И еще воспоминание, связанное со встречей на аэродроме. Спрашиваю артистов, как летели, отвечают, что хорошо, только трясло немного. «Что?» — переспрашиваю. «Трясло в самолете, это особенно отразилось на женщинах», — поясняет кто-то. «Наши женщины потрясены…» — улыбается Высоцкий.
Мои беглые встречи с Высоцким продолжались в Москве. Я привозил ему статьи, которые писал об актерах театра и о нем самом.
О чем мы говорили с Высоцким во время наших встреч? Больше всего о текущих делах, о волнении перед премьерами, участии его в новых фильмах и спектаклях, планах, преодолении всевозможных трудностей и бог весть о чем еще. «Таганка» с первых дней своего существования заявила о себе как о театре новаторском, а новаторов всегда встречали если и не откровенно враждебно, то, уж во всяком случае, с сомнениями и подозрениями: искусство ли это? Зачем громить старое? Во имя чего?
Обсуждали мы не только статьи, вышедшие из печати, но и ожидаемые публикации. На «Таганке», как, впрочем, во всех театрах, есть доска, на которой вывешиваются только что появившиеся рецензии. Сейчас она заполнена статьями о Высоцком, но тогда, помню, она подолгу оставалась пустой.
Даже когда в 1977 году появилась «Алиса в стране чудес» (в альбоме, состоящем из двух пластинок), два автора аннотации на коробке на целой странице не нашли места, чтобы упомянуть имя автора стихов и музыки к пластинке.
Доктор филологических наук Дмитрий Урнов с большой эрудицией рассуждает о творчестве Льюиса Кэррола, приводя массу подробностей, доходит и до диско-версии книги, но не считает нужным сказать хотя бы слово о главном действующем лице этой версии, как будто и не слышал о нем.
На «Таганке» одно время все загорелись идеей расширить тесное и неудобное здание театра, построить новую, современную сцену. Чертежи готового проекта повесили на стенах фойе. Мы рассматривали их, мне объясняли, что и как будет выглядеть, у всех на устах был скептический вопрос: «Интересно, сколько времени это будет строиться?» Но когда реконструкция была завершена и новое здание приняло в свои объятия старое, Высоцкий фактически остался вне репетуара, «вне игры» на новой сцене, о которой мы столько с ним говорили. Говорили, между прочим, еще и потому, что эта сцена должна была подняться на руинах ресторанчика «Кама»…
* * *
Высоцкий любил рассказывать о встречах с рабочими — самой неискушенной театральной публикой. В этой аудитории проверялись наиболее смелые художнические эксперименты. В театре существовала практика — показывать новые спектакли перед выпуском рабочим окрестных заводов и предприятий. «Если они нас поймут, значит, нас поймут все», — говорил Высоцкий о поддержке, которую театр получал во время таких творческих встреч.
Летом 1974 года «Таганка» выезжала в Набережные Челны в гости к строителям и монтажникам КамАЗа. Там театр показывал четыре своих спектакля — во Дворце культуры, в кинозале и прямо на строительных площадках. Играли много, иногда давали по три представления в день. Остальное время было занято концертами и встречами с трудовыми коллективами. Все артисты долго находились под впечатлением этой поездки и наперебой спешили поделиться тем, что их поразило больше всего. Говорили о молодости города, которая заряжает энергией (Валерий Золотухин), о поразительной чистоте в цехах (Наталия Сайко), об огромном количестве вопросов, которыми жители города засыпали артистов (Леонид Филатов), о прекрасных людях, которые умеют работать сами и ценят труд актеров (Зинаида Славина), о высокой интеллигентности рабочей молодежи (Владимир Высоцкий). Готлиб Ронинсон выразил общее желание снова побывать на этом заводе.
Среди рабочих КамАЗа оказалось немало москвичей, которые впервые попали на спектакли театра, — в Москве они не могли достать билеты. Я представляю себе их чувства, так как присутствовал на концерте артистов «Таганки» в Доме болгаро-советской дружбы в Софии — зал тогда был заполнен главным образом советскими гражданами, большая часть которых никогда не видела Высоцкого, Золотухина, Демидову, Жукову, Сайко, Хмельницкого, Филатова и других актеров, сидевших сейчас полукругом на сцене. Аплодисментам и цветам после каждого выступления не было конца.
* * *
Житейская повседневность не отбирает, а сваливает в беспорядочную груду темы для разговоров, поэтому случалось, что мы касались и неприятностей. Расскажу об одной из них.
Популярность Владимира Высоцкого росла, всюду его приглашали на выступления, думал он и об издании авторской пластинки. И как раз в это время «Советская культура» опубликовала читательское письмо о том, как Высоцкий приехал в какой-то далекий сибирский город, если не ошибаюсь, Новокузнецк, дал за день четыре концерта, под конец пел уже без сил, охрипшим голосом и т. д. и т. п. Местный журналист обвинил его в погоне за заработками. Следовало примечание соответствующей организации, в котором пояснялось, что артист Владимир Высоцкий не певец и не музыкант и не имеет права давать самостоятельные концерты. Осуждалось в резкой форме, что концертов устраивалось по нескольку в день.
— А что делать, если меня приглашают? — объяснял мне Высоцкий. — Если не пойдешь, значит, зазнался. А там говорят: в городе большого зала нет, а интерес огромный, не можем обеспечить всех билетами. Тут работают тысячи молодых людей. Каждый хочет послушать. У нас двадцать пять тысяч заявок, а зал на тысячу мест. Билеты даем комсомольским передовикам и активистам как награду за трудовые успехи. Как поступить? Единственный выход — сделать несколько выступлений подряд. Может быть, некоторые думают, что это халтура? Что это погоня за заработками, как там писали? Я в конце от усталости не вижу зала, забываю, какую песню пел, какую нет, в голове бурлит, а публика просит еще и еще…
Этот пренеприятный эпизод мог иметь самые печальные последствиях. Известно, что после большого успеха двадцатилетней Людмилы Гурченко в фильме «Карнавальная ночь» появились два фельетона и карикатура, которые обвиняли юную студентку в том, что она брала деньги за встречи со зрителями и концерты. После этого от нее отшатнулись все режиссеры, и Гурченко потонула в забвении, как сама пишет в книгах «Мое взрослое детство» и «Аплодисменты». К счастью, описанный случай прошел для Высоцкого без последствий. Новое время — новые песни…
За подписью некоего фрезеровщика с завода «Серп и молот» в «Комсомольской правде» было опубликовано письмо, в котором автор весьма самоуверенно утверждает, что на «Таганке» царит режиссерский деспотизм, что там нет актеров, а те, что есть, не могут себя проявить… Знакомый журналистский маневр той поры: приписать свои мысли представителю рабочего класса или народу вообще. И этот единственный, сфабрикованный в кабинетах голос был обращен к миллионам слушателей, которые с утра до вечера прокручивали километры пленки с записями Высоцкого или ночами стояли в очереди в кассу «Таганки», чтобы увидеть, что за исчадие ада этот режиссер…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
