Прошли суббота и воскресенье. В понедельник, в одиннадцать часов утра я позвонил в дверь «Оленьего парка». Я был готов отказаться от работы, но хотел, чтобы меня уволили. В дверях дворецкий сообщил мне, что миссис Скил ждет меня на веранде. Я поклонился ей. Она протянула мне руку со словами:
— Присядьте, пожалуйста, мистер Норт.
Я сел, не сводя глаз с ее лица.
— Мистер Норт, в первый раз, когда я вам звонила по телефону, я была не совсем откровенна. Я не сказала вам всей правды. Моя дочь Элспет тяжело больна. Последние месяцы мы каждые две недели возим ее в Бостон, к доктору Боско, на осмотр и рентген. Доктор опасается, что у нее опухоль в мозгу, но некоторые симптомы его озадачивают. Вы, наверно, заметили, что расстройства речи у нее нет, хотя ей больно, если она повышает голос. На зрение, ни чувство равновесия у нее не нарушены. У нее бывают выпадения памяти, но это можно объяснить бессонницей и лекарствами, которые ей дают.
— Она держалась за подлокотники, словно за спасательный круг. — Доктор Боско решил оперировать ее на следующей неделе. Он хочет, чтобы в четверг она легла в больницу… Дочери кажется, что в этом нет нужды. Она убеждена, что вы способны ее вылечить… Конечно, ассистент доктора мог бы сделать ей укол и ее бы увезли в Бостон… как… как «мумию», по ее выражению. Она говорит, что будет сражаться с ним «как с драконом». Можете себе представить, какое это огорчение для всего дома.
Я хмуро слушал ее.
— Мистер Норт, я хочу обратиться к вам с просьбой не как наниматель, но как страдающая мать страдающего ребенка. Элспет говорит, что согласится поехать в Бостон «миром», если операцию отложат на две недели и если вы дадите обещание навестить ее там два раза.
— Конечно, мадам, если врач разрешит.
— Спасибо. Я уверена, что смогу это устроить; я должна это устроить. В вашем распоряжении будет машина с шофером — оба раза вас привезут и увезут.
— Это лишнее. Я сумею сам добраться до Бостона и до больницы. Пожалуйста, запишите мне часы посещений и дайте письмо, чтобы меня пустили в больницу. Я пришлю вам отчет о моих расходах, включая оплату занятий, которые мне придется отменить. Кроме этих основных расходов, я никакого вознаграждения не хочу. Мне кажется, нам будет легче разговаривать, если с нами будет ваш сын Артур.
— Да, можете на него рассчитывать.
— Миссис Скил, после моего прошлого визита, в пятницу, у мисс Элспет повторялись приступы мигрени?
— Ей стало гораздо лучше. Она говорит, что проспала всю ночь «как ангел». У нее улучшился аппетит. Но вчера ночью — в воскресенье — опять началась боль. Это было ужасно. Мне так хотелось позвонить вам. Но тут были мисс Чалмерс и наш ньюпортский врач. Они считают, что во всем виноваты вы. Они забывают, что это происходило множество раз, еще до того, как вы появились. И ее отец был здесь. Скилы из поколения в поколение почти не болели. Я думаю, что он мучается больше меня — ведь я выросла… среди… таких болезней.
— Мы будем сегодня заниматься?
— Она спит. Слава богу, уснула.
— Когда она едет в Бостон?
— Даже если операцию отложат — а я буду на этом настаивать, — она уедет в четверг.
— Пожалуйста, передайте мисс Элспет, что я приду в среду и что навещу ее в Бостоне, когда вы скажете… Миссис Скил, звоните мне в любой час дня и ночи без колебаний. Днем меня трудно поймать, но я оставлю вам свое расписание с номерами телефонов, где меня можно найти. Вы и мисс Элспет должны набраться смелости не уступать тем, кто возражает против моих посещений.
— Спасибо.
— Мадам, хочу сказать еще одно. Артур — просто замечательный молодой человек.
— Правда ведь? Правда?
И мы рассмеялись, удивляясь самим себе. Тут в дверях появился джентльмен. Без сомнения — бывший граф Йене Скил Скилский. Он сказал:
— Мэри, будь добра, перейди в библиотеку. Всякой глупости должен быть конец. Это — последний визит французского учителя в наш дом. Не соблаговолит ли французский учитель послать мне как можно скорее счет? Всего хорошего, сэр.
Я лучезарно улыбнулся в лицо разгневанному хозяину.
— Спасибо, — сказал я, поклонившись с видом служащего, которому предоставили долгожданный отпуск. — Всего хорошего, миссис Скил. Передайте, пожалуйста, мой сердечный привет вашим детям. — Я опять улыбнулся хозяину и поднял руку, как бы говоря: «Не трудитесь меня провожать. Я знаю дорогу». Только первоклассный актер, будучи выгнан из дома, может покинуть его так, как будто ему оказали великую милость — Джон Дрю, например; Сирил Мод; Уильям Жилетт.
Я ожидал ночного звонка, поэтому сидел с книгой. Звонок раздался около половины второго.
— Мистер Норт, вы сказали, что я могу вам позвонить в любой час.
— Ну конечно, миссис Скил.
— Элспет очень огорчена. Она хочет вас видеть. Ее отец разрешил.
Я покатил к ним. Свет горел во всех окнах. Меня привели в комнату больной. Слуги, в крайнем смятении, но одетые так, как будто это был полдень, притаились в темных углах и за полуоткрытыми дверьми. Миссис Скил стояла в верхнем холле с врачом. Меня представили ему. Он был очень сердит и холодно пожал мне руку.
— Доктор Эглстон разрешил мне вас вызвать.
В отдалении я увидел мистера Скила, очень красивого и взбешенного. Миссис Скил приоткрыла дверь и сказала:
— Элспет, милая, мистер Норт пришел тебя проведать.
Элспет сидела в постели. В глазах ее горела ярость — должно быть, после долгой схватки с отцом и врачом. Я одарил улыбкой всех присутствующих. Мисс Чалмерс не было видно.
— Bonsoir, chere mademoiselle [86].
— Bonsoir, monsieur le professeur [87].
Я обернулся и сказал деловитым тоном:
— Я хочу, чтобы Галоп был с нами.
Я знал, что где бы он ни был, он меня услышит. Он появился тут же. Поверх пижамы на нем был толстый халат с гербом его школы. На виду у зрителей я вынул часы и положил на столик возле кровати. По моему знаку Галоп распахнул дверь в холл и другую — в следующую комнату, где, наверное, кипела мисс Чалмерс.
— Вам было плохо, мисс Элспет?
— Да, немного. Я не позволила сделать мне это.
Я повернулся к двери и спокойно сказал:
— Все желающие могут войти. Я пробуду здесь пять минут. Я прошу только оставить за дверью свой гнев и страх.
Вошла миссис Скил и села на стул в ногах у Элспет. Пожилая женщина, перебиравшая четки — должно быть, няня Элспет, — вошла с видом человека, бросившего вызов порядкам. По-прежнему перебирая четки, она стала в углу на колени. Я продолжал улыбаться во все стороны, словно это самый обыкновенный визит, а я — старый друг дома. Случай же был настолько из ряда вон выходящий, что слуги толпились у дверей и никто им не выговаривал. Некоторые даже вошли в комнату и остались стоять.
— Мисс Элспет, когда я ехал на велосипеде по авеню, там не было ни души. Точно лунный пейзаж. Очень красиво. Я с нетерпением ждал встречи с вами. Я был слегка exalte [88] и неожиданно для себя запел старую песню, которую вы должны знать: «Каменные стены — еще не темница, железные прутья — не клетка» [89]. Эти строки, написанные почти триста лет назад, служили утешением тысячам мужчин и женщин — и вот мне тоже. А сейчас я вам что-то скажу по-китайски. Вы ведь помните, я вырос в Китае. Потом я переведу. И эл сань — с падающей интонацией. Сы. Цзи-дань-гао — с повышением. У — понижение тона — ли ту бэй. Ну ци фо нью. И так далее. — Первые семь слов — все, что я знаю по-китайски. Означают они: «Раз, два, три, четыре, курица — яйцо — пирожок». Мадемуазель, это значит: «Вся природа едина. Каждое живое существо тесно связано со всеми другими живыми существами. Природа хочет, чтобы каждое существо было совершенным представителем своего рода и радовалось дару жизни». Это относится и к рыбке Галопа, и к Жаклине, и к Байяру, и ко всем присутствующим, включая вас, Галопа и меня. — Это были не слова Конфуция или Мэн-цзы, а парафраза чего-то из Гете.
Я наклонился к ней и заговорил тихим голосом:
— Пусть вас отвезут в Бостон. Операцию будут откладывать и откладывать. Я приеду в Бостон не только навестить вас — я повидаюсь с доктором Боско. Он когда-нибудь был здесь, видел «Олений парк»?
— Да. Видел.
— Я скажу ему, что вы — как прекрасный олень в «Оленьем парке», но вам хочется выйти за железную ограду. Ваши головные боли — протест против этих прутьев. Я скажу доктору Боско, чтобы вас отправили к тете Бенедикте, где олени никогда не знали, что такое клетка.
— Скажете?
— О, да.
— Конечно, скажете! А туда вы ко мне приедете?
— Постараюсь. Но вокруг тридцатилетнего человека — клетки и клетки. Так помните: я приеду к вам в Бостон не один раз и все лето буду часто вам писать. У меня осталась одна минута. Я положу вам руку на лоб… всю дорогу домой мои мысли будут над вами, как рука, и вы уснете.
Все стихло… Минута безмолвия на сцене — большой срок.
