
Приехали в Свердловск. Антонина Григорьевна пришла к Любе в номер, а та, намазанная зубным порошком и закутанная в простыню, в темной комнате пугала свою соседку, изображая привидение.
— А ну-ка, Люба, умывайся и надевай платье побыстрее. Поедем в театр на оперетту «Прекрасная Елена».
Люба хотела обнять и поцеловать Антонину Григорьевну, да вовремя опомнилась — ведь Антонина Григорьевна была уже одета для театра, а Любка вся в зубном порошке. Ее соседка по номеру облегченно вздохнула, а то хотела уже идти жаловаться на Любу Пенязевой. Умучила ее Любка вконец.
Сборы и дорога позади. Свердловский театр музыкальной комедии. Зал полон. Праздничная и искристая музыка Оффенбаха пришлась Любке по душе. Дома Люба, когда убирала или стирала, всегда включала радио. И сейчас Любке хотелось подпеть, когда она слышала знакомую мелодию. Она с увлечением следила за развитием событий на сцене.
И вдруг Прекрасная Елена предстала полуобнаженной перед коленопреклоненным Парисом. Глаза у Любки раскрылись во всю ширь, губы приоткрылись от удивления и неожиданности. Антонина Григорьевна и Вера Ивановна удрученно переглянулись. Они забыли, что Любка совсем ребенок.
— Развлекли девочку!
А та замерла и смотрит во все глаза. Надо же, что показывают в театре! Оказывается, войны бывают и из-за женщин.
Любке нравились приключенческие и веселые фильмы. «Три поросенка» Диснея — первый цветной фильм она смотрела раз десять. Утоляли ее любознательность, жажду героического фильмы о событиях гражданской войны и революции. Любимым был «Чапаев», она просиживала по два сеанса подряд, преображаясь в Анку. Если ей не удавалось долго видеть этот фильм, то ей страшно чего-то не хватало. И она снова разыскивала кинотеатр, где показывали его, и мчалась туда со всех ног, словно надеясь, что в этот раз Чапаева не ранят, он не утонет и все кончится хорошо.
Люба очень любила кино и сразу, приезжая в другой город, только что сойдя с поезда, звала ребят: «Пошли в киношку». Характер у Любки был легкий, веселый, и она любила вещи легкие и веселые. Оперетта Любке тоже пришлась по душе.
Поезд идет в Ленинград Обычно Люба в дороге бедокурила, не давала никому покоя. Разбудит спортсмена: «Вставай, небо рушится!» — и тот спросонок бросается куда-то. Все хохочут, а Люба громче всех. А в этот раз приросла к окну, и ее не было слышно. Вместе с ней в купе ехали горнолыжники И вдруг Люба запела: «Дни идут, как уходит весной вода…» Голос был сильный и верный. Лыжник с верхней полки не поверил своим ушам:
— Любаша, а ты еще и поешь? — и сам с удовольствием подтянул Любе, потом спели «Кирпичики», «Любу-Любушку».
Из другого купе на Любу все время посматривал моряк. Решился подойти к ней:
— Простите, девушка. Разрешите представиться. Меня зовут Николай Мокротов. Я служу в Кронштадте. Мне кажется, я вас узнал — вы Люба Кулакова — чемпионка СССР по лыжам?
— Не ошиблись, — ответила Люба.
— Я тоже люблю лыжи, а вот служу на море. И знаете, не жалею. Сколько ни смотрю на море, наглядеться не могу. Оно такое неповторимое всегда. Не помню, какой поэт сказал: «Приедается все. Лишь тебе не дано примелькаться». А вы были на море?
— Да, в Ялту на сборы ездили.
— Простите меня, пожалуйста, вам, наверное, часто надоедают с такими просьбами. Я хочу вам написать письмо — дайте ваш адрес, пожалуйста.
— Если очень захотите, напишите. Адрес давать не буду. Сами найдете. Я не иголка.
— Обязательно напишу.
В Ленинграде в гостинице ребята завели разговор о девушках. Лыжник, который ехал вместе с Любой, спросил у Николая Антоневича:
— Ты не знаешь, есть у Любы Кулаковой любовь?
— Ты что, с ума сошел? Какая там любовь? Она сама как мальчишка.
— Сегодня к ней один краснофлотец подъезжал, адрес просил, а она не дала.
— Ишь ты, фитюлька какая, — с уважением протянул Антоневич.
— Но морячок сказал, что все равно разыщет ее.
Почему-то это сообщение не обрадовало Николая Антоневича. Любку он знал давно, уже года четыре; вместе объездили полстраны. На сборах, пожалуй, не было парня веселей и находчивей, чем Любка, а на соревнованиях все ждали от нее чуда — чем еще ошеломит Кулакова.
Захотелось сейчас же увидеть ее. Постучал в номер к девушкам. Но Любка уже убежала с каким-то ленинградским лыжником в кино.
Встретил ее только вечером. Идет в окружении ребят, хохочет, несет большую лошадь-качалку. Никому из ребят даже в голову не пришло помочь ей. Любка — свой парень, в помощи не нуждается.
— Привет, Люб! Ты кому это конягу тащишь?
— Галинке, племяннице, дочке Тониной.
— Себе купила что-нибудь на память о Ленинграде?
— А что мне надо? Только снег! Захвачу мешок.
Новый, 1941 год Люба встречала в подмосковном доме отдыха со своими друзьями по спорту.
На маскараде появилась старая барыня с буклями, в белой кофте, в длинной широкой юбке. Скользила по снегу такая страхолюдина, что в темноте ребята пугались. Потом бросила лыжи и такого трепака отплясывала — пол ходуном ходил. Никто в этой барыне не узнал Любашу.
А наутро Люба вышла к столу в новом платье. Все ахнули — такой милой и нарядной ее видели впервые. Ребята уступили ей место. Николай Антоневич загрустил.
— Люба, мне пришла повестка в армию. Писать будешь?
— Посмотрим, как служить будешь.
— Я тебя серьезно спрашиваю.
— И я не шучу.
— А моряк тебе пишет?
— Конечно. Интересные письма.
— Значит, разыскал? — Николай закурил.
Проводили Николая Антоневича в армию. И Люба вдруг стала с нетерпением ждать от него письмо. Заглянула в ящик —
