Он казался озабоченным. А Эмилия? Она что, вроде Йоко Оно? Впрочем, если Брайан захочет рассказать, он сделает это сам, когда сочтет нужным, бессмысленно его к этому подталкивать. Он всегда так себя вел.
— Ну и что вы накопали? — спросил он у Эндерби.
— Начнем с того, что все они переживали, что Вик Гривз сидел на наркотиках. На концертах он держался все более странно, вел себя непредсказуемо. Незадолго до гибели Мёрчента он пропустил выступление, и остальные до сих пор немного на него злились за то, что он сбежал с корабля.
— У Гривза было алиби?
Эндерби почесал нос.
— Да, было, — ответил он. — Даже два.
— Два?
Эндерби усмехнулся:
— У Гривза и Мёрчента, в отличие от других ребят из группы, не было постоянных подружек. А в ту ночь Гривз оказался в постели с двумя фанатками.
— Везунчик, — заметил Бэнкс. — Никогда бы не подумал, что он на это способен. — Он вспомнил лысого, обрюзгшего человека с пустыми глазами, которого видел в Линдгарте.
— Судя по словам девушек, он и не оказался способен, — ответил Эндерби. — Видимо, слишком уж наглотался всякой дури. Чертовски жаль, скажу я вам. Они были очень миленькие. — Старик улыбнулся, вспоминая. — И на них было не очень-то много надето, когда я их допрашивал. Вот такие мелкие детали никогда не забываются. Нет, их-то детали были отнюдь не мелкие, если вы понимаете, о чем я.
— Имел ли Гривз возможность ненадолго выскользнуть из комнаты в течение ночи? Девушки ведь могли на время заснуть или вырубиться от выпивки или наркотиков.
— Знаете, если уж на то пошло, любой из них мог это сделать. По крайней мере, любой, кто еще был в состоянии ходить по прямой. На их алиби мы особенных надежд не возлагали. Вряд ли хоть кто-то из них мог толком припомнить прошлый вечер или даже сообщить, в котором часу лег спать. Они вполне могли всю ночь бродить по дому и вокруг него и даже не заметить Мёрчента в бассейне.
— Почему же вы так быстро отвергли версию об убийстве?
— Я же вам сказал. Никакого реального мотива. Никаких доказательств, что его столкнули.
— Но Мёрчент мог с кем-нибудь поссориться, и ссора могла зайти слишком далеко.
— Ну да, он мог. Но никто ни о чем подобном слова не сказал. И что же нам оставалось — сделать необоснованные выводы и арестовать кого попало? Любого?
— А если кто-то проник в дом со стороны?
— Этого тоже нельзя исключить. В поместье было довольно легко попасть. Но, опять же, не было никаких доказательств такого проникновения, и ничего не было украдено. А травмы Мёрчента соответствовали картине происшествия: упал в бассейн, захлебнулся. Если хотите знать мое мнение, самое худшее, что могло случиться, — у присутствующих под воздействием алкоголя и наркоты произошла небольшая перепалка, и они чересчур увлеклись. Не стану утверждать, что так оно и было, потому что свидетельств этому нет, но поскольку они все были пьяные и под кайфом, то могли начать бегать вокруг бассейна, играя в салочки, и кто-нибудь хлопнул Мёрчента немного сильнее, чем нужно… А он, предположим, свалился в воду и утонул. Что им было делать?
— Я бы на их месте прежде всего попытался его оттуда вытащить, — рассудительно проговорил Бэнкс. — Ведь мне бы не было известно, мертв он или нет. Затем я бы, вероятно, попробовал сделать ему искусственное дыхание, «поцелуй жизни» или как там это тогда называлось, а в это время кто-нибудь вызвал бы «скорую».
— Вы-то, конечно, так бы и поступили, — согласился Эндерби. — Однако если бы у вас в организме было столько наркотиков, сколько у них, вы бы просто полчаса стояли у бассейна, разинув рот, прежде чем что-нибудь предприняли, и первым делом кинулись бы избавляться от хранящейся у вас дури.
— Наркоотдел обыскал помещения? В деле об этом не упоминается.
— Между нами говоря, обыск провели мы. Ну да, нашли немного марихуаны, несколько таблеток ЛСД, «мэнди». Но ничего жесткого. Ни героина, ни кокаина.
— Как вы поступили?
— Нам нужно было разбираться с трупом, и мы решили не предъявлять никому обвинений по этому поводу. Мы просто уничтожили эту наркоту. А что нам было делать: арестовать их всех за хранение?
Уничтожили? Бэнкс засомневался. Скорее употребили либо продали. Но незачем сейчас ворошить грязное белье.
— У вас не было ощущения, что они сговорились, чтобы преподнести вам определенную версию?
— Нет. Как я говорил, половина из них вообще не помнила вечеринку. Они давали очень обрывочные и бессвязные показания.
— Лорд Джессоп при этом присутствовал, верно?
— Да. Его показания были самыми логичными. Это было еще до того, как он пересел на героин.
— Самые логичные показания и самая влиятельная персона?
— Я понимаю, к чему вы клоните. Разумеется, скандала никому не хотелось. И без того картина получалась скверная. Возможно, именно поэтому мы не стали предъявлять им обвинений по наркотикам. Тогда и так было много громких историй с наркотой, взять хотя бы «Стоунз» и «Битлз», и, если бы мы затеяли еще одно такое разбирательство, это выглядело бы смешно. Особенно после того, как «Таймс» напечатала редакционную статью насчет «стрельбы из пушки по воробьям».[20] Не прошло бы и нескольких часов, как репортеры из «Ньюс ов зе уорлд», «Пипл», «Дейли миррор» стали перепрыгивать через стены и барабанить нам в двери. Мы пришли к мнению, что, даже если в эти жеребячьи забавы был вовлечен кто-то еще, все равно это был несчастный случай и скандал устраивать незачем. А поскольку мы не могли доказать, что в этом был замешан кто-то еще, и никто в этом не признался, на этом все и завершилось. Чай кончился. Заварить еще?
— Нет, спасибо, — ответил Бэнкс. — Если вам больше нечего мне рассказать, я лучше пойду.
— Простите, что разочаровал вас.
— Вовсе нет.
— Слушайте, вы же так мне толком и не сказали, из-за чего весь этот шум. Не забывайте, мы же делаем одну работу… ну, или делали.
Бэнкс так привык выдавать не больше информации, чем необходимо, что иногда даже забывал сообщить, почему, собственно, задает те или иные вопросы.
— Мы нашли мертвым одного писателя по имени Ник Барбер, — ответил он. — Вы, может быть, об этом читали.
— Что-то припоминаю, — отозвался Эндерби. — Стараюсь следить за новостями.
— Но газеты не писали о том, что он готовил статью о «Мэд Хэттерс», главным образом — о Вике Гривзе и раннем периоде творчества группы.
— Любопытно, — заметил Эндерби. — Но я все равно не понимаю, почему вы спрашиваете о смерти Робина Мёрчента.
— Барбер сказал своей подружке одну любопытную вещь, — объяснил Бэнкс. — Что раскапывает шикарную историю, где есть даже убийство.
— Вот теперь вы меня заинтриговали, — признался Эндерби. — Убийство, говорите?
— Именно так. Думаю, это, скорее всего, была просто журналистская вольность или он пытался произвести впечатление на девушку.
— Не обязательно, — возразил Эндерби.
— Что вы имеете в виду?
— Знаете, я почти уверен, что смерть Робина Мёрчента была случайной, но это был не первый случай, когда я выезжал в Свейнсвью-лодж в связи со смертью при подозрительных обстоятельствах.
— Вот как? — насторожился Бэнкс. — Расскажите.
Эндерби поднялся:
— Может, зайдем в мой любимый паб? Изложу вам эту историю за пинтой-другой.
— Я за рулем, — предупредил Бэнкс.
— Ничего страшного, — заверил его Эндерби. — Можете взять мне пинту и посмотреть, как я с ней управляюсь.
— Так вы говорите, вас туда привела чья-то смерть? — спросил Бэнкс.
— Убийство, — повторил Эндерби, и глаза у него блеснули. — На сей раз — самое настоящее.
20 сентября 1969 года, суббота
— Она не хочет выходить из своей комнаты, — пожаловалась Джанет Чедвик, сидя с мужем за субботним ужином; по телевизору рассказывали о результатах футбольного матча. Чедвик отправлял купон с прогнозом счета, но вскоре стало очевидно, что два миллиона восемьсот тысяч фунтов на этой неделе от него уплывут — как происходило и во все предыдущие недели.
Чедвик съел кусок бифштекса в тесте, щедро обмакнув его в подливку.
— Что с ней стряслось на этот раз? — поднял он глаза на жену.
— Не говорит. Ворвалась домой еще днем, сразу поднялась к себе. Я ее звала, стучала, но она не отвечает.
— Ты к ней заходила?
— Нет. У нее должна быть своя жизнь, Стэн. Ей шестнадцать лет.
— Знаю. Знаю. Но чтобы она пропустила ужин? И потом, сегодня суббота. Она же обычно по вечерам в субботу уходит гулять?
— Да.
— Поговорю с ней, когда поем.
— Ты с ней осторожней, Стэн. Ты знаешь, какая она сейчас дерганая.
Чедвик коснулся руки жены:
— Я буду осторожен. Я вовсе не такое чудовище, орущее на детей, каким тебе кажусь.
Джанет засмеялась:
— Я тебя не считаю чудовищем. У нее просто трудный возраст. Отец не всегда это понимает так, как мать.
