– Нет, одного не нашел. Самого главного, того, кто у них варит котелком, как говорят в лагере, кто репу чешет.
– А его обязательно находить?
Я не понял ее. И что-то в этом непонимании было очень важное. Я спросил ее:
– Ну так ведь это вы все затеяли! Теперь вы хотите от всего отказаться?
– Нет, я ни от чего не хочу отказываться. Мне просто кажется… Что цена этого расследования слишком велика.
Странная какая-то у нее терминология, решил я. Это следовало потом как-нибудь уточнить. Это может довольно многое выяснить.
– В нашем деле так, оставишь «шестерок», они потом всплывут, но большого вреда не будет. Оставишь корень, то есть начальников, они все восстановят. И начнут действовать еще более нагло и круто, так сказать, с учетом прежних ошибок. Вот корень и нужно найти. Иначе дело будет незаконченным. И этим корнем является пресловутый Комарик.
– Я это уже поняла. – Она грустно улыбнулась. – Как с вами тяжело.
Я покачал головой, не соглашаясь.
– Нет, со мной – проще простого. Но вот управляться с обстоятельствами – действительно трудновато. Но это их свойство, а не мое.
Внезапно зазвонил мой сотовик. Вот не вовремя, решил я. Но все-таки вытащил антенну и прислушался. Если это был он, я его просто обругаю, решил я, не буду никакую игру вести, ничего узнавать, цеплять, производить впечатление – просто обзову и отключусь. Но это оказался не Комарик, а Шеф. Он был краток.
– Три часа назад с помощью одной из московских специализированных фирм Бокарчук привез тело Клавы Запашной.
– Принято, – сказал я. – У тебя у самого вопросы-то есть?
– Нет, все, кажется, ясно. Те, кого ты вчера сделал, – Берендей и Череп. Проходили по одному из давних дел Комарика.
– Ну вот видишь? – сказал я. Слаб еще был, не удержался. За что и получил тут же.
– Что значит – видишь? – переспросил Шеф. – Я вижу, только что? С Комариком все в прошлом. О нем никто ничего не знает.
– Эти двое знали. И действовали по его приказу.
– Ну, этого мы уже никогда не узнаем. Слишком ты сильно на курок «узи» давишь. Я когда кучу гильз на полу увидел, сразу понял, хреново тебе было.
– Они как-то очень уж быстро дергались. Вот я и занервничал, особенно когда ногу подстрелили.
– Ну да.
– Слушай, чуть не забыл. На квартире у Сэма – подслушка.
– Это точно?
– Железно. Я прошу… В общем, пока не снимайте. Мне почему-то кажется, он не уйдет совсем в кусты, он попробует как-нибудь сверяться с ситуацией и будет слушать. А это… Пока не знаю, не придумал еще, много неясного, но не снимайте. И обнаруживайте как-нибудь незаметно.
– Слушай, вообще-то Основной думает, можно это дело уже спускать на тормозах. Ты полежи в постельке, подумай о возвышенном, помедитируй, как ты любишь. А через недельку-другую…
– Эх, Шеф, мне бы ваши заботы. Ну ладно, впрочем, посмотрю.
– Вот именно, посмотри.
Он отключился, а я посмотрел на Аркадию. Кто знает, распространяется ли секретный режим операции на нее, или после вчерашних посиделок у камина со мной в роли извергающегося Везувия она у нас будет одним из свидетелей? Или свидетелей, как принято говорить, не будет, возьмут с нее подписку о неразглашении, и все? Ничего я уже не понимал. Но поступить намеревался наилучшим для себя и для дела образом.
А поэтому поднялся, свесил голые ноги с кровати и посмотрел на левое бедро. В бинтах оно выглядело мощно, как у Шварценеггера, но вот силы в нем было не больше, чем в комарином писке. М-да, дались мне эти комары-комарики…
– Вы куда собираетесь? – Аркадия смотрела на меня, словно я был каким-то Циклопом, а не человеком.
– Так, нужно прокатиться к одному приятелю…
– Вы с ума сошли!
– Нет, это нужно сделать сейчас, может быть, уже через пару часов будет поздно.
– Нет, вы определенно полоумный! Взгляните на себя!..
– Тише, пожалуйста. У меня еще слабость не прошла, голова кружится, а вы кричите.
– Я вас не пущу. Вас сейчас любой бандит застрелит.
– Я воспользуюсь бронежилетом и не забуду «узи».
– Об этом не может быть и речи.
М-да, все женщины одинаковы. А раз так, то у мужчин против этого есть только одно оружие – хитрость.
– Ну вы же слышали, – я указал ладонью на свой сотовик, – я получил приказ. Его при моей работе полагается выполнять.
– Борь-Борь просто бездушный служивый чурбан! Я позвоню ему и попрошу…
– Вы просто уедете сейчас из моей комнаты и никому ничего не скажете. А я прошвырнусь по делу за пару часов… И давайте не спорить.
– Я еду звонить вашему Шефу.
Ого, она уже и его кличку переняла.
– Если вы это сделаете, я вам никогда не расскажу о своей жене. – Она посмотрела на меня, я улыбнулся ей самой мальчишеской улыбкой, на какую был способен, и добавил: – Никогда не возьму играть в мою песочницу.
Она сверкнула глазами, развернулась и укатила. А я стал одеваться, стараясь попасть петлями рубашки и штанов на нужные, предназначенные для них пуговицы. Это оказалось так трудно, что пришлось остановиться на майке и свитере. Неужто я и в самом деле так ослабел?
Несмотря на все шутки и бравурное поведение, я совершенно не знал, что меня ждет там, куда я собирался. Но что-то очень нехорошее ждать могло, если я не буду осторожен.
Глава 59
Адрес Барчука я узнал, еще когда гадал, кто верховодит в Прилипале в действительности. Жил он в большом доме на Хорошевском шоссе. Почему-то, проезжая это место, я вдруг вспомнил, как мальчишками нас гоняли на Хорошевскую плодоовощную базу перебирать картошку. Тогда эта база была воплощением брежневского лозунга о том, что экономика должна быть экономной. Генсеку показывали это очень грязное и вороватое учреждение как образец борьбы за отсутствие потерь в плодоовощах Советского Союза.
Это место было еще известно своими Магистральными тупиками. Так назывались довольно короткие улочки, упирающиеся в железную дорогу.
Тот, кто придумал это название, должно быть, не имел не только здравого смысла, но и филологического слуха. Потому что слово «магистраль», с которым связано представление о протяженности, определяло нечто противоположное по смыслу – тупик. Сей казус невольно наводил на мысль, что и вся эта страна, возможно, есть некий Магистральный тупик…
Перед его дверью я остановился и попытался продумать предстоящий разговор. Но ничего в голову не приходило, кроме того, что этот вот молодчик убил – а в этом я не сомневался – хорошую, красивую и умненькую девушку, с которой я как-то сидел в ресторане, а теперь будет дальше спокойно жить, считаться законопослушным гражданином, и ничего ему не грозит, если он не убьет еще одну девушку и не налетит на непредвиденные обстоятельства… Нет, он уже налетел на одно неприятное обстоятельство – на меня. И хотя у этого обстоятельства снова стала сочиться через перевязку кровь, хотя оно едва могло стоять, не опираясь рукой на стену, оно было полно решимости сделать свое дело.
Я нажал кнопку звонка. Он открыл, дрогнул, попытался закрыть, я ему не мешал. Просто стоял и смотрел на него. В голове внезапно возникла одна довольно простая мысль, что если он не пустит меня, то ничего и не будет.
Должно быть, то, что я не размахивал оружием, не рвался вперед, настроило его на относительно мирный лад. Он приоткрыл дверь:
– Входите.
Я вошел, меня пригласили. Я был тут теперь на совершенно законных основаниях. Едва дверь за мной закрылась, я спросил:
– Как ты убил ее?
Он чуть-чуть отшатнулся от меня и вяло проговорил:
– Это был несчастный случай. Она переоценила себя, поехала по неповешенному склону… Там была скала, за скалой обрыв в тринадцать метров, она не знала…
– Тебе удалось ее толкнуть и никто этого не увидел?
– Не так, это был несчастный случай! Она умерла уже после того, как разбилась, я пытался оказать помощь, но…
– Или она все-таки оставалась в живых, ты подбежал к ней и сломал шею, чтобы она не проговорилась?
