встретился с маркизом несколько дней спустя. Дон Амбросио закатил банкет по случаю взятия Остенде.
Орудж-бей поначалу хотел отказаться от участия на торжестве, но по зрелом размышлении решил, что это даст пищу превратным толкованиям во дворце, недоброхоты могли представить его поступок как небрежение престижем страны и трона.
Пришел, когда все гости были в сборе. У входа стояла супружеская чета – дон Амбросио с маркизой Филимоной.
– Это тот новый христианин, о котором так много говорят? – спросила маркиза у мужа.
Тот желчно отозвался:
– Не пойму, почему захудалого идальго возводят в доблестные рыцари…
– Каждый заслуживает имя делами своими, милый. Как ты, – миролюбиво ответила маркиза.
Маркиз скорчил кислую мину.
– За мной – слава моих предков, дорогая.
– Говорят, что и его предки не обделены лаврами. И теперь его соотечественники протянули руку дружбы к Испании… Как союзники… И потом, не забывай, что гостя надо привечать честь по чести.
И оба направились к вошедшему Орудж-бею.
– Дорогой дон Хуан, мы рады видеть вас в своей резиденции, – маркиза протянула руку, которую гость поцеловал.
– Также я польщен оказанной честью.
– А где же ваш «ангел»? – спросил маркиз, подавая руку, не преминув уколоть. Или сатана в обличье ангела…
Орудж-бей пожал руку маркизу.
– Это вам лучше знать, – ответил он. – Вообще, вопрос о небожителях, низвергнутых с небес, в компетенции его преосвященства Эспинозы…
При имени главного инквизитора маркиз прикусил язык, и мелькнула мысль: неизвестно, как может обернуться его ерничество с этим ершистым неофитом…
– Не понимаю, при чем тут эти ангелы, чертовщина всякая! – маркиза обвела их недоумевающим взглядом.
– Дорогая, наш почтенный гость знает, о ком речь. О донье Анне.
– Об этой колдунье? Терпеть ее не могу!
– Твоя реплика может обидеть гостя.
– Ах, да… Что мы тут заболтались? Дорогой Хуан, милости прошу к столу, – спохватилась супруга командора.
Но у Орудж-бея окончательно пропало всякое желание. Может быть, это желание затерялось в пышных каштановых волосах Анны, или в темных улочках Вальядолида, или под снегом в зимнем саду Эскориала… Но он не мог просто так взять и уйти. Никто из гостей не мог бы расценить этот шаг иначе, как неуважение. Никто из них не знал истинной подоплеки разговора. Со стороны все выглядело чинно-благородно, как любезная светская болтовня.
…Звучали здравицы в честь долгожданной победы, после удручающих поражений на море и на суше виктория в Остенде виделась возрождением утраченной славы и, конечно, связывалась стратегическим даром и решимостью его королевского величества. Тут было где разгуляться светским златоустам и придворным льстецам; после долгих и патетических славословий и возлияний воцарилось особое оживление, постепенно разговор перешел от гениальной стратегии монарха к полководческому мастерству командора, затем воздали должное доблести солдат, ведомых талантливым военачальником, наконец, вспоминая эпизоды баталии, кто-то завел речь о девчурке из стана побежденных, которую спас дон Хуан.
Возле него сидела маркиза Бона, дочь некогда впавшего в опалу барона Монтиньона. Позднее гнев сменился милостью благодаря заслугам этой фамилии в утверждении власти Филиппа Второго во Фландрии. Маркиза была уже в летах, но, как говорится, хорошо сохранилась и была еще достаточно привлекательна; в свое время, вопреки воле отца, она связалась с испанским офицером и сбежала с ним; увы, офицер пал в бою с соотечественниками своей чужестранной супруги, и это обстоятельство окружило ее уважительным реноме, ибо национальное происхождение и вероисповедание вдовы павшего за отечество воина не имеют значения.
Донья Бона обратилась к своему соседу:
– Дон Хуан, что бы ни говорили, то, что спасли девочку из протестантской семьи, – поступок, подобающий и достойный истинного христианина. Иисус Христос заповедал: прости врагу своему… И вы проявили истинно христианское милосердие. Можно расходиться в том, как крестится, ставить колокола в церкви или нет, – но разве суть от этого меняется? Ведь там, в небе – Он один… И сердце у нас одно… Не так ли?
Похоже, маркиза хотела завязать разговор с молчаливым неофитом-католиком, а может, просто расшевелить этого неулыбу из чисто женской доброты.
– Знаете, сеньора, – отозвался Орудж-бей, – я полагаю, любой поступил бы на моем месте точно так же. Независимо от вероисповедания…
Дон Амбросио, сидевший чуть поодаль и прислушивавшийся к их разговору, бросил реплику:
– Даже и ваши персияне?
– Я – один из них…
– Ах да… я, простите, запамятовал… – хмыкнул маркиз. Дон Амбросио перевел взгляд на баронессу Мортильон: – Впрочем, это щепетильная тема…
– Почему же? Это разговор о человеческом милосердии… – возразила та.
– Повод, собравший нас здесь, думаю, иной. – Маркиз, повысив голос, обратился ко всем: – Господа, кажется, пора провозгласить новый тост. Не так ли? Представим слово нашему… дону Хуану. Пусть он, как человек, особо приближенный к королевской чете, – маркиз подчеркнул слово «особо», – изъявит патриотические чувства.
Орудж-бей поднялся с места.
– Я хотел бы, господа, чтобы Провидение помогло августейшей чете забыть поскорее о постигшей ее утрате… чтобы одарило ее не одним наследником в добром здравии во имя продолжения славной династии и во славу королевства. Надеюсь, нынешняя виктория будет лучшим утешением его величеству… Пределы королевства столь широки, что одним наследником не обойтись… и нужны надежные, твердые руки, чтобы держать вассалов в повиновении и пресекать раздор и вероломство…
– Браво! – воскликнула донья Бона.
– Во славу его величества! Во славу государыни королевы!
– Во славу! – подхватили гости, и маркиз в их числе пригубил бокал.
Затем обратился к «персиано»:
– Давайте поговорим о лошадях, сеньор Хуан. Говорят, вы знаете в них толк… Как вам скакуны, привезенные герцогом Лерма из Аранхуеса? Вы, говорят, смогли управиться с ними… Молва об этом дошла и до
Эскориала… Объездить кобылу, знаете, не шутка…
– Да и здешние лошади недурны… Но не всем дано их не то чтобы объездить, но даже оседлать…
– Прекрасно, но, замечу, если лошадь не про седока, то и подавно не про стремянного…
– А если стремянный уже в седле?
Эта колкость вывела маркиза из терпения.
– Не переступайте грань, дон Хуан, не будь вы моим гостем… – маркиз потянулся было за шпагой, но донья Филимона остудила его пыл.
– Возьми себя в руки, Амбросио! Что не поделили?!
Маркиз холодно процедил:
– Это мы выясним завтра… в шесть часов утра у городской башни… – он подал знак адъютанту. Тот побежал в смежную комнату и принес белые перчатки командора.
По рядам гостей пошли перешептывания. Маркиз, взяв одну перчатку, бросил в сторону дерзкого гостя.
– Дуэль?! – вскрикнула баронесса Мортиньон. – Амбросио! Опомнись!
Донье Филимоне стало дурно. Она ухватилась за сердце.
Орудж-бей вскочил:
– К вашим услугам, мой командор!
И покинул зал.
* * *
Когда он пришел в госпиталь, Хосе, сидя на койке, возился с аркебузой.
