Анна открыла глаза.
– Нет. Нет, он не пытается. Я твоя, только твоя. Кроме тебя у меня нет мужчины. Им всегда был только ты.
– О, прошу прощения! – воскликнул ее муж. – Конечно, мой опыт не позволяет мне отличить девственницу от женщины, которая уже была с мужчиной. Вы неискренни со мной, мадам.
Анна снова прикусила губу и перевела дыхание.
– А как насчет тебя самого? – спросила она крепнущим голосом. – Ты тоже хранил от меня свой секрет. Ты сказал, что не помнишь причины вашей ссоры с Джорджем. Ничего не рассказал мне о Генриетте. И даже словом не обмолвился о ваших многочисленных встречах с тех пор, как мы приехал сюда. Ты ведь не можешь жениться на ней – она вдова твоего брата? И ты не мог вернуться без жены – иначе ты смог бы проводить столько времени в ее обществе. Но теперь все устроено как нельзя лучше, не так ли? Поэтому ты женился на мне, Люк? Не ради наследников, но чтобы спокойно предаваться воспоминаниям со своей первой любовью за щитом женитьбы?
Боже милостивый!
– Мадам, – сказал он холодно, – вы переходите границы дозволенного.
– О конечно! – отвечала Анна. – Мы ведь живем в мире, где у мужчин права, а у женщин – обязанности. Я достойна презрения из-за того, что в нашу брачную ночь ты обнаружил, что я не девстенница. Но тебе позволительно иметь достаточный опыт, чтобы с легкостью определить это. Я должна жить без воспоминаний, без прошлого, принадлежать тебе душой и телом, в то время как ты будешь развлекаться. Ты спал с ней, Люк? Или жене не пристало задавать вопросы своему мужу?
Люк железной хваткой обнял ее за талию и вывел за дверь. Он сам не осознавал, куда ведет ее, пока они не оказались в спальне. Он сорвал с жены платье и толкнул ее на кровать. Неотрывно глядя на Анну, он сбрасывал собственную одежду, чувствуя, как злость и обида захлестывают его.
Люк опустился на колени между ее раздвинутыми бедрами. Он приподнял ее и вошел в нее медленно и жестко. Потом он лег на нее сверху, обхватив руками ее голову, и прижался ртом к ее губам. Он раскрыл ее губы своими н глубоко проник в нее языком, прежде чем поднять голову и посмотреть ей в глаза.
– Ты принадлежишь мне, Анна, – сказал он. – И то, что мы делаем сейчас, ты будешь делать только со мной, до конца своих дней. И я тоже. С тех пор, как мы поженились, я не делал этого ни с кем другим. Я ответил на твой вопрос?
Анна закрыла глаза. Она лежала покорно и безответно.
– Ты – моя жена, а я – твой муж, – продолжал Люк. – И если это заставляет тебя чувствовать себя птицей в клетке – так оно и будет. Ты сама это выбрала.
Он начал ритмично двигаться в ней, пристально глядя ей в глаза. Но на этот раз опыт подвел его, хотя нельзя сказать, что он действительно использовал все свое умение. Он просто делал то, что несомненно удовлетворяет мужчину, но гораздо менее приятно для женщины, если она к этому не подготовлена. И он не получал ничего в ответ. Но, казалось, он и не ждал ответной реакции. Он не занимался с Анной любовью, но лишь ставил на ней печать: «владения герцога Гарндонского». Он хотел напомнить ей, что не было той части ее, которая не принадлежала бы ему.
Люк изверг в нее семя и впервые в жизни почувствовал, что физическая удовлетворенность и эмоциональное удовлетворение совсем не одно и то же.
Он вдруг подумал: не было ли то, что он только что сделал со своей женой, изнасилованием, – хотя звучало это странно. Люк встал и собрал свои вещи, раскиданные по полу.
– Если тебе не хватает свободы и уединенности, Анна, – ты можешь получить их. – Он слышал, что в его голосе звенит металл. – В своей собственной комнате. Я больше не войду сюда без твоего приглашения. И не лягу с тобой в постель до тех пор, пока ты полностью не оправишься после родов. Допустим, шесть месяцев? Или четыре, если ребенок окажется девочкой?
Анна лежала, закрыв глаза. Впервые он не укрыл ее одеялом, встав с кровати.
Люк продолжал одеваться.
– Если ты захочешь поговорить об этих письмах, – снова заговорил он, – то найдешь меня готовым выслушать тебя в любое время. Я не могу себе представить, чтобы ты действительно была виновна в чем-то ужасном. Но помни – ты моя. Это останется неизменным.
Анна даже не шевельнулась, когда он прошел через ее спальню и ушел в свою комнату, где еще ни разу не спал со дня их женитьбы.
Люк прислонился спиной к дверям своей спальни и закрыл глаза. Он пришел к Анне, потому что она была несчастна. Пришел, чтобы успокоить и утешить ее.
О Боже!
А ведь он знал, что не способен на это. Он знал, что давно, уже не способен любить. Но он не знал, что способен на жестокость. Она нуждалась в любви и понимании, а он был жесток с ней.
Он позволил себе расстроиться и разозлиться в ответ на ее отказ довериться ему и на обвинение в нечестности. Вот о чем ему еще придется подумать. Он позволял Генриетте эти встречи, всегда стараясь увести разговор от личных тем. Но он не думал, что Анна может подозревать... Мог ли он винить ее а этом? Это была только его вина. Он сделал ей больно, хотя и не желая этого.
Люк открыл глаза и взглянул на свою кровать. Совсем недавно он так тщательно оберегал свой сон от посторонних глаз и никогда не засыпал в постели рядом с женщиной. А теперь он не знал, сможет ли заснуть один в своей собственной кровати. И долго так будет? Он сказал ей – шесть месяцев или четыре, если ребенок окажется девочкой. Плюс три месяца, оставшиеся до родов. Значит, всего девять месяцев. Или семь.
Девять месяцев одиночества.
Люк осознал, что мысленно произнес это слово, и почувствовал, что его пробрал озноб. Одиночество? Неужели он все-таки привязался к жене, стал зависим от нее? Его действительно пугало одиночество, а не сексуальный голод?
Да, это было одиночество.
* * *
По иронии судьбы, письма очень скоро перестали приходить. Было только одно, несколькими днями позже, в котором он извещал, что долги могут оставаться невыплаченными до тех пор, пока она не разрешится от бремени.
«Я не хочу, чтобы ты волновалась эти последние три месяца, оставшиеся до родов, моя Анна», – писал он.
Перед самым Рождеством ей удалось убедить мужа, что она достаточно хорошо себя чувствует, и они съездили на свадьбу к Виктору: она, Люк, Агнес и Эмили. Они с Люком даже спали в одной постели в доме у родителей Констанции. Правда, за все три ночи он даже не прикоснулся к ней. Но, глядя на счастливых молодоженов, Анна не могла жалеть о том, что своим замужеством обеспечила им будущее и свободу в их собственном доме.
Нет, конечно, она не жалела.
А потом, во время рождественского вечера в Баденском аббатстве, Вильям, лорд Северидж, объявил, что ездил к Виктору и получил разрешение на брак с Агнес.
