мир на блюдечке с голубой каемочкой. И это делает любую награду, любую цену, любое достижение, по сути, бессмысленным.
Хотела бы я, чтобы мне не приходилось так чертовски много работать ради всего в моей жизни? Да. Но в то же время я не хотела бы жить так, чтобы мне вообще не приходилось ни для чего работать. Когда нет усилий, нет и радости от выполненной задачи.
— В этом есть смысл, — говорю я.
— Правда?
— Да.
На несколько секунд мне кажется, что за его глазами бушует война. Как будто он пытается решить, сказать мне что-то или нет. Он открывает рот, но потом снова закрывает его. Я просто лежу на мягком ковре, подтянувшись на руках и положив щеку на тыльную сторону ладони, и молча наблюдаю за ним.
— Я беспокоюсь, что… — начинает он, но тут же осекается. Прочистив горло, он начинает снова. — Помнишь, я говорил тебе, что моя мама умерла?
— Да.
— Она… Все думают, что она умерла от сердечного приступа. — Он сглатывает, и в его глазах мелькает нерешительность. Но затем он продолжает. — Это не так. Это была просто история, которую мы придумали, чтобы сохранить имидж нашей семьи.
Мои глаза смягчаются.
— Что случилось?
— Она покончила с собой. — Он вздохнул с содроганием. — Она покончила с собой. Она годами страдала от апатии, потому что ей не для чего было жить. Ей не нужно было работать. У нее не было хобби. У нее не было никаких интересов или увлечений. У нее не было настоящих друзей.
— Мне жаль.
— Как и у меня. — Он подавился последним словом. Затем он делает еще один напряженный вдох, и в его глазах появляется паника, когда он смотрит прямо на меня. — Я не хочу закончить как она.
Мое сердце болезненно сжимается от отчаяния, звучащего в его голосе. Протянув руку, я провожу пальцами по его лбу, а затем беру его щеку в свою ладонь.
— Ты не будешь.
— Почему ты так уверена?
— Потому что ты пытаешься. — Я поглаживаю его скулу большим пальцем. — Ты знаешь о борьбе и борешься с ней. Ты читаешь учебники по истории, ради Бога. Хотя ты никогда не интересовался историей. Но ты все равно это делаешь. Так что подумай, есть ли там что-то, что тебе нравится. Что-то, о чем ты хотел бы узнать больше. А если ты решишь, что история тебе не очень нравится, мы просто попробуем что-нибудь другое. А потом еще что-нибудь. Пока ты не найдешь то, что подходит именно тебе. Пока не найдешь то, что заставит твою душу петь. А в это время ты можешь не волноваться, потому что ты работаешь над своими проблемами. Ты пытаешься. И в этом вся разница.
Благодарность переполняет его черты. Она настолько интенсивна, настолько невероятна, что у меня перехватывает дыхание. Обхватив меня руками, он притягивает меня к своей груди, и я клянусь, что чувствую, как его сердце бьется в ритм с моим.
— Ты слишком гениальна, знаешь ли, — говорит он, его дыхание ерошит мои волосы с каждым словом.
Я хихикаю.
— Ты же знаешь, что тебе это нравится.
Он крепко обнимает меня и целует в лоб.
— Да, действительно нравится.
Искорки танцуют в моей груди.
И впервые я чувствую, что баланс сил между нами выровнялся. До сегодняшнего вечера он обладал всей полнотой властью в наших прекрасных беспорядочных отношениях. Но теперь он открыл мне секрет, который никто не знает о его семье. И он поделился со мной своими страхами.
Всего несколькими фразами он наконец-то дал мне власть и над собой.
36
АЛЕКСАНДР
Я чувствую себя легче, чем когда-либо за последние годы. Я так долго носил в себе этот секрет. Я так долг носил в себе этот страх, даже не осознавая этого. С тех пор как умерла мама. И теперь я наконец-то чувствую, что снова могу нормально дышать.
Мы с Оливией провели в этом домике три дня. Никакого телефонного сигнала. Никакого интернета. Только мы вдвоем, ревущий огонь и сверкающий снег за окном. Это было лучшее Рождество за всю мою… вечность.
И естественно, я сдержал свое обещание и позаботился о том, чтобы у нее был шанс испытать свои голосовые связки, когда рядом никого не было, чтобы услышать. Точнее, много шансов. И, ей-богу, она использовала эту возможность. Мой член возбуждается при одном только воспоминании о тех днях и ночах у огня, в постели и на кухонном столе. Я даже не уверен, что мне больше нравится — ее милое хныканье или ее задыхающиеся крики.
Но теперь мы вернулись в реальный мир. В университетский городок.
Большинство студентов возвращаются после Рождества со своими семьями, чтобы посетить массовую новогоднюю вечеринку, которую каждый год устраивает студенческий совет. А поскольку я — действующий президент, то, естественно, должен присутствовать и на ней.
Слегка поправив брюки, я застегиваю пиджак и спускаюсь по лестнице. Мои шаги гулко отдаются от деревянных ступеней, являясь единственным звуком в тихом здании.
— Хорошо провел Рождество? — Спрашиваю я Дэниела, когда оказываюсь в коридоре внизу.
Мой верный телохранитель стоит, как статуя, у стены рядом с входной дверью, его темные глаза попеременно сканируют улицу снаружи и осматривают коридор. Но, услышав мой вопрос, он поворачивается ко мне.
— Да, сэр, — говорит он.
Я всегда даю ему пять выходных на Рождество, которые, как я знаю, он проводит со своей сестрой Джессикой и ее детьми в Висконсине.
— Джесс просила передать вам спасибо за Crock-Pot, который вы ей подарили, — говорит он, его глаза наполнены теплым сиянием, которое он редко позволяет видеть другим. — Вам действительно не нужно было этого делать.
Я машу рукой перед своим лицом.
— Ерунда.
— Совсем нет. Она давно хотела такую штуку.
Улыбка тянется к моим губам.
— Я рад, что ей понравилось.
— Она также сказала, чтобы я взял вас с собой в следующий раз, когда приеду в гости, чтобы она могла наконец встретиться с вами и угостить вас ужином. — Он гримасничает и бросает на меня извиняющийся взгляд. — Но я знаю, что вы занятой человек, поэтому я сказал ей не…
— Вообще-то, — перебиваю я, принимая решение в доли секунды. — По-моему, это отличная идея.
По чертам лица Дэниела пробегает шок.
— Правда?
— Да.
Оливия была права. Если я хочу не впасть в апатию и не закончить жизнь, как моя мать, я должен приложить усилия, чтобы делать вещи, которые заставляют меня что-то чувствовать. И я думаю, что встреча с сестрой Дэниела — это то, что мне
