Приведя себя в боевое расположение духа, я отправился в гостиничный вестибюль и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Печальная одутловатая дама, во всякое время суток обретавшаяся за стойкой администратора, меланхолично подвинула ко мне красный телефонный аппарат. Я набрал диковинный семизначный номер, и тут меня заключил в свои медвежьи объятия Великий Облом.
Я, конечно, был готов к подвоху. Предполагал, что Клара, возможно, еще не успела переговорить со своим злодейским дедом. Или же она-то все успела, но забывчивый старик не отдал пока соответствующих распоряжений, и тогда меня с убийственной тевтонской вежливостью попросят перезвонить попозже. На сей случай у меня имелся отдельный стратегический маневр: позвонить Кларе и доложить ей обстановку, упирая на то, что «художника всякий может обидеть». Пусть почувствует себя виноватой, работодателя надо держать в ежовых рукавицах, а то больно уж много у него власти над нашим братом наемным работником!
Действительность, однако, оказалась куда бесцеремоннее, чем мне мнилось. На другом конце провода находилось вовсе не представительство немецкой фирмы, а вульгарная прачечная. Заикаясь от возмущения, я прочитал вслух цифры телефонного номера и получил раздраженное подтверждение: да, действительно двести тридцать восемь, и дальше все верно, только вот никаких немцев тут отродясь не было и, как меня заверили, хрен их сюда пустят: самим тесно.
Я оценил убийственный аргумент интеллигентного сотрудника прачечной и опустил трубку на рычаг; администраторша косилась на меня с сочувственным любопытством. Выражение лица у меня, надо думать, было то еще…
Несколькими секундами позже я успокоился. Понял, что Клара вполне могла ошибиться, записывая по памяти чужой незнакомый телефонный номер. Ну уж свой-то телефон она вряд ли переврала! Значит, надо звонить Кларе, только и всего.
Осуществить международный телефонный звонок из вестибюля гостиницы мне не позволили. Я клялся, что заплачý, но в ответ услышал, что это невозможно по сугубо техническим причинам, и получил материнский совет попытать счастья на центральном телеграфе. Дескать, оттуда куда хочешь можно позвонить: хоть в Германию, хоть в Израиль. Слово «Израиль» моя собеседница почему-то выговаривала неумело, с ударением на третьем слоге, но с заметным стыдливым удовольствием: так совсем мелкие детишки повторяют за старшими братьями непристойные словечки: «жопа», «ибаца», «блят».
Центральный так центральный, телеграф так телеграф. Нам, потомкам Чингисхана, как водится, все равно. Выскакиваю из гостиницы в мелкий июньский дождь, маюсь в ожидании автобуса; через пять минут терпение мое иссякает, и я отправляюсь к метро пешком. Всего-то двадцать минут быстрым шагом, а сегодня я резв как никогда: меня грызут нехорошие предчувствия, с которыми можно покончить, лишь услышав голос Клары, убедившись, что она существует, а значит – все идет по плану, жизнь продолжается, невзирая на досадные недоразумения. Спускаюсь в метро, еду до станции «Площадь Революции». Купленная из уважения к местным традициям газета оставляет на влажных ладонях темные полосы. Поднимаясь по эскалатору, изучаю эту «боевую раскраску», обнаруживаю, что на левой руке грязь размазана, а вот пересечение угольно-черных линий на правой подозрительно напоминает перекошенную букву N латинского алфавита. После непродолжительной борьбы с желанием закрыть глаза на очевидное узнаю грозный рунический знак «Хагалац»[7] – настораживающая подробность! Но я не сдаюсь, я никогда не сдаюсь, потому что я не сдаюсь никогда, и хватит об этом…
С третьей попытки выхожу из подземного перехода в нужном месте, почти бегом преодолеваю два квартала, влетаю в помпезное здание центрального телеграфа. Там царит субтропическая духота, но очереди, к счастью, нет.
– Мне нужно поговорить с Дюссельдорфом.
– Со всем населением Дюссельдорфа сразу? – Белокурая девушка в окошке смеется.
Она немного похожа на Клару, и это кажется мне добрым знаком.
– Конечно, со всем населением. Но начать я планирую вот с этого номера…
Диктую номер, но она не слушает.
– Это мне ни к чему, сами его наберете. Сколько говорить будете? Пять минут? Давайте деньги.
Она называет сумму (я, честно говоря, предполагал, что звонок в Германию обойдется куда дороже). Достаю деньги. Пока все путем.
– Проходите в четвертую кабинку, правила набора номера описаны в инструкции. Прочитайте ее внимательно. По крайней мере, будете уверены, что набрали именно тот номер, который вам требовался.
– Спасибо.
Я демонстрирую свои последние достижения в области конструирования обаятельных улыбок, но девушка уже отвернулась. Ну и ладно, не до того сейчас. Науку покорения столичных девичьих сердец будем осваивать позже. Наверняка выяснится, что тут есть какие-то свои тонкости, нюансы и прочие секреты мастерства…
Уединяюсь в переговорной кабинке, похожей на обычную телефонную будку, читаю инструкцию. Хвала Аллаху, все вроде бы внятно описано. Вращаю диск, набираю код страны, код города, номер. Руки трясутся, как у запойного пьянчуги, откупоривающего поутру пивную бутылку, – стыдно!
Мне отвечает женщина, но не Клара, это я сразу понял. Голос не тот, да и русского языка она, в отличие от моей покровительницы, не знает. Застегиваю душу на все пуговицы, собираю волю в кулак, вспоминаю известные мне немецкие слова, торопливо, пока собеседница не бросила трубку, говорю: «Клара, битте. Их бин Макс». На том конце провода разражаются страстным монологом, из которого я не понимаю ни словечка. Предлагаю говорить по-английски; по счастью, язык сей дама, вероятно, учила в школе, а потом забросила: ее словарный запас точно не больше моего, но и не намного меньше, так что можно договориться.
Я снова прошу позвать к телефону Клару. Выясняю, что женщины с таким именем здесь нет, зато имеются Ханнелора, Биргит и Марианна. Все это, конечно, мило, но я-то уже почти готов умереть от отчаяния. Хватаюсь за нескладный наш диалог, как утопающий за соломинку. Это Дюссельдорф? Дюссельдорф, все верно. Номер такой? – медленно, внятно перечисляю цифры. Да, все правильно. Но Клары тут все равно нет, и не было никогда, разве что среди прежних жильцов, возможно, была какая-нибудь Клара, но они переехали уже девять лет назад. Девять?! Да, девять. А что в этом удивительного?
Да нет, ничего. Совершенно ничего удивительного, конечно же. Разве я не предчувствовал, что этим все и закончится? Предчувствовал. Более того, знал. И нечего теперь морду воротить от реального положения дел. Жизнь продолжается. Я вежливо прощаюсь и кладу трубку. Смотри-ка, уложился в две минуты вместо пяти. Умница.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
