Еще один поступок падре Сеферино был благосклонно встречен в квартале и завоевал ему новых прихожан: его великодушие, проявленное к Хаиме Конче после унизительного поражения экс-полицейского. Священник сам помог обитательницам Мендоситы смазать раны знахаря зеленкой и арникой и объявил, что не изгоняет его из квартала, а напротив (в данном случае священник был похож на одного из Наполеонов, который великодушно угощает шампанским и выдает замуж свою дочь за генерала, чью армию только что разгромил), предлагает Хаиме Конче служить в церкви пономарем. Знахарю было позволено, как и прежде, снабжать обитателей квартала всевозможными приворотными зельями и талисманами, хранящими от недуга, от дурного глаза, ненависти и несчастья, но сбывать их по умеренным ценам, установленным самим священником. Хаиме Конче запрещено лишь было вторгаться в духовную сферу. Падре Сеферино разрешил бывшему сержанту по-прежнему заниматься ремеслом костоправа, но запретил трогать больных, страдающих другими недомоганиями, коим надлежало обращаться в больницу.
Методы, с помощью которых падре Сеферино Уанка Лейва привлек в свою приходскую школу ребят Мендоситы, слетавшихся сюда словно мухи на мед или чайки на мелкую рыбу, были не совсем праведными и вызвали первое серьезное предупреждение церковных властей. Священник пообещал детям за каждую неделю занятий дарить по картинке-образку. Понятно, эта наживка не привлекла бы толпы нищих сорванцов, не будь «картинки-образки» на самом деле изображением голых девиц, весьма не похожих на непорочных дев. Матерей, удивленных педагогическими методами священника, он заверил, что хоть это и кажется странным, но картинки-образки спасут их детей от соблазна нечистой плоти, сделают их менее задиристыми, более послушными и мечтательными.
Для привлечения девочек из своего квартала он использовал природную женскую склонность, благодаря которой и появилась первая библейская грешница, а также прибегнул к содействию Майте Унсатеги как своей помощницы в приходских делах. Донья Майте обладала мудростью, какую можно нажить только двадцатилетним управлением публичными домами на авениде Тинго-Мария. Она сумела завоевать симпатии девочек, обучая их тому, что им нравилось: красить губы, румянить щеки и подводить ресницы без покупной косметики; делать из ваты, из подушечек и даже просто из газет накладные груди, бедра и ягодицы; танцевать модные танцы вроде румбы, уарачи, порро и мамбо. Увидев в женском отделении школы рой сопливых девчонок, дерущихся из-за единственной на весь квартал пары туфель на высоких каблуках и выделывающих всякие па под придирчивым оком бывшей сводницы, церковный инспектор не поверил своим глазам. Наконец, обретя дар речи, он поинтересовался у падре Сеферино, не собирается ли тот учредить Академию проституции.
– Я отвечу положительно, – сказал сын Негритянки Тереситы, не боявшийся высказываться откровенно. – Раз у них нет иного пути, кроме этого ремесла, так пусть хоть занимаются им профессионально. – (За это он получил второе предупреждение от церковных властей.) Однако падре Сеферино вовсе не заслуживал титула Великого Сводника Мендоситы, каким его наградили недруги. Просто он был практичным человеком, хорошо знавшим жизнь. Он не поощрял развития древнейшей профессии, но лишь поставил ее на научную основу и принял жесткие меры, чтобы женщины, зарабатывавшие на жизнь таким образом (все обитательницы Мендоситы в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет), не трудились в периоды естественного недомогания, дабы клиенты из-за этого не лишали их платы за труд. Изгнание из квартала двух десятков сутенеров (а также и их преемников) было воистину героическим трудом на благо общественного здравоохранения, за который падре Сеферино получил несколько ножевых ран и поздравление алькальда района Ла-Виктория. В этой борьбе священник не раз прибегал к методу «вооруженной проповеди». С помощью Хаиме Кончи как уличного глашатая падре Сеферино объявил, что закон и религия запрещают мужчине жить трутнем за счет низших и более слабых существ и отныне каждый, кто осмелится эксплуатировать женщину, познакомится с его кулаками. Ему пришлось выбить челюсть Великому Маргарину Пачеко и глаз Папеньке, сделать импотентом Педрито Удавку и идиотом Самца Сампедри, а также наградить кровавыми синяками Хромулю из Уамбачо. В разгар этой кампании, достойной Дон-Кихота, падре Сеферино однажды ночью попал в засаду и был исполосован ножами; преступники решили, что он мертв, и бросили его в грязи на растерзание псам. Однако жизнестойкость бывшего мальчугана, который вырос в соответствии с учением Дарвина о естественном отборе, оказалась сильнее ржавых лезвий – он выжил, хотя на теле и лице сохранились шрамы, сделавшие его, по мнению искушенных дам, еще привлекательнее. На теле его осталось полдюжины рубцов, а в памяти запечатлелось лицо главаря налетчиков, которого после суда направили, как безнадежно больного, в психиатрическую лечебницу. Главарь был из Арекипы и носил библейское имя и фамилию морского животного: его звали Эсекиель Дельфин.
Предпринятые Сеферино усилия и жертвы оказались не напрасны: квартал Мендосита, как ни странно, очистился от сутенеров. Падре стал любимцем всех женщин квартала; с тех пор они толпами ходили к мессе и каждую неделю исповедовались. Чтобы ремесло, кормившее их, приносило как можно меньше зла, священник пригласил в квартал врача из Католической ассоциации, который давал женщинам консультации по вопросам половой гигиены и практические советы по своевременному обнаружению у себя или у клиента признаков венерических болезней. Для тех случаев, когда методы контроля над рождаемостью – им обучала девочек Майте Унсатеги – не оправдывали себя, падре Сеферино перевел из Чиримойо в Мендоситу ученицу доньи Анхелики, чтобы та своевременно расправлялась с головастиком – результатом продажной любви. Тринадцатое предупреждение от церковных властей падре Сеферино получил, когда иерархам стало известно, что священник поощряет применение предохранительных средств и является убежденным сторонником абортов.
Четырнадцатое предупреждение поступило за так называемую Ремесленную школу, которую осмелился открыть падре Сеферино. В этой школе опытнейшие профессионалы квартала за увлекательными беседами (то один случай расскажут, то другой), когда и время-то проходит незаметно, без особых формальностей учили новичков различным способам зарабатывать себе на фасоль. Здесь, например, показывали упражнения, после которых пальцы становились умными и ловкими инструментами, способными проникнуть в любой карман, сумку, портфель, чемодан и среди множества предметов отыскать вожделенный кошелек. Здесь же объясняли, каким способом, имея немного терпения, можно простой проволочкой заменить самый хитрый ключ и открыть дверь и как завести мотор автомобиля любой марки, если ты случайно не его владелец. Еще в школе показывали, как вырвать сумочку на ходу и удрать – бегом или на велосипеде, как перелезть через стены и бесшумно выставлять оконные стекла, как делать предмет неузнаваемым, когда у него появился другой хозяин, и – исчезать из тюремного подвала без разрешения полицейского комиссара. В упомянутой школе мастерили ножи и даже (возможно, то были наговоры завистников?) изготовляли наркотики. Все это в конце концов завоевало падре Сеферино любовь и признательность мужчин Мендоситы и одновременно явилось причиной первого столкновения с полицией района Ла-Виктория, куда Сеферино был доставлен однажды ночью и где ему угрожали судом и тюрьмой, поскольку для стражей порядка он стал олицетворением «мозгового центра» всего преступного мира. Как и следовало ожидать, падре Сеферино был спасен его влиятельной покровительницей.
К тому времени священник сделался популярной личностью, привлекшей внимание газет, журналов и радио. Его деятельность вызывала оживленные дискуссии. Некоторые считали Сеферино чем-то вроде святого, представителем передового отряда священнослужителей, который призван революционизировать Церковь. Но были и другие, считавшие его «пятой колонной» сатаны, задача которого – изнутри подорвать обитель святого Петра. Благодаря падре Сеферино, или по его вине, Мендосита превратилась в туристский центр: исконный рай бандитов привлек любопытных, верующих, журналистов, просто снобов, которые стекались сюда, чтобы увидеть, потрогать священника, поговорить с ним или попросить у него автограф. Его популярность вызвала раскол местной Церкви: один лагерь считал ее благотворной для дела религии, другой – вредоносной.
Однажды во время процессии в честь чудотворца Лимпийского – этот культ был привнесен в Мендоситу падре Сеферино и распространился по всему приходу, как огонь по сухой соломе, – священник победоносно объявил, что во всем приходе нет ни одного живого некрещеного ребенка, включая и тех, что родились в последние десять часов. Гордость переполняла сердца всех верующих, и впервые церковные власти направили священнику поздравления после столь многочисленных нареканий.
