Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала раньше.
То, как его рот накрыл мой, словно печать собственности, его язык раздвинул мои губы, как будто это было его право претендовать на этот поцелуй, и он уже слишком долго терпел. Его аромат, яркий, как цитрусовая роща, с нотками мужского мускуса, доносился до моего носа, звук его низкого, горлового рычания вибрировал от его языка на моем. Когда он придвинул ко мне свое длинное, невероятно твердое тело, я задыхалась от ощущения горячей эрекции, прижатой к моему животу.
В этот момент каждый атом моего тела принадлежал ему.
Один поцелуй.
Ради одного поцелуя я рискнула всем.
Своей карьерой, своей семьей, своей свободой.
И своей жизнью.
Но, Dio mio, я бы сделала это снова и снова, если бы это означало чувствовать себя вот так. (пер. с итал. "Господь мой")
И я заживо сгорала.
Только резкая вибрация телефона Данте на столике во внутреннем дворике пробилась сквозь дым и напомнила мне о себе.
О моих правилах.
Я оторвала свои губы от его губ, моя грудь вздымалась от желания, и плотно прижалась к двери, будто это делало меня менее заметной для этого темного и голодного взгляда.
— Это пауза, — ‘прорычал он, его большой палец властно поглаживал мою пульсирующую точку, словно каждый удар произносил его имя. — Теперь, когда я попробовал этот красный ротик на вкус, он понадобится мне снова.
Я просто моргала на него, пытаясь управлять своим телом, обуздать его дикие импульсы с помощью холодной рациональности разума. Это заняло больше времени, чем следовало бы, чем когда-либо прежде, но, наконец, я обрела голос.
— Моя встреча, — слабо напомнила я ему, отпихивая его двумя руками в грудь, стараясь не наслаждаться ощущением его стальных мышц под мягкой тканью, которую я оставила непоправимо помятой. — Я опоздаю.
Он позволил мне оттолкнуть его, засунув руки в карманы, и последовал за мной в гостиную, вместо того чтобы ответить на звонок своего телефона. Я наблюдала, как он подошел к столу, пока я доставала пальто и сумочку, и сузила глаза, когда он вдруг послал в меня что-то, летящее через всю комнату.
Инстинктивно моя рука взметнулась вверх, ловя предмет. Когда я опустила руку и разжала пальцы, на меня снова уставился ярко-красный брелок с серебряной лошадью, сидящей на нем силуэтом.
Я уставилась на него.
— Что это?
— Любая итальянская девушка знает, что это.
— Да, — согласилась я. — Но почему ты только что дал мне ключ от своего Феррари?
Его ухмылка была потрясающе порочной, и я с некоторым благоговением и беспокойством поняла, что Данте не нужно прижимать меня к стене, чтобы продолжить свое соблазнение.
— Адди сказал мне, что ты положила на нее глаз. Почему бы тебе не прокатиться на ней до Стейтен-Айленда?
Мои пальцы сжались вокруг ключа. Хотя я не хотела, чтобы это что-то значило, что он доверял мне вести его машину за миллион долларов, мое сердце стучало в груди, как щипковый инструмент.
— Спасибо, — пробормотала я, сосредоточившись на том, чтобы надеть пальто и не испытывать на себе его мегаваттную ухмылку.
— Это звучит почти так же хорошо, как «пожалуйста», — сказал он мне своим прокуренным голосом, от которого я получала удовольствие. — Но не так хорошо, как твой смех.
— Прекрати, Данте, — твердо сказала я, бросив на него свой лучший взгляд школьной учительницы. — Забудь, что это произошло. Это было кратковременное помутнение в сознании.
Он мрачно кивнул, прислонившись бедрами к столу, одной рукой играя с цепочкой богато украшенного серебряного креста, который он достал из рубашки. Он выглядел как приглашение к греху на алтаре, самое худшее решение, которое когда-либо могла принять женщина, но лукавый блеск в его глазах обещал, что он сделает так, что она не пожалеет.
— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы ты снова перестала соображать, — сказал он, когда я повернулась на каблуках и направилась к лифту. — Часто.
Я покачала головой, но не обернулась.
Только когда я благополучно вошла в лифт по дороге в гараж и к той великолепной машине, я прислонилась затылком к богато украшенной золотыми завитками металлической стене и прокляла себя за улыбку, которая вырвалась на свободу на моем лице.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда я коснулась своих губ, чтобы стереть это выражение со своего лица, я проследила, как его поцелуй отозвался эхом в теле, и со стоном закрыла глаза.
Я уже была в юридической команде и жила с самым известным мафиози двадцать первого века. Это спорно, но я уже начала опускаться по скользкой дорожке морального падения.
Может, Данте был прав в том, что риск должен чего-то стоить.
Что-то большее, чем моя карьера и ее успех.
Что-то, что стоит цены моей души.
Если я все равно собираюсь проклясть себя, то с тем же успехом я могла бы сделать это, переспав с дьяволом Нью-Йорка.
Глава 22
Елена
— Отличная тачка.
Я запрокинула голову, убирая с лица развевающиеся на ветру волосы, и улыбнулась Рикардо Ставосу, закрывая дверь «бабочки» и запирая машину.
— Это… друга, — объяснила я, пожав плечами.
Он плутовато ухмыльнулся.
— Конечно, Елена, как скажешь.
Я бросила на него взгляд, поправляя сумку Прада, набитую бумагами и Айпад, в левой руке. Но все же я приняла его поцелуй в щеку. Обычно я не могла смириться с таким отсутствием профессионализма, но перед Риком было невозможно устоять, и поцелуй был частью его эквадорской культуры так же, как частью моей итальянской юности. Ему было около сорока лет, у него были темно-каштановые волосы, которые он стриг под ноль, сильный загар круглый год и глаза, которые очаровательно морщились, когда он улыбался, а это было часто.
Он был ведущим следователем в фирме Филдс, Хардинг и Гриффит и в основном отказывался работать с помощниками. Но однажды он поймал меня за редкой сигаретой возле здания суда на Перл-стрит, и мы сблизились из-за того, что выросли в культурах, где курение было такой же нормой, как в Америке пить газировку.
Я была рада, что он был со мной. Я всегда нервничала, когда шла опрашивать свидетелей. Один неверный шаг, и адвокату легко может понадобиться свидетельствовать против свидетеля в суде, что фактически прекратит его участие в процессе.
Но нам было крайне важно убедить Оттавио Петретти дать показания.
Насколько нам известно, он был единственным живым человеком, кроме исчезнувшего Мейсона Мэтлока, который находился в или рядом с его собственным заведением в тот день, когда был убит Джузеппе ди Карло. До сих пор он категорически отказывался говорить с кем бы то ни было, но я надеялась, что старая добрая доза вины и немного тяжелой работы его переубедят.
— Позволь мне первой нанести ему удар? — спросила я Рика, потому что, хотя я была адвокатом и занимала более высокое положение в фирме, он был намного опытнее и невероятно ценен.
Я почти всегда подчинялась ему, когда мы работали вместе. Я была не против занять место на заднем плане, если это означало, что однажды я смогу научиться быть похожей на тех, кем восхищалась.
Он нахмурил брови, но кивнул, жестом приглашая меня пройти по тротуару к небольшому дому-бунгало Оттавио.
— Он будет крепким орешком.
Я похлопала по своей сумочке и усмехнулась.
— Самые зубастые всегда такие. Не волнуйся, у меня есть свой набор трюков.
Мне было приятно подниматься по потрескавшейся бетонной лестнице на пятнадцати сантиметровых каблуках и в сером костюме Сент Обин, сшитом на заказ. После того утра, когда я была беззащитна перед неумолимой тягой глаз, темнее ночного неба, мне нужно было напомнить о собственной власти и независимости.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Рик постучал в дверь тяжелым кулаком, но я постаралась встать чуть впереди него, чтобы Оттавио первым увидел меня через туманный глазок.
Мгновение спустя дверь со скрипом открылась, и наружу высунулся настоящий римский нос.
