Холод на улице. Внизу ремонт. Юля болеет от запаха краски. Во сне видела какую-то бабу — квартирохозяйку, с которой ругалась; в окно выпрыгнула кошка. Надо было уезжать. А вчера? Много кошек — верней, больших котят — мягких, серых и с охро-розовыми полосками, как зебры…
А до того — какие-то незнакомые кавалеры.
Савинов гов<орил> Нат. Вл., что Милаш<евский> серьезно болен. Страшно, такая давняя дружба!..
В стихах Ахм<атовой> — моя боль. То ревность к Г<умилёву>, то злость на него — правда, я понимаю, что он был не «лебедь надменный»{394}, а некрасивый настойчивый мальчик. Я на ее месте… Не знаю, что бы я?
Не Данте — ангел чернокнижный,Он охранял меня во сне…А в жизни — руки в час бессильяРука убийцы грела мне.
27(14) мая. Пон<едельник>.
58 лет назад я познакомилась с Гумилёвым!.. Алик{395} 2-й ходил к Льву Г<умилёву> спрашивать о М<андельштаме>. Тот, услыхав про меня (что Алик был у меня), улыбнулся — он, верно, думал, что я умерла. Сег<одня> был дождь.
9 июня (12).
<…> Печальней судьбы Юрочки трудно представить, а меня он стерег, как (да простит меня Бог!) собака свою кость.
11 июня. Вторник.
Вчера был Гриша и Ал. Ш.{396}, которому я «предала» написанное мною о М<андельштаме>. Как это не то, зачем мне выступать в роли летописца? <…>
10 июля. Среда.
Гром, молния — сег<одня> ночью и к вечеру. Вчера странный день — неприятности с пенсией <…> и милая встреча с Мирой Невер.{397}, из Третьяковки. Она интересная женщина и в парижском красивом платье. Наговорила мне много лестного о моих картинках и о моей наружности, что мне всегда приятно. Показала ей и Юрочкины рисунки, и ей очень понравились. А о моих портретах сказала: это целая поэма любви!.. Я сказала ей о польских гобеленах{398} и о своем желании направить их (рисунки Ю. Юркуна. — Н. П.) в Польшу.
<…> Да, в воскр<есенье> был Гриша Л<евитин>, взволновавший Юлю сведениями о выставке. Бедная Юля, все мечтает о деньгах. Но — посмертная слава мне обеспечена (хоть и маленькая) — чужими стихами — и немного — моим творчеством; но денег никаких не будет{399}.
Вот этого я не умею «выбивать», даже пенсию зажуливают. Все мы под смертью ходим. <…>
20 дек<абря >.
Тр<етьего> дня пришло письмо от Алека, это дико, но это единственная вещь на свете, кот<орая> меня как-то поддерживает в жизни. <…>
Сейчас дни моего разрыва с Г<умилёвым> — это горе, горе моей жизни, крах моей жизни… Что я наделала? Или Юра был прав, вырывая меня, и тот не любил меня больше всего на свете, как говорил?
Господи! Я хочу умереть, я не могу одна, без помощи, — а вокруг друзья хуже врагов… Я не умею справиться! Я не умею жить!..
21 дек<абря>.
Да, идут печальные годовщины моей жизни. <…> Хочу ли я умереть? Скорей, хочу. Я не умею справиться даже с Юлей. И мое прошлое — сплошная вина. Нельзя быть радостью для всех. Я не королева. И мужчины хотят одного обладания. <…> А я хочу будущего. Будущее — на том свете. Простите меня, мои дорогие! Не проклинайте меня! Я не иду на кладбище, я не иду в церковь. Я ничего не могу! Сил нет! Таня Гаг. едет лечиться — Андрюша хочет от нее второго ребенка. Как я понимаю эти княжеские фанаберии. Ведь я глупая, несмотря на свой древний возраст! Господи!
30 дек<абря >.
Снов не помню. У Юли была громадная температура. Начались морозы. Вчера была Галя, все хлопотала: звонил Гриша. Я сег<одня> позвонила на обе мои службы и похвастала Третьяковкой. Скорее для них, чем для себя. <…>
Вероятно, надо искупать какие-то грехи? «Исполнение давних желаний». Какие это желания в жизни? Ахматова назвала старческую любовь — «похотью». Какое мерзкое слово! Лёва{400} сердился на мать за то, что она подписала какое-то любовное стихотворение тем числом, когда его, Лёву, сажали снова в тюрьму. Да, матери похожи на Гертруду из Гамлета! Кто из дам Г<умилёва> вел себя всего достойнее? Куда делась Елена? Все — рекламистки! А что меня лично так связало с этим человеком?.. Ощущение счастья — каких-то вершин — один взлет фейерверка — а потом — только довольно прочное чувство того, что надо (при всех недостатках времени). Но я не могу себе представить вечности с отсутствием этого человека!..
Юрочка мой, я в жизни вам-то была верна. Все превозмогла ради Вас. Простите мне мою память о Г<умилёве> и… мои устремления к счастью. Это — грех?
Читаю англ<ийскую> книгу. Такие образцовые рыцари — Ланселот и Тристрам — и грешные королевы — капризная Гвиневера и жестокая Изольда. <…>
19/10 <1978>. Четверг.
<…>
Сейчас по радио — Лицей Пушкина. Много вранья, но вызывает слезы. <…>
Все что-то хотят от меня, а мне «ни к чему». Я могу дельное только дать рисунками. Это — я. А всё другое? Бесплатное обслуживание желаний других. Даже обидно!
По радио тут было чудно о Ронсаре. И музыка великолепная <нрзб>. А о Ронсаре — мой первый диалог на улице с Гумилёвым… <…>
Лучше обстругать все прошлое, сохранить как можно меньше — главное. Вот так поступила Ахматова — и в жизни и в стихах — это выгодно для славы и для памяти…
Но меня жизнь растаскивала во все стороны, и теперь так трудно одной.
Приложение
Стихи из альбома Гильдебрандт-Арбениной
Альбом О. Н. Гильдебрандт-Арбениной в настоящее время хранится в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме. В эту подборку включены избранные стихи, автографы которых находятся в этом альбоме, — в том числе все, тематически связанные с творчеством О. Гильдебрандт. Тексты подготовлены к публикации А. Дмитренко и Н. Плунгян.
Михаил Кузмин
«Сколько лет тебе, скажи, Психея?..»
О. Н. Арбениной-Гильдебрандт
Сколько лет тебе, скажи, Психея?Псюхэ милая, зачем считать?Всё равно ты будешь, молодея,В золотые рощи прилетать.
В этих рощах воздух не прозрачный,Испарений и туманов полн,И заливы спят под тучей мрачнойВ неподвижности тяжелых волн.
Там пустые, темные квартиры,Где мерцает беловатый пол,Или ночи северной Пальмиры,Иль невиданный, пустынный мол.
У заборов девочки-подружкиОжидают, выстроившись в ряд,Или смотрят, позабыв игрушки,На чужой и недоступный сад.
Там играют в сумерках Шопена.Тот, кого зовут, еще в мечтах,Но соперничество и изменаУж видны в приподнятых глазах.
Там по царским дням в парадной ложеВосседает Смольный институт,А со сцены, на туман похожи,Лебеди волшебные плывут.
Но, сквозь пар и сумрак розовея,Золотая роща нам видна,И пути к ней, юная Психея,Знаешь, молодея, ты одна.
11 января 1930
Бенедикт Лившиц
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
