— Живо! — страшным голосом заорал Нечаев, и Роман, не тратя времени на изумление, плюхнулся в машину и захлопнул дверцу. «Восьмерка», последовав примеру «фиата», произвела легкий переполох в стройном ряду автомобилей, обогнула клумбу и помчалась следом за юркой серебристой машинкой, которая продолжала нарушать все мыслимые и немыслимые правила.
— Козел! — бушевал Валерий, зло колотя ладонью по клаксону. — Что этот мудак творит — на тот свет захотел?! Да я его… блядь! — он крутанул руль, обходя вылетевший из поворота джип. Просигналив, тот дернулся в сторону, и сзади раздался целый всплеск негодующих гудков. Впереди «фиат» вылетел на встречную, потом дернулся обратно, на освободившееся в ряду место, а маршрутка на встречной, вильнувшая немного запоздало, отчаянно визжа тормозами, с громким лязгом впечаталась в крыло шедшему перед «восьмеркой» старенькому «рекорду», тот развернуло, но Валерий успел выкрутить руль, и машина выпорхнула на тротуар, разгоняя прохожих, в панике кинувшихся во все стороны. Пролетела несколько метров, потом проскочила между двумя стволами старых берез и снова оказалась на трассе.
— Вон он! — Савицкий ткнул пальцем в направлении мелькнувшего впереди «фиата». — На Павловский сворачивает!
— Вижу — не слепой! — рявкнул Нечаев в перерыве между страшнейшими богохульствами, совмещенными с яркими живописаниями сексуальных привычек водителя «фиата». — Пристегнись, а то ты мне, на хрен, стекло башкой высадишь! Это и есть твой пацан?! Какой же он, к… четырехлетний?! Ему ж не меньше десяти!
Роман ошарашенно посмотрел на него, не веря своим ушам.
— Ты его видел?!
— Ну да, — нетерпеливо ответил Нечаев, яростно крутя руль. — Цветной свитер, светлые волосы. Видел, как ты за ним по улице несся, как он Шмаева за руку схватил. Они, значит, знакомцы, иначе чего тот его в машину пустил?! Да еще теперь и… твою!.. куда ж тебя несет?!
Впереди снова раздался грохот, и «восьмерка» дернулась в сторону, огибая две столкнувшиеся иномарки. «Фиат» немного приблизился и теперь ехал относительно ровно, словно водитель, до этого момента пребывавший без сознания, неожиданно пришел в себя.
— Почему ж ты не видел его в трамвае?! — заорал Роман, и Валерий тоже заорал в ответ:
— Откуда я знаю?! Но я вижу его сейчас — этого довольно!
— Черт! — Роман глубоко вздохнул, следя взглядом за серебристой машиной. — Не хотелось бы пугать тебя, старлей, но, по-моему, это очень плохо.
— Хуже того, что я занимаюсь какой-то непонятной херней, быть не может! — рявкнул Нечаев, потом скосил глаза на Савицкого. — Слушай… я так понимаю, если мы Шмаева не догоним, ему хана?
— По-моему, ему уже хана, — негромко ответил Роман. — И это не зависит от того, догоним мы его или нет.
— Елки, знал бы — сразу взял бы его за шкирку и… — Валерий зло ударил ладонью по рулю. — Да, интересно, и куда бы я его «и…»?!
— А, начинаешь соображать?
— Да пошел ты!..
— Полчаса назад на Тарасовке мужик скончался очень странным образом. Куда ты, говоришь, мне идти?
— Не может быть!
— Кто он такой, этот Шмаев? Откуда ты его знаешь? Что ты вообще тут делал?!
— Судя по изумительно глупым вопросам, это не твои шуточки, — с мрачной досадой констатировал Валерий.
— Ты о чем?!
— Потом! — он нетерпеливо отмахнулся, беззастенчиво, вслед за «фиатом», проскакивая на запрещающий сигнал светофора. Серебристая машина пролетела еще несколько кварталов, перемахнула через протоку, то и дело выпрыгивая на тротуар и скрежеща боком по перилам моста, с которого Роман ночью смотрел на город, развернулась и понеслась в сторону, противоположную той, где на него напали. Свернула на узкую улочку и весело запрыгала по брусчатке.
— Не пойму — он едет куда-то или так — катается, — недоуменно пробормотал Нечаев. Словно услышав его вопрос, «фиат» свернул направо, вдруг прибавил скорости, снова свернул и как-то косо вылетел на большую площадку перед нарядным зданием музыкального училища. Развернулся и резко затормозил, вывернув колесами пучки травы, проросшей между плитами.
Из машины никто не вышел.
— Тормози! — крикнул Роман, Нечаев ударил ногой по педали, и «восьмерка» остановилась на противоположном краю площадки. Несколько секунд они сидели и молча смотрели на мерно мигающий правый габаритный огонь «фиата», потом Савицкий, отстегнув ремень безопасности, выскочил из машины, с другой стороны вылетел Валерий, и тотчас, словно дожидаясь их появления, дверца с водительской стороны «фиата», распахнулась, и из машины вылез Шмаев — бритоголовый мужчина лет тридцати пяти со ссадиной на лбу и перекошенным от ярости лицом.
— Я тебе, мудак, сейчас яйца оторву и в глотку затолкаю! — заорал он еще издалека, не делая, впрочем, попытки отойти от «фиата». — У меня ж ребенок в машине!.. Да я!.. — Шмаев вскинул руки, словно призывая на них обоих гнев господень, и на его правом запястье под подернувшимся рукавом пиджака блеснули золотистые часы, на которых тут же весело заиграли солнечные лучи. Валерий свирепо двинулся вперед, явно намереваясь высказать Шмаеву все, что думает о его навыках вождения. С лестницы училища на них с интересом глазела стайка подростков.
— Стой! — Роман, вдруг кинувшись следом, схватил его за плечо. Он не знал, зачем это сделал — то же звериное чувство, заставившее его ночью прянуть в сторону возле парапета. Валерий зло вырвался, и в тот же момент фигура стоявшего возле машины человека вдруг оделась огнем с ног до головы — мгновенно, словно Шмаев был сделан из соломы, пропитанной авиационным бензином. Долю секунды он продолжал стоять — пылающая фигура со вскинутыми руками — зрелище, несмотря на жуткость, удивительно красивое. С лестницы плеснулся всполошенный крик и смешался с другим криком, наполненным ужасом и болью. Живой пылающий факел заметался перед «фиатом», нелепо размахивая руками, похожими на огненные щупальца, и Валерий хрипло выдохнул, глядя на горящего человека широко раскрытыми глазами, потом снова дернулся вперед, но Роман резко вскинул руку поперек его груди, и Нечаев налетел на нее.
— Он мертв, не подходи, — хрипло и устало сказал Савицкий. Валерий яростно посмотрел на него, перехватил за руку, чтобы вывернуть из сустава и отбросить Романа прочь, перевел взгляд на огненную фигуру, уже молча валившуюся на асфальт, и отпустил руку. Огонь угасал так же стремительно, как и появился, оставляя после себя страшное черное обугленное нечто, скорчившееся на асфальте, прижав колени к груди. Зубы, лишившиеся прикрывавших их губ, тускло поблескивали в жутком оскале. Роман попятился, таща за собой Валерия и почему-то неотрывно глядя на закопченные часы, с нелепой нарядностью сияющие на обгорелом запястье мертвеца. Ему казалось, он слышит, как они тикают, отсчитывая время. Его время.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
