class="p1">Я отчаянно смахиваю слезы с глаз, надеясь, что водитель — это тот, кто может мне помочь.
Дверь со стороны водителя распахивается.
Моя кровь превращается в лед, когда Томас Джордж выходит из машины и смотрит на меня жесткими серыми глазами.
На его лице расплывается злобная ухмылка.
И я побежала.
38
АЛЕКСАНДР
Стекло разбивается о стену. Я подхватываю еще один стакан с виски и тоже бросаю его в стену, желая услышать приятный звук разбивающегося предмета.
Хоть что-то, кроме моего сердца.
Разбитые осколки падают вниз и со звоном падают на пол.
Дэниел стоит на небольшом расстоянии и молча наблюдает за мной. Но даже с другого конца комнаты я вижу беспокойство в его глазах, когда он смотрит на меня. От этого еще один удар боли пронзает мою грудь.
— БЛЯДЬ!
Это слово вырывается из моих легких с такой силой, что я почти чувствую вкус крови.
— Я не должен был доверять ей! — Кричу я на комнату. На весь мир. На все. — Я никогда никого не впускал. Но я впустил ее. — Мой голос почти срывается на этом слове. — И вот что я получил.
Мои туфли стучат по деревянным половицам, пока я расхаживаю взад-вперед по кабинету. Подняв руки, я снова и снова провожу пальцами по волосам, портя ранее идеальную укладку.
— Я должен был догадаться. — Я качаю головой. — Я должен был догадаться, что она играет в долгую игру. Черт. Она блестящая и находчивая, и она всю жизнь работала над одной целью. Что такое пара месяцев притворства по сравнению с этим? Я должен был это предвидеть… Я должен был это предвидеть.
Еще одно копье боли пронзает мою душу. Это настолько больно, что мне приходится остановиться и глубоко вдохнуть. Я действительно думал, что нашел кого-то. Того, кто понял меня. Кто принес свет в мою жизнь.
Повернувшись, я встречаюсь со спокойным взглядом Дэниела, и мне не нравится, как надломлено звучит мой голос, когда я выдавливаю: — И я почти поверил ей, когда она сказала, что не делала этого. — Я прижимаю руку к груди. — Вот как глубоко она впилась в меня своими когтями. Я почти поверил ей. Я хотел ей верить.
Глаза Дэниела смягчаются, когда он снова смотрит на меня.
— Вы уверены, что это сделала она, сэр?
— Да. Я проверил все возможные варианты. В хижине больше никого не было. На многие мили. Не было никаких жучков. Никаких скрытых камер. Никто не мог подслушать.
— Значит, это должна быть она?
— Да. Она единственная, кому я рассказал.
Он молчит несколько секунд, как бы раздумывая. Затем произносит пять слов, от которых у меня леденеет кровь и в панике сжимается сердце.
— Но только ли она знала?
Несколько секунд я не могу дышать, так как передо мной промелькнула ужасающая возможность. Возможность, которую я даже не рассматривал.
Что утечка произошла не по моей вине.
Мои пальцы дрожат, когда я пытаюсь вытащить телефон из кармана, и я чуть не роняю его на пол, прежде чем успеваю крепко за него ухватиться. Рука слегка дрожит, когда я звоню Бенедикту.
Ответа нет.
Я некоторое время смотрю на пустой экран, прежде чем мне удается снова нажать на кнопку набора.
И снова никакого ответа.
Я звоню снова.
И еще раз.
И снова.
На шестой попытке он наконец берет трубку.
— Мне очень жаль, Четвертый, — говорит он с напряжением и паникой в голосе.
Мое сердце замирает, а мозг дает сбой. Я не могу пронести в голове ни одной мысли, не говоря уже о словах, поэтому я просто стою посреди комнаты, прижав телефон к уху и глядя на разбитое стекло на полу.
— Мне очень жаль, — повторяет мой брат. — Хорошо? Я весь день уклоняюсь от папиных звонков, так что не говори ему, что ты со мной разговаривал.
— Почему? — Наконец-то мне удается выдавить из себя.
— Потому что я очень, очень не хочу с ним разговаривать, потому что я точно знаю, что он скажет, когда…
— Нет, — перебиваю я. — Почему ты сожалеешь?
— Слушай, я все исправлю. Обещаю. Я все исправлю.
— Бенедикт. — Мое сердце вдруг забилось в груди в два раза сильнее, как будто пытаясь наверстать время, когда оно совсем перестало биться. — Почему. Ты. Извиняешься?
— Слушай, я был под кайфом. Ясно? Но, наверное, это была плохая партия или что-то в этом роде, потому что у меня были такие глюки, каких я никогда раньше не ловил, и я просто… — Он болезненно вздохнул. — Это просто вырвалось. Я не хотел этого говорить. А потом там была Мейси, и она узнала, почему я ее бросил, так что, думаю, она хотела отомстить, и теперь… — Он с трудом вдохнул воздух. — Черт, Четвертый, мне так жаль. Я никогда не хотел, чтобы кто-то узнал, что на самом деле случилось с мамой. Я не хотел. Я просто… Блядь.
Я просто стою, уставившись в пустоту, пока мой разум пытается обработать слова, которые только что вырвались из уст моего брата.
Мейси рассказала прессе. Бенедикт рассказал Мейси.
А это значит, что утечка информации произошла не по моей вине. Я не имею никакого отношения к тому, что рассказал Оливии в хижине. Закончить эту мысль — все равно что бежать по грязи. Но последние слова, наконец, заканчивают обрабатываться в моем черепе, оставляя после себя мировоззренческое осознание.
Оливия не предавала меня.
Я перевожу взгляд на темнеющее небо за окном, и паника проносится по всем моим нервам с силой, достаточной для того, чтобы меня стошнило.
О, черт.
Оливия.
39
ОЛИВИЯ
Страх — это живое чудовище в моей груди. Когтями впивающиеся в мои легкие. Душащий мое горло. Сжимающий сердце железной хваткой. Я не слышу ничего, кроме шума крови в ушах. И гулких шагов позади себя.
Холодный воздух врывается в мое горло, когда я отчаянно бегу прямо в мрачный лес. Заснеженные деревья мелькают перед глазами. Я понятия не имею, куда иду. Все, что я знаю, это то, что мне нужно бежать. Быстро.
— Ты действительно думаешь, что сможешь далеко убежать? — Злобный смех эхом разносится по лесу. — Ну, тогда вперед. Пробуй как следует. Но когда я тебя поймаю, я заставлю тебя заплатить за каждый ярд.
Паника пронзает мой позвоночник, и из горла вырывается рыдание. Я не успеваю оглянуться, но его голос звучит гораздо ближе, чем раньше. Слезы наворачиваются на глаза, затуманивая зрение, а я мчусь через лес. Снег кружится в воздухе, когда
