Банати кивнул.
— А землями?
— Нет.
Банати выглядел удивленным.
— Засыпкин, — сказал он, — навел справки о Ренненкампфах. Их доходы не очень-то оправдывают ваше богатство. Он, следовательно, сомневается, что вы в самом деле принадлежите к этому роду, и спрашивает меня о вашем подлинном происхождении.
Опять этот вопрос! Обложили со всех сторон. Почувствовав жар на щеках, Себастьян понял, что покраснел.
— Я вам скоро отвечу.
Он отпил глоток вина. Ему надо как можно скорее найти приемлемое объяснение. Очевидно, одних денег недостаточно, чтобы обеспечить себе надежное место в обществе. И если маска слишком возбуждает любопытство, следует ее снять и подыскать другую, которая больше похожа на настоящее лицо.
— Когда я познакомился с вами, граф, вы были расположены работать на турок. Я убедил вас в вашей ошибке. Могу ли я спросить, почему вы верны России столько лет? Ведь вы, полагаю, ни разу не ступали туда ногой, и не знаю даже, есть ли в вас русская кровь, или здесь замешана женщина из этой страны. Вы отнюдь не нуждаетесь в деньгах, поэтому, не желая вас обидеть, замечу, что мы с Засыпкиным недоумеваем о причинах вашего постоянства.
Последовало молчание. Вопрос был оправдан. И он поразил Себастьяна: ему надо было давно спросить об этом самого себя. Он задумался.
— Быть может, вы отчасти знаете ответ, граф, — сказал он наконец. — В самом деле, я обеспечен. Веду легкую жизнь. И дело не слишком меня сковывает. А ведь человеку нужно какое-то дело в жизни.
Некоторое время Банати обдумывал ответ. Себастьян догадался, что тот оценивает его, как корову на скотном рынке.
— Вы посвящены? — спросил Банати.
— Во что? — не понял Себастьян.
— В масоны, — уточнил тот, улыбаясь.
Наступило долгое молчание. Себастьян интуитивно почувствовал, что в чем-то прогадал. Надо было ответить сразу. Был ли Засыпкин масоном? А Бестужев-Рюмин?
— Вам наверняка это предложат, правда, не могу сказать когда. Подумайте об этом.
И, поскольку Себастьян казался сбитым с толку, пояснил:
— Это братство просвещенных умов. Я считаю его благотворным. Солидарность умных людей может поддержать самые смелые замыслы.
— На масонство косо смотрят и в Хоффбургском дворце, и в Ватикане, — спокойно отозвался Себастьян. — Католическая церковь его осуждает. Принадлежность к нему была бы самым надежным средством погубить мою репутацию. Конечно, эта принадлежность тайная, но мы оба знаем, что такое тайны: самая расхожая вещь на свете. К тому же, если бы я захотел стать масоном, мне бы пришлось вступить в немецкую ложу. Считаете ли вы, что это соответствует обстоятельствам и планам Бестужева-Рюмина?
Настал черед Банати удивиться.
— Так вы осведомлены? — спросил он наконец.
— Меня прощупывали на этот счет в Лондоне, еще до моего злоключения.
Банати посмотрел на своего собеседника долгим взглядом, значение которого было ясным: сардинец начал понимать, что недооценил Себастьяна. Наверняка принимал его за авантюриста или пустого человека.
Но вопрос был полезен. Впервые со времени своего бегства из Мехико Себастьян осознал, что не имеет никакого плана. Он жил практически одним днем, двигаясь от неожиданности к прозрению. Между тем реальная власть находилась где-то в другом месте.
По ту сторону таинственных преград, на которые он беспрестанно натыкался.
— Я срочно выясню, что там с дворцом Виндишгрецев, — заключил Банати.
27. НА ДЕРЕВО НЕ ПЛЮЮТ
Сидя в халате, Себастьян потягивал утренний шоколад в своем кабинете на втором этаже дворца Виндишгрецев. Он обосновался там всего неделю назад, после двух месяцев переустройства, затеянного архитекторами и художниками.
— Господин граф, какая-то дама хочет вас видеть.
— Дама?
— С ней еще молодой человек.
— Молодой человек? — удивился Себастьян.
— Лет четырнадцати-пятнадцати, как мне показалось.
Себастьян заметил странный блеск в глазах Джулио.
— Она назвала свое имя?
— Я спросил, сударь. Но она не захотела отвечать.
Как, черт побери, эта посетительница разыскала его адрес? И кто она, черт побери? И почему отказывается назвать свое имя? Спровадить ее? Нет, это было бы трусостью. К тому же предчувствие подсказывало, что тут попахивает скандалом.
Себастьян встал и приказал:
— Проводите ее в музыкальную гостиную. Я сейчас спущусь.
Гостиная была одним из первых отремонтированных и заново обставленных помещений бывшего княжеского жилища. Себастьян завязал пояс шелкового узорчатого халата, поправил парик и стал спускаться, чувствуя, как колотится сердце.
В особняке повсюду пахло краской, еще не просохшим гипсом, опилками, воском, мастикой для пола, уксусом.
У двери музыкальной гостиной он узнал ее силуэт, хотя гостья и стояла к нему спиной. Даная!
Себастьян остановился, чтобы взять себя в руки. Слышала ли она, как он подошел? Женщина обернулась. Они смотрели друг на друга с расстояния в двадцать шагов. Он изобразил на лице приветливое выражение и направился к ней.
Но тут заметил молодого человека и вдруг почувствовал, как силы покидают его. Висентино! Нет, Висентино умер. Нет, Висентино воскрес. Нет…
Даная пристально смотрела на него. Ее хрупкая когда-то фигурка стала плотнее, бутон превратился в плод. Она показалась ему невыразимо прекрасной. Как все безвозвратно утраченное.
— Добро пожаловать, сударыня, — сказал Себастьян, ожидая, что она протянет ему руку.
Но Даная не шевельнулась. Похоже, встрече предстояло стать бурной, может быть, даже роковой. Даная благоухала жасмином и липовым цветом.
— Здравствуйте, — сказала она холодно. — Представляю вам вашего сына, князя Александра Полиболоса.
Князь Александр Полиболос! Титул, без сомнения, получен по милости старой княгини. Но от этого все равно кружилась голова: его сын, его собственный сын носит законный титул… Себастьян протянул молодому человеку руку. Тот пожал ее и, не отводя взгляда от лица графа, долго держал в своей, словно не веря. Отец и сын не могли оторвать глаз друг от друга.
У Себастьяна возникло ощущение, будто он пожимает руку призраку.
— Присаживайтесь, — сказал он им. — Что я могу вам предложить?
— Воды, — ответила Даная.
— Кофе, если можно, — сказал Александр.
— Я не ожидал, — сказал Себастьян Данае, — вновь увидеть вас…
— А вы, наверное, думали, что такой случай уже никогда не представится? — ответила она быстро.
— Я долго жил в далекой стране. Как вы меня разыскали?
