– Ты боишься чего-то, Анна? – тихо спросил ее муж. – Есть кто-то или что-то, что пугает тебя?
ПОТЕРЯТЬ ТЕБЯ. СЭРА ЛОВЭТТА БЛЭЙДОНА. ТЮРЬМЫ. БЫТЬ ПОВЕШЕННОЙ.
– Нет, ничего, – ответила она.
– Что-то случилось сегодня. Тебя что-то напугало.
ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ ПРО МЕНЯ ВСЕ: КАК Я ОДЕВАЮСЬ, ЧТО ДЕЛАЮ ДОМА. НО ЕГО ЗДЕСЬ НЕТ. ОН СЛЕДИТ ЗА МНОЙ И НЕ ПОНЯТНО, КАКИМ ОБРАЗОМ.
– Нет, – снова повторила Анна.
Несколько секунд он лежал неподвижно, а потом поднялся и стал застегивать бриджи, повернувшись к ней спиной. Потом надел туфли и поднял с пола свой камзол. Его богато вышитый жилет был весь измят.
Люк снова склонился над кроватью.
– Я буду защищать то, что принадлежит мне, и если потребуется, ценой своей жизни, Анна. Мои слова о том, что меня знают как отличного стрелка и фехтовальщика, – отнюдь не пустое бахвальство. Ты – моя. И я не хочу, чтобы ты чего-то боялась. Единственная опасность, от которой я, увы, не могу тебя защитить, – это приближающиеся роды. Они пугают тебя?
Не боль. Нет. И не смерть. Только опасность потерять ребенка.
– Я боюсь родить мертвого ребенка, – ответила она Люку. – Тогда... Тогда мне самой останется только умереть.
Он покачал головой.
– Усни, если сможешь. Ты ведь почти не отдохнула. С этого дня я хочу, чтобы ты больше отдыхала. – Люк пристально посмотрел на нее.
Анна прикусила губу.
– Я постараюсь, – сказала она. – Спасибо, Люк.
Какое-то мгновение ей казалось, что он вот-вот улыбнется.
– Это доставляет мне удовольствие, мадам, – сказал ее муж. – Мне всегда приятно ухаживать за вами.
Он отвернулся и вышел из комнаты, мягко закрыв за собой дверь.
Да, в Эльм-Корте ей было лучше – там она была одна. У нее не появлялось соблазна пожалеть себя, потому что не представлялось такой возможности. Анна неподвижно лежала на спине, стараясь не обращать внимания на горячие слезы, которые текли по ее щекам. ТЫ – МОЯ. Нет, конечно, он имел в виду совсем другое. Он просто хотел сказать, что Анна – его собственность. Но желание быть любимой им стало для нее почти невыносимой болью.
Она тихо лежала, закрыв глаза. Без Люка ей снова стало страшно. Ей казалось, что чьи-то глаза следят за ней. Это становилось невыносимым, в ее комнате некуда спрятаться. Но если она встанет и подойдет к окну, то снова почувствует, что из-за каждого дерева за ней следят. Анна боялась подняться с кровати. Сколько еще пройдет времени, прежде чем придет следующее письмо с требованием денег или чего-нибудь еще? Как долго он будет «одалживать» ее Люку? До тех пор, пока не родится ребенок? Или дольше? А что потом? Неужели она безропотно пойдет с ним, когда придет время? Или будет бороться за свою свободу?
Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ. И ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ – ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ. ТЫ – МОЯ.
Что будет, если она доверится Люку? Если выболтает всю правду, как чуть не сделала только что. Нет, она не настолько глупа, чтобы думать, что страсть и чувство собственности могут заставить мужчину испытывать привязанность или нечто большее. Чтобы принять все то, что она должна была бы ему рассказать, Люк должен очень любить ее. И даже тогда... Но Люк не способен любить. Он убил в себе это чувство много лет назад. К тому же он, скорее всего, ничего не сможет сделать, чтобы защитить ее.
Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ. И ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ – ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ.
* * *
Леди из Баденского аббатства опоздали к Уилкисам на полчаса, и вдовствующей герцогине пришлось пережить неслыханное унижение, извиняясь за отсутствие герцога и герцогини. Она сказала, что ее невестка нездорова, и это было вполне объяснимо – все знали о ее деликатном положении. Хотя, конечно, большинство женщин высшего света нашло бы в себе силы преодолеть недомогание. Но чем можно было объяснить отсутствие ее сына? Тем, что он остался с больной женой? Это прозвучало бы оскорблением.
Люк, сжав губы, выслушивал гневные тирады матери. С тех пор как он вернулся, это было их первое столкновение.
– И я ничего не смогла придумать, – холодно закончила она, когда вся семья, кроме Анны, собралась в гостиной перед обедом. – Я позволила им самим строить догадки. Я очень, очень недовольна, Лукас.
Люк позволил ей высказаться, но холодная ярость – именно ярость, а не просто раздражение – поднималась в нем. Как она посмела? Какое она имеет право осуждать Анну?! Но те времена, когда он мог поддаться неуправляемой ярости, давно миновали.
– Мадам. – Он одарил мать ледяным взглядом. – Моя жена нуждалась во мне. Это – единственное объяснение, которое я считаю нужным дать вам или кому бы то ни было. Такое объяснение я послал Уилкисам примерно час назад.
Парижские знакомые Люка моментально узнали бы этот тон и этот взгляд и отступили бы, желая уйти с миром.
– Анна в деликатном положении, – снова заговорила вдовствующая герцогиня. Ее лицо было строгим и непреклонным. – Несомненно, ближайшие десять лет она будет периодически так себя чувствовать. Ничего особенного в этом нет. Ее горничная вполне способна ей прислуживать. Если это потребуется – у нас есть доктор. Ты должен понять, Лукас, что прежде всего общественные обязанности, а все остальное – будь то личная привязанность или воображаемые потребности больной женщины – должно отступить на второй план. Придется тебе самому объяснить это жене, раз уж ее не научили этому, когда готовили в невесты.
Вся семья в молчании следила за этой перепалкой с разной степенью заинтересованности. Агнес, вспыхнувшая от негодования, смотрела на Люка испуганными глазами.
– Прошу прошения, мадам. – Голос Люка был очень спокойным, но от него веяло холодом. – Моя жена будет отчитываться о своем поведении только передо мной. Что касается меня, я всегда буду ставить личную привязанность – если так вы называете заботу о собственной жене – выше долга. Вам не следует забывать, что я причина ее «деликатного положения».
– Лукас! – возмущенно воскликнула его мать. – Не забывай, что здесь присутствуют две молодые незамужние женщины. Хотя чего еще от тебя можно ожидать. Потворство прихотям всегда было твоей главной слабостью.
– Мадам, – ответил Люк. – Я приехал сюда, чтобы выполнить свой долг. Приехал потому, что дядя Тео и мой визит к вам в Лондоне убедили меня, что я нужен нашей семье здесь. Я женился на Анне, потому что Баденскому аббатству нужна была герцогиня и мои наследники. Я хочу, чтобы вы поняли: Анна всегда будет занимать главное место в моей жизни. Большее, чем любой из членов моей или ее семьи. Большее, чем все мои обязанности, вместе взятые. Я не потерплю никаких возражений даже от вас и больше не желаю говорить об этом.
