— Аминь, хорошая проповедь, аббат.
Отец Клеман сменил тему разговора:
— Тьерри, я хочу, чтобы вы сделали мне последнее одолжение.
— Какое?
— Раз мы оба уезжаем, пришло время сдержать ваше обещание, данное после настольного футбола.
— Ну как же, долг чести! Непростая работа — вспомнить целых тридцать лет. Моя исповедь будет долгой.
Клеман жестом указал на дверь:
— Тогда пошли.
— Клеман, я соглашаюсь только ради вас. Вы тоже в своем роде чеснок.
Рассмеявшись, отец Клеман встал. Они пошли по коридору в ризницу.
Лейтенант Мартен пришел в мэрию с конвертом в руках. Из туристического филиала вышел Нгуен. Когда в кабинет явился Мартен, Маджер с Перрашем изучали материалы дознаний.
— И что это дает?
Перраш сосредоточенно смотрел на конверт.
— Я принес заключение криминалистов относительно убийства сенатора и протокол присутствовавших на вскрытии. — Мартен протянул конверт Наде. — Теперь все документы надо отдавать мне.
— А… простите.
Перраш вполголоса читал отчет. Мартен с Маджер переглянулись.
— Что-нибудь интересное, майор?
Через несколько секунд майор поднял голову и разочарованно произнес насмешливым тоном:
— Ничего такого, чего бы я уже не знал. Предположительно время смерти между половиной двенадцатого и половиной первого ночи. Он получил пулю в плечо, однако причина смерти не в этом. Он умер от удушья, последовавшего в результате закупорки дыхательных путей денежными купюрами. Это ясно.
— А гильзы… что они говорят об этом?.. А следы ДНК?
Перраш был слегка раздражен вопросами Мартена:
— Сейчас дойду. Нет, никаких следов ДНК, только сам Фабр. Мы имеем дело с профессионалом. Есть две гильзы, и вот это уже интересно. Одна девятимиллиметровая, другая — пятимиллиметровая.
— Другими словами?
Перраш проронил профессиональным тоном:
— Это означает, что сенатор воспользовался своим оружием.
— А оружие, найденное Мартеном и Нгуеном?
— Это «люгер», ему соответствует девятимиллиметровая гильза, лейтенант Маджер.
— Каким образом Анж Дютур мог раздобыть этот «люгер»?
Слово взял Мартен:
— Это полуавтоматический пистолет немецкой армии. Вчера утром мэрша нам объяснила — мне и Нгуену, — что катакомбы часто использовали во время Второй мировой войны, впрочем, мы там нашли листовки той поры.
— Интересно. Дютур наверняка нашел «люгер», рыская в старых туннелях у себя под домом. Словом, решительно все его изобличает, можно закрывать дело.
Перраш встал и вышел из комнаты. Несколько минут Мартен и Маджер молчали.
— Лейтенант, у вас есть новости от капитана Кюша?
— Да, сегодня утром капитан прислал мне сообщение: он возвращается в Бордо и берет две недели отпуска.
— Тем лучше. Ему это пойдет на пользу.
Отец Клеман находился у себя в комнате. Он застегивал коричневую кожаную сумку. Два более объемистых чемодана стояли на кровати, готовые к пути. Открыв дверь, он вошел в гостиную. Там ждала мадам Рапо, в фартуке, завязанном на талии, с белым носовым платком в руках.
— Святой отец, я так взволнована.
— Не надо, мадам Рапо, такова жизнь, она состоит из приездов и отъездов, смеха и слез, рождений и смертей.
Луиза вытерла слезы:
— Ну вот… Так оно и есть, святой отец, ваш отъезд — это для меня отчасти и есть смерть.
— Мадам Рапо, епископство недалеко отсюда, и я обещаю навещать вас.
— Вы для меня столько сделали.
— Нет…
— Да, святой отец.
— Мадам Рапо, я вручаю вам этот конверт для отца Жозефа. Он будет здесь до конца дня.
— Да, святой отец.
— В этом конверте я сообщаю ему некоторые сведения о приходе, а главное, я написал для него проповедь по случаю похорон профессора Шане. Это облегчит ему задачу, у него не будет времени приготовить ее.
— Какой вы добрый, святой отец. Обо всем успеваете подумать.
— Мадам Рапо, я хотел сказать вам, что без вас мне было бы очень трудно выполнить мою миссию. Капитан Кюш, который ждет меня на улице, тоже благодарит вас.
— За что? Я всего лишь выполняла свою работу… Святой отец, могу я поцеловать вас?
— Ну конечно.
Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку:
— Пожалуй, вы выше, чем может показаться, святой отец.
— Считаю это комплиментом. — Словно благословляя, он осенил ее крестным знамением: — До скорой встречи, мадам Рапо, да хранит вас Господь.
Надя была заинтригована. Марьетт положил на свою сберегательную книжку двенадцать тысяч евро. Это было седьмого июня 2002 года. А двадцать первого того же месяца он открыл счет, положив на него наличными три тысячи евро. Как свидетельствовали ежемесячные ведомости, его жалованье составляло тысячу девятьсот евро. Откуда он брал эти деньги? Была ли то плата за убийство Эдмона де Вомора? Учитывая заявления жандарма, это более чем вероятно.
Мартену с трудом удалось раздобыть выписки из счета владельца гаража. Моника, должно быть, воспротивилась этому. Гараж приносил хорошие доходы, и никакие особые взносы не бросались в глаза. Единственная вещь, которая привлекла внимание офицера полиции, — это досрочное погашение заема для финансирования гаража всего через пять месяцев после его подписания. Но это произошло еще в 1979 году. Откуда взялись такие средства? Если это была взятка, то в чем причина? Моника не сумела ответить на вопросы Мартена. С другой стороны, вызывал удивление образ жизни четы Барбоза, так как они редко пользовались своей кредитной карточкой и число выписанных чеков было весьма ограниченным. А ведь надо было жить, есть, одеваться?
Совершал ли он махинации с черным налом? Моника Барбоза была не слишком красноречива на сей счет. Да и как иначе, наверняка это было обычным делом в такого рода профессиях, где часто расплачивались наличными. Для налогового инспектора все это, безусловно, потребовало бы уточнений, но тут речь шла об уголовном расследовании, и на мелкие налоговые махинации Мартену было наплевать.
Он запросил в мэрии список умерших, но в 1979 году особо подозрительных смертей не обнаружилось. Сердечные приступы, несчастный случай на приставной лестнице, еще один погибший в автомобильной катастрофе. Была, правда, необъяснимая гибель утопленницы. Но между семнадцатилетней девушкой и Фабром, Барбозой или Марьеттом не прослеживалось никакой связи.
Нгуен остался доволен. Один и тот же банк на протяжении многих лет управлял счетом Фабра. Судя по выпискам, Фабр ежемесячно снимал наличные деньги. Сумма колебалась от тысячи до полутора тысяч евро. Что он делал с этими средствами? Свой счет он пополнял бумажными расчетами. Об этом свидетельствовали квитанции за подписью его жены. Однако рапорт полицейского, который допрашивал Люси Сен-Прё, не оставлял сомнений: она не подписывала этих документов. Она никогда не занималась счетами и знала, что Жан Луи подделывал ее подпись. Она не раз спрашивала его, не могло ли возникнуть из-за этого проблем. Он отвечал отрицательно. В конце концов, деньги поступали, и она их не считала.
Сейф за номером J41 в подвале банка тоже принадлежал Фабру. Судебное поручение, выданное прокуратурой, позволило вскрыть его. Содержимое на первый взгляд не представляло интереса: бумаги, документы о праве собственности, семейная книжка, золотые часы, — ничего особенного. Зато в деревянной шкатулке было обнаружено мелкокалиберное оружие, незарегистрированное в службах префектуры. Еще более удивительно было то, что такой же тип оружия был найден возле тела Эдмона де Вомора.
Совещание у майора Перраша, похоже, подтверждало завещание жандарма. Фабр, безусловно, был замешан в сомнительных историях, но, к несчастью, его уже не было в живых, чтобы давать объяснения, и все бесчинства депутата не представлялось возможным установить. Однако, в любом случае, у Перраша был свой виновник, и лейтенанты чувствовали, что «выкрутасы» Фабра будут преданы забвению.
Понедельник, 16 июля
В исправительной тюрьме Градиньяна Анж Дютур еще спал в своей камере на так называемой кровати. В его каземате было довольно чисто и безлико. На стене ни разворота журнала «Плейбой», ни письма безумно влюбленной невесты, которая будет ждать его до конца срока, если только он выйдет. Анж был совсем один и, похоже, никак не связан с внешним миром. В целях безопасности начальник учреждения поместил его в одиночку.
Глухой скрип тяжелой синей двери с огромным глазком вывел его из оцепенения. Тюремщик, каждое движение которого сопровождалось звоном ключей, привычным презрительным жестом предложил заключенному следовать за ним:
— Анж Дютур, к вам пришли, ступайте за мной.
Взгляд Анжа отражал нечто, свойственное свободному человеку, хотя это противоречило его положению. На лице его было написано возмущение, и даже волосы стали дыбом. В ответ на приглашение надзирателя он, не дрогнув, встал и вышел из камеры. Шагая впереди тюремного стража, как того требовали местные правила, он следовал по бесконечному коридору. Во время этого похода соседи по содержанию под стражей осыпали его ругательствами и угрозами. Другие, напротив, аплодировали ему: здесь не выбирали соседей. Но, в любом случае, он не обращал на них ни малейшего внимания и продолжал свой путь с обреченным, но гордым видом, один за другим преодолевая заслоны блока для особо опасных преступников.
