Фрёкен Сара сидела в углу кареты напротив меня, она что-то сжимала в руках и с мрачным видом смотрела в окно. Я думал, что вообще-то у нас не было серьезных причин увозить ее из Тёнсберга. Хотя и там ей теперь уже нечего было делать, поскольку у нее больше не было ни денег, ни товара.
Она заметила, что я смотрю на нее, и протянула мне то, что держала в руках.
– Я захватила ваш парик, господин Петтер, – сказала она.
– Спасибо. – Я улыбнулся и взял эту кошку, которую переехала телега.
– Его надо почистить, и он будет как новый, – утешила она меня просто из вежливости. В лучшем случае этот парик мог бы получить вторую жизнь дома, у фру Ингеборг, в качестве тряпки для стирания пыли.
– Где в Осгордстранде они могут находиться? – вдруг спросил Томас.
– На постоялом дворе, – предположил я. – Юнкер плохо знает эти места, вряд ли он придумает что-нибудь другое.
Действительно, у постоялого двора была привязана лошадь, но одна, а не две. Значит, они проехали дальше. Но все-таки я забежал к старой Сигне, которая у очага мешала в котле какое-то варево и до смерти испугалась, увидев меня.
– У вас были сегодня два незнакомца – благородный господин и иностранный торговец? – крикнул я с порога и шагнул к ней. Она испуганно схватилась за сердце и выудила из котла упавший туда половник; чертыхнувшись, Сигне сказала, что чуть не сварила кашу из своего лучшего половника только потому, что у меня не хватает ума вести себя, как подобает людям. Я извинился и вытер для нее ручку половника.
– Вообще-то были у нас сегодня чужие люди, – буркнула она и покосилась на меня. – Разве вас не собираются повесить?
– Что?! – Я чуть не упал. – Меня?.. Повесить?..
– Да, – мрачно ответила она. – Это сказал один из них, а потом ударил другого по голове так, что у того брызнула кровь. Он сказал, что Петтера Хорттена должны повесить. Разве вы не Петтер Хорттен? – Она оглядела меня с ног до головы, будто на мне была краденая одежда.
– Да-да, – нетерпеливо сказал я. – Я – Петтер Хорттен. Куда они поехали?
– Один сказал, что второй виноват в том, что вас теперь повесят, и, вообще, виноват в том, что многим пришлось умереть…
– Кому пришлось умереть? – От волнения я потянул Сигне за руку. – Кто должен был умереть, Сигне?
– А вы спросите у него самого, – сказала она, отнимая у меня свою руку. – Он лежит в комнате на втором этаже, у него разбито лицо.
Я бросился вверх по лестнице.
– Скажите ему, что каша готова! – крикнула она мне вслед.
Я ворвался в комнату, даже не постучавшись, нунций вскочил с кровати и поднял руки, чтобы защитить себя; наконец он обнаружил, что это – я.
– Господин Петтер, – с облегчением пробормотал он, закрывая лицо окровавленной тряпкой.
Я был готов расцеловать его, так велика была моя радость, что он жив.
– Будет он есть кашу или не будет, но заплатить за нее он должен! – Сигне была приветлива, как всегда. Я бросил ей деньги и послал ее к черту, однако все-таки успел услышать, как она пробурчала: – Но он успел сказать, где это лежит… и если он это найдет, он станет!.. – Но мы уже бежали к карете.
Пока кучер выбирал наиболее приемлемую дорогу – мимо Гленне, – и мы быстро приближались к Хорттену, нунций рассказал, что юнкер Стиг как мог гнал их лошадей, и что нунций потребовал, чтобы они остановились в Осгордстранде, заявив, что он вот-вот свалится с лошади. Юнкер Стиг разозлился и сказал, что теперь Петтера Хорттена повесят из-за того, что нунций сказал, что он должен умереть.
– Кто он? – прервал нунция Томас. – Кто должен был умереть? Вы?
– Не знаю. – Нунций был в отчаянии. – Он много чего наговорил, это было так странно.
Юнкер хотел сразу же ехать дальше и потащил нунция к лошадям, но когда нунций заявил, что сначала должен поесть, завязалась драка, юнкер в кровь разбил ему лицо и выбежал за дверь.
– Он бросил мне монету и назвал меня шутом. – Нунций порылся в карманах и показал нам монету.
– Монету?! – Томас взял ее, перевернул, повертел и нахмурил лоб. – Это кардинальская монета, или, как мы ее называем, двуглавая. Видите, на ней изображен католический кардинал, на нем митра, и у него двойной подбородок – все как будто правильно и хорошо. Но если вы повернете его головой вниз, вы увидите шута в колпаке с бубенчиками.
Нунций ахнул, схватил монету и долго ее разглядывал, вертя так и сяк.
– Монета старая и ничего не стоит. – Томас нетерпеливо забрал у него из рук монету. – Это шутка, обман.
Нунций покачал головой.
– Какое ребячество! – раздраженно проговорил он.
– Вы знаете, куда он поехал? – Томас наклонился к нунцию и пристально смотрел на него.
– До того как мы расстались, он несколько раз упомянул усадьбу Хорттен. – Но ведь он мог и изменить свое решение…
– Нет! – Томас снова сел и поглядел на сгущавшиеся за окном кареты сумерки. – Нет, вскоре мы это узнаем.
Когда кучер свернул налево и поехал к Хорттену, из-за деревьев на востоке проглянула луна. Она уже покидала линию горизонта, но еще цеплялась за него, как большой приклеившийся круг сыра. На дворе усадьбы у двери хлева стоял хозяин, вокруг роились мухи, у него из шеи текла кровь.
Мы с Томасом выпрыгнули из остановившейся кареты и в страхе бросились к нему.
– Что случилось? – удивился он.
Мы не отрывали глаз от его кафтана, от крови, наконец я узнал этот кафтан, в нем хозяин обычно резал скот.
– Я уже зарезал его, – сказал хозяин и с ухмылкой показал нам нож. – Вот, собирался свежевать.
– Кого? – хрипло спросил Томас.
– Бычка, – объяснил хозяин. – Как вы и просили.
– Мы, просили?
– Ну да… – Хозяин растерялся. – Так сказал этот чертов юнкер. Сказал, что вы собираетесь что-то отпраздновать и хотите, чтобы я зарезал бычка и чтобы вы могли завтра устроить праздник. – Голос хозяина выдал его смятение – посоленная говядина должна была провялиться не меньше двух-трех лет, чтобы она годилась для праздничного угощения.
– Он так и сказал… праздник? – ничего не понимая, переспросил я.
– Где он? – Томас огляделся по сторонам.
– Куда-то уехал. Сказал, что вернется поздно. – Хозяин схватился за живот. – Вот живот прихватило. Это газы. – Он выпустил газы и облегченно вздохнул.
– Вы пили с ним что-нибудь до того, как он уехал?
– Нет… Ничего. А что?..
Мы не стали ждать и оба бросились в дом. Остановившись в дверях кухни, мы ее оглядели.
– Вода! – крикнул Томас.
– Разведенная сыворотка, – предположил я и показал на неполное ведерко.
Томас схватил ведерко, выбежал во двор и выплеснул сыворотку на землю.
– Это еще зачем? – Хозяин ничего не понимал.
– Боюсь, он отравил эту сыворотку, – выдохнул Томас и потряс ведерко, выливая на камни последние капли.
– Нет, – сказал хозяин.
– Вы бы ничего и не заметили, вкус остался бы прежним, но…
– Нет, – упрямо повторил хозяин. – Я разбавил эту сыворотку уже после того, как он уехал.
Томас медленно поднял голову, отдал ведерко хозяину и ушел. Прибежала кошка и начала лизать вылитую сыворотку, она довольно урчала.
Когда Томас вернулся, мы распределили, кто где будет спать. Фрёкен Сара и Герберт накрывали на стол, а Томас, помощник судьи и я обсуждали наши дальнейшие действия. Нунций ушел в предоставленную ему комнату для гостей, чтобы отдохнуть или помолиться. А может, чтобы привести в порядок свой нос и свое достоинство, сильно пострадавшие за этот день.
– Как думаешь, где сейчас этот юнкер? – спросил у меня Томас.
– Где угодно, – ответил я, глядя в темноту. – Мог спрятаться где-нибудь по соседству, в лесу Хорттена, например, или в лесу вокруг озера Бёрре. А может, и на островах. Как бы то ни было, а до рассвета найти его будет трудно.
– А лунный свет? – сказал помощник судьи.
– Луна почти все время закрыта облаками, – сказал Томас. – Мне было трудно найти дорогу обратно в дом, а ведь я только спустился к воде…
– Может быть, он уехал в Холместранд? – предположил помощник судьи. – А уже оттуда вернется в Данию?
– Мне это тоже приходило в голову, – сказал я. – Но почему он тогда сделал такой большой крюк? Мог бы поехать прямо на север в Холместранд, не заезжая на полуостров Хорттен.
– Я не знаком с окрестностями Бёрре, – сказал помощник судьи. – Где находятся острова и другие места, о которых вы говорили?
– Господин Хорттен, не могли бы вы начертить нам карту этой местности? – попросил Томас.
Я достал письменные принадлежности и сделал простой и понятный рисунок.
– Вот здесь находится усадьба Хорттен. – Я показал на рисунок. – А здесь и здесь леса Хорттена, да, собственно, весь полуостров зарос лесом, не считая полей, которые вы сами видели. А тут, вокруг бухты, разбросаны усадьбы и хозяйства арендаторов. – Я снова показал на рисунок и написал несколько названий. – Не думаю, что он скрылся на каком-нибудь острове, – сказал я. – Не похоже, чтобы он в море чувствовал себя как дома, и я никогда не видел, чтобы он греб.
