Они обошли длинное здание рынка, магазины которого были заколочены, но рядом с которым шлындали какие-то подозрительного вида люди с мешками, и Алеша спросил у курившего по дороге Яшки:
- А это кто такие? Тоже за кониной пришли?
- Эти-то? - усмехнулся Свиной Нос. - Нет, не за кониной. Мешочники это, продавцы. Совдепы-то торговать запретили, вот они тихонько из деревень везут и здесь приторговывают. Доберемся, брат, сегодня и до них! Попотрошим их мешочные утробы, чтоб неповадно было нарушать законы советской власти!
Зашли за угол, и Яшка показал на пасть арки, ведущей вовнутрь четырехугольного рыночного здания.
- Давай, пошел! - подтолкнул он Алешу. - Вон они уже телегу нагружают. Иди к солдату!
И Алеша, у которого сердце трепетало, как листок на ветру, вошел во двор. Он знал, что решился на опасное, даже преступное дело, но новое чувство, чувство преодоления опасности, а значит, и осознания себя как человека сильного, а не такого, каким он видел себя прежде, захватило Алешу и отогнало доводы рассудка и морали.
Часовой с винтовкой за спиной на самом деле стоял рядом с подводой, имевшей высокие борта и до половины нагруженной кусками красного, лоснящегося мяса, распространявшего на большое расстояние тяжелый, нездоровый запах.
"И зачем им эта конина?" - подумал Алеша, но ноги уже несли его к часовому в выцветшей гимнастерке и в красноармейском шлеме с суконной звездой. Еще не успев придумать, что бы такое спросить у этого молодого красноармейца, Алеша оказался рядом с ним, и его широко распахнутые, наполненные страхом глаза отчетливо свидетельствовали о какой-то большой нужде.
- Господин караульный... - начал было Алеша совсем неудачно и сразу запнулся, а солдат с нескладной бородкой на совсем ещё юном лице, грозно насупив брови, сказал:
- Какой я тебе господин? Господ нынче нет, все перевелись. Ну, чего тебе надо?
- Да спросить я хотел, - выдавил из себя Алеша, - вы эту звезду на шапку сами пришивали, или так уж получили?
Но вопрос показался солдату странным, и он подозрительно посмотрел на хорошо одетого подростка - аккуратненький пиджак, красная сорочка с ленточкой-галстуком, клетчатые брюки и желтые штиблеты.
- А тебе что за дело до моей звезды? - спросил сурово. - Ты не из контриков, случайно? Может, не уважаешь звезду - знак рабоче-крестьянской Красной армии?
- Нет, что вы, очень уважаю, это я так, интереса ради...
А между тем рваная братия под предводительством Свиного Носа, пользуясь тем, что караульный отвернулся и разговаривает с Алешей, а человек в кожаном фартуке, носивший из здания бойни куски конины, только что зашел в помещение за грузом, крадучись мягко, по-кошачьи, приблизились к подводе и схватили каждый по здоровенному куску темно-красного на ребрах и мостолыгах мяса. С насмешливыми криками, зная, что никто уже их не догонит, бросились они на улицу, взметая пыль двора своими рубищами.
- Эй! Стой! Куда?! - услышав шум и обернувшись, закричал часовой, пытаясь снять из-за спины винтовку, но рука запуталась в ремне, да и поздно было стрелять вдогонку тем, кто покусился на ценный продукт питания, беспризорники исчезли в проезде, и только Алеша остался стоять на месте, растерянно моргая.
- Ах ты гад! Контрик недорезанный! - кинулся к нему караульный, догадавшись, что каверзные вопросы подростка были средством отвлечь внимание. - Ну, загремишь у меня в чеку! Там у тебя расспросят, что ты за птица!
И лишь одно упоминание Чрезвычайки вдруг сбросило с Алеши оцепенение. Он понял, что нужно собрать всю силу воли в один комок, и вдруг какая-то таившаяся в его теле энергия, о которой Алеша даже не подозревал в дворцовых покоях, сделала его руки и ноги послушными, готовыми сражаться, и мальчик, резко рванувшись вперед, толкнул солдата в грудь так сильно, что тот полетел на брусчатку двора, лязгнув о камень винтовкой, а Алеша бросился к арке и через несколько секунд уже был за пределами рынка.
Он думал, что не застанет на улице своих новых друзей, но они, пряча конину под полами оборванных одежд, встретили Алешу одобрительным хохотом, потому что видели, как он уложил красноармейца. Хлопали по плечам, по спине, называли "молодцом", "фартовым", "нашенским", а Свиной Нос, улыбаясь, сказал:
- Ну, Костяной Кулак, не ожидал я от тебя такой прыти! Думали, словит тебя тот краснозвездный в обмотках. Но ты - шустряк. И нам подыграл, и себя не выдал. Ладно, на хазу к нам пойдем. Шамовку жрать будем - суп из конины сварим с картохами.
Алеша, ушедший из дому рано утром и не евший ни единой крошки, при упоминании о еде сглотнул слюну, хотя суп из конского мяса его совсем не привлекал. Но расставаться с этими бродягами ему не хотелось. Они сильно нравились ему удальством и независимостью, то есть качествами, о которых Алеша мог только мечтать и которые, оказалось, проявились неожиданно и в нем самом.
- Хорошо, пойду с вами. Только это недалеко?
- Да рядом! - ответил Яшка. - Вон она, аптека Пеля! Сам Пель за границу драпанул, а мы в подвалах его дома хазу себе устроили. Знаешь, какие там подвалы? У-у, дворцы настоящие! С нами пойдешь - не пожалеешь!
Алеша представил эти дворцы-подвалы, и ему сильно захотелось побывать там, где, как ему казалось, он попадет в обстановку парижских катакомб, о которых он знал по французским романам. Окруженный оборванцами, он быстро пошел к огромному зданию, похожему на средневековой замок. Теперь Алеша очень жалел, что, прожив в Питере так много лет, он ни разу не был здесь, не видел ни Андреевского собора, ни такого замечательного рынка, ни этого мрачного величественного дома, где обитал, подобно древнему кудеснику-алхимику, какой-то аптекарь с немецкой фамилией.
Обошли замок со стороны переулка, зашли во внутренний двор, крошечный, окруженный поднимавшимися чуть не до неба стенами, снова нырнули под арку и опять очутились в тесненьком дворе-колодце, где каждый звук звонким, каким-то цокающим эхом летал от стены к стене. Беспризорники смело двинулись к одному спуску, уводящему куда-то в глубину, под землю.
- Спускайся, - легонько подтолкнул Свиной Нос Алешу, и сын царя, бывший претендент на российский престол, стал спускаться вниз, покуда не оказался в темном подвале, где, однако, хоть и было темно, но не пахло сыростью. Яшка же сказал:
- Тут у Пеля склад был. Посуду всякую, банки-склянки для аптеки хранил. Чисто здеся, хорошо. Не знаю, правда, как по зимнему времени будет, а пока кайфуем здесь с друганами фартовыми, - и крикнул громко и требовательно: - Эй, кто-нибудь, ну-ка плошкой хоть посветите нам - шамовки принесли!
Два огонька поплыли навстречу Алеше из темноты подвала, и у мальчика даже сердце заколотилось сильнее - до того таинственными показались ему эти плавающие во мраке огни. Скоро его кто-то крепко взял за руку выше локтя, повел вперед, и вот уже просторное помещение открылось взору Алеши, и вид его, таинственный и жуткий, - высокие сводчатые потолки, много горящих свечей, - буквально сразил мальчика, понявшего, что никогда прежде, повидав даже многое из того, что недоступно простому смертному, он не находился в таком страшно интересном месте.
- Пять ящиков свечей нашли в подвале, вот и не жадничаем - освещаемся по-царски, - сказал Свиной Нос, видя восхищение на лице нового товарища. А потом крикнул кому-то: - Матрешка, Киска, конину у Сивого и Подковы возьмите да сразу давайте варите шамовку. Я Алешку этого, то есть Костяного Кулака, по-барски попотчевать хочу! Картошки не пожалейте, а то сделаете, как в прошлый раз, суп ритатуй - по краям капуста, а посередине...
- Да знаем мы без тебя, не гунди! - послышался откуда-то из угла хриплый девичий голос, заспанный и ленивый.
Алеша, вдруг почувствовавший сильную усталость, внезапно вспомнил дуэль, смерть Кирилла Николаича, то, как плакал его папа, закапывая в песок мертвое тело, и чуть не заплакал снова. Он опустился на какой-то ящик у стены. Домой ему возвращаться не хотелось, потому что ничего, кроме горя и слез, он не застал бы в своей квартире. Зато здесь, в подвале, в этом подземном мире, все жило шумной, радостной жизнью. Беспризорники горланили какую-то страшную бандитскую песню, перебивая друг друга, рассказывали хвастливые истории о своих подвигах, ругались, били себя в грудь, картинно рвали на себе и без того рваную одежду, оголяя свои худые, нечистые, покрытые струпьями тела, но Алеше, хоть и было немного не по себе среди них, каких-то злых, очень свободных и бесшабашных, все-таки было при этом очень вольно и беззаботно - такого ощущения он не испытывал никогда.
Скоро принесли похлебку из конины, Алеше налили в жестяную миску наравне со всеми, ничуть не меньше, дали железную ложку, кусок черствого хлеба, и он принялся есть суп - гадкий, вонючий, - в котором плавал кусок жилистого лошадиного мяса, какого-то сладковатого, осклизлого. Мальчику вначале чуть не стало дурно от этого варева, его едва не вытошнило, но пересилив в себе отвращение, видя, с каким аппетитом, чавкая и стуча ложками, торопясь, ели суп беспризорники, Алеша тоже стал есть, и с каждой ложкой суп казался ему все вкуснее и вкуснее. И, привыкнув к пище, Алеша снова испытал гордость за себя от сознания собственной силы и свободы.
