На обратном пути в Мадурай мать настояла на своем, и сыну пришлось уступить ее просьбе. Но он согласился только при условии, что заберет Венкатараману назад в Мадурай.
Он сказал: «Я выхожу в Тируваннамалае вовсе не ради даршана этого фальшивого садху, а чтобы утащить его за уши обратно в Мадурай. Я не слабак. У меня получится сделать то, что не удалось его дяде, матери и брату».
«Ладно, делай как тебе угодно», – ответила его мать.
Они вышли в Тируваннамалае и поднялись по горе к пещере Вирупакша, где Бхагаван жил тогда. Мать поклонилась Бхагавану и тихо села перед ним. Сын же остался стоять, и все смотрел и смотрел на Бхагавана, становясь все более и более озадаченным. Не осталось и следа от обычного мальчика Венкатараманы, которого он знал. Произошло нечто неожиданное: вместо его старого знакомого перед ним было сияющее Божественное Существо, абсолютно неподвижное и тихое. Впервые в жизни его сердце растаяло, волосы встали дыбом, а слезы покатились по щекам. Сраженный, он упал перед Бхагаваном и сдался ему. Он стал постоянным посетителем и верным последователем Бхагавана.
Он стал следовать учению Бхагавана, но вскоре почувствовал, что нуждается в более ощутимом методе, чем вичара «Кто я?», и несколько раз просил у Бхагавана другую технику. Сначала он не получал ответа. Но однажды, гуляя с Бхагаваном по горе, он встал перед ним и сказал: «Я не позволю Вам вернуться, если Вы не дадите мне подходящую упадешу».
Бхагаван ответил: «Чему тут учить, Мани? Почему ты просишь того и этого, вместо того чтобы повторять „Шива, Шива“ и сохранять молчание?
Мани Айер с великой радостью упал в ноги Шри Бхагавану и воскликнул: «Я получил свою упадешу и инициацию!»
С того момента он стал делать джапу «Шива, Шива» день и ночь; со временем она стала единой с его праной (жизненным потоком). Он полностью преобразился, и его лицо светилось божественным сиянием.
Когда Мани Айер почувствовал, что близится его кончина, он оставался с Бхагаваном в течение нескольких дней. Каждое утро он катался всем телом по холлу [103] вокруг Бхагавана, а когда тот попытался остановить его, сказал: «Я не знаю, как еще выразить благодарность за то, что Бхагаван сделал для меня!» Он умер через несколько дней.
Люди, высокоразвитые духовно, без труда распознавали состояние Бхагавана. Одним из таких людей был Шри Нараяна Гуру из Кералы. Он был известен и как социальный реформатор, и как человек, достигший высокого состояния посредством интенсивного тапаса. Однажды он посетил Шри Бхагавана в Скандашраме. Выразив свое почтение Шри Бхагавану, он сел и стал молча смотреть на него. Он видел много людей, молодых и старых, выражавших свое почтение и проходивших мимо, в то время как сам Бхагаван молча сидел с немигающими, широко открытыми глазами. В тот день Бхагаван не обращал ни на кого особенного внимания. Он не спрашивал никого из посетителей, откуда они прибыли. Он никому не выразил публичного приветствия, но все это время Бхагаван радостно сиял, делясь с посетителями своей благодатью.
В обеденное время Бхагаван пригласил Шри Нараяна Гуру разделить трапезу с ним и другими преданными.
Позже в тот день Шри Нараяна Гуру попрощался с Бхагаваном, сказав: «Пусть будет так же и здесь».
Он спрашивал, может ли и он быть благословлен той Самореализацией, которой достиг Бхагаван. Шри Бхагаван ответил доброй улыбкой.
После прибытия в Кералу Шри Нараяна Гуру написал пять стихов на санскрите, назвав их Нирвритти Панчакам (Пять Стихов о Внутреннем Блаженстве), и послал их Бхагавану.
1. Лишь тот наслаждается внутренним блаженством Атмана, кто не спрашивает имени, страны, касты или клана, звания и возраста других.
2. Лишь тот наслаждается внутренним блаженством Атмана, кто никого не просит прийти, уйти, не уходить, войти внутрь, и не спрашивает, куда идешь.
3. Лишь тот наслаждается внутренним блаженством Атмана, кто не спрашивает никого, откуда ты прибыл, куда направляешься, где ты или кто ты.
4. Лишь тот наслаждается внутренним блаженством Атмана, кто не имеет понятия о различиях, таких как я, ты, он, оно, внутри и снаружи, бытие или небытие.
5. Лишь тот наслаждается внутренним блаженством Атмана, кто одинаков с известным и неизвестным и свободен от делений на себя и остальных, и даже от утверждения о неразличии.
В более поздние годы Шри Нараяна Гуру очень радовался всякий раз, когда кто-нибудь из его учеников посещал Шри Бхагавана. После их возвращения он с восхищением слушал все подробности об их посещении.
В конце 1948 года на левом локте у Бхагавана была замечена маленькая опухоль размером с арахис. Она постепенно увеличивалась в размерах и стала болезненной на ощупь. К февралю 1949 года она стала размером с маленький лимон [104].
Доктор ашрамского медпункта удалил ее хирургическим путем, и приблизительно через десять дней рана зажила. Месяц спустя, когда проводилось освящение храма, построенного над самадхи его матери, Бхагаван выглядел здоровым. Лишь слегка провисшая кожа вокруг локтя выдавала недавнюю операцию.
Вскоре после празднования опухоль вернулась. Из Мадраса приехали именитые хирурги, чтобы обследовать ее. Подозревая, что она является злокачественной, они удалили ее хирургическим путем 27 марта и впоследствии обрабатывали эту область радием. Экспертиза затронутых тканей показала, что это была саркома, форма рака.
Когда появилась новая опухоль, даже прежде, чем зажила хирургическая рана, доктора предложили ампутировать его руку выше зоны поражения. Они думали, что это спасет Бхагавану жизнь.
Бхагаван улыбнулся и заметил: «Нет никакой потребности в тревоге. Само тело – болезнь. Пусть она завершится естественным путем. К чему калечить его? Достаточно простой повязки на поврежденную часть».
Медицинская комиссия обсудила ситуацию и решила, что немедленно необходима операция, чтобы спасти Бхагавану жизнь. Бхагавана убедили согласиться на нее. 7 августа 1949 года провели третью операцию. Неделю спустя за ней последовало лечение радием, которое должно было разрушить поврежденные ткани.
Хирургическая рана зажила, и в течение следующих трех месяцев общее состояние здоровья Бхагавана, казалось, пошло на поправку. В сердцах всех возродилась надежда. Но в конце ноября, к всеобщей тревоге, опухоль вновь появилась, выше на руке. 19 декабря Бхагаван подвергся четвертой операции. После ее завершения все доктора согласились, что ничего не смогут сделать, если саркома появится снова, кроме как назначить болеутоляющие средства.
В течение нескольких недель пробовали гомеопатию, но она не смогла остановить прогрессирование болезни. Рядом с левой подмышкой появилась другая опухоль, и она быстро росла. Два известных аюрведических врача попробовали применить свое лечение, но безуспешно. Все левое плечо превратилось в одну ужасающую опухоль.
Из-за постоянного просачивания крови через рану Бхагаван страдал анемией. Поскольку яд от саркомы распространялся по всему телу, скоро стало ясно, что близится его конец.
Бхагаван оставался беззаботным в течение всего долгого периода болезни и боли. Он не отдавал никакого личного предпочтения какому-либо виду лечения. Всякий раз, когда управление ашрама принимало решение о курсе лечения, он следовал ему, скорее чтобы порадовать преданных, чем ради избавления от болезни. Он часто говорил: «Наше дело – быть свидетелем происходящего». Его поведение в последний год жизни служило прекрасным примером этого.
Когда его преданные в декабре 1949 года были озадачены тем, какое лечение предпринять дальше, один из них подошел к Бхагавану и спросил, что следует делать.
Бхагаван улыбнулся и отметил: «Разве я когда-нибудь просил о каком-то лечении? Это вы хотели для меня того и сего, так что вам решать. Если бы меня спросили, то я бы сказал, как и говорил всегда с самого начала, что не нужно никакого лечения. Пусть все идет своим чередом».
Все доктора, заботившиеся о нем, были поражены его сверхчеловеческим безразличием к боли и абсолютной беззаботностью даже во время и после операций. Бхагаван воспринимал все легко и всегда сохранял чувство юмора. Его брошенные вскользь замечания часто смешили докторов и дежурных, несмотря на их беспокойство.
Спустя несколько часов после тяжелой операции в августе 1949 года, Бхагаван решил дать даршан многочисленным преданным, которые с тревогой ожидали рядом с медпунктом ашрама, хотя ему было предписано не выходить наружу. Он был безмятежен, как всегда, и даже время от времени улыбался. На следующий день в полдень, как только доктора уехали, он вернулся в холл, где обычно сидел, сказав, что не должен занимать медпункт и причинять беспокойство пациентам, которые должны ходить туда на лечение. Доктора и преданные, которые видели его, поразились его спокойному выражению и милостивой улыбке даже после четвертой операции. На его лице не было никаких признаков страдания.
