Олег пропустил момент начала пиршества, но угоститься не отказался. Кто-то из жрецов пошел между варягами, направо и налево раздавая деревянные чарки. Следом шел слуга с кувшином и плескал по чарам вино.
– Ну как? – спросил Пончик, сияя.
Олег распробовал.
– А ничего винцо, – оценил он, – пить можно!
Строгие девушки обнесли всех закуской, а тут и виночерпий подкатился… После второй чарки Олег с непривычки изрядно захмелел. Жрецы возносили молитвы морскому богу Эгеру, а заодно и супруге его Ран, чье имя, произнесенное всуе, означало – в поход!
– Ран! Ран! – прокатилось по толпе варягов.
– Ра-ан! – издал зык Витул.
– Ран! – закричал Олег, наполняя чарку по четвертому разу. – Ран!
В поход! На свеев! Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!
Глава 19
…Ты слышишь печальный напев кабестана?Не слышишь? Ну что ж, не беда…Уходят из гавани Дети Тумана,Уходят. Надолго? Куда? —
негромко пропел Олег. Хорошая песня. Немного грустная, немного тревожная. Ее можно петь и в двадцать первом, и в девятом. Мироощущение, чувство жизни одно и то же. Какая разница, кто на чем уходит – варяги на лодьях или подводники на атомаринах? Весь вопрос в том, надолго ли? Вот и я ухожу, подумал Олег. Дите Тумана…
Покидали гавань корабли. Девяносто «деревьев моря», как витиевато пели о лодьях скальды. Крутая волна скрыла Аркону, упрятала башни и стены за пенистыми взводнями.
Стрельцы, выглядывавшие своих с площадок-кастлей, сошли на палубы. Агил, залезший на мачту, спустился последним.
Лица у всех были задумчивы, мысли судовой рати витали далеко отсюда, с трудом отрываясь от родных домов, от запахов молока в кринках и подходящего теста в кадушках, от женского тепла и визга малышни, такой надоедливой… но как без нее-то? Незримые ниточки родства тянулись между душами, истончаясь, натягиваясь до тоскнущего звона, но не отпускали.
Олег, гордо ощущая причастность, оглядел корабли чертившие спутные струи, словно морскую гладь перепахивая.
Ближней шла снекка «Финист» под командованием Анангаста. От нее на полкорпуса отставал «Стратим»… кто им командовал, Олег забыл. Говорили, да он прослушал. Одна война на уме… Четвертая снекка, «Сын грома», догоняла «Зуттибура».
И еще, и еще… «Алконост», «Гамаюн», «Семург», «Лебедь»… нет, это не «Лебедь», тот догоняет «Сирина»… Это «Ямулла», на ней капитанствует молодой еще, но рьяный прусс со шрамом на щеке… как его… Миндовг! «Хорси», «Харигаст», «Перкунс», «Меллетеле»… Силища какая!
Пополудни распогодилось. Хмурая белесина уползла за окоем, выглянуло солнце, пригашивая небесную синявость. Светило, но не грело. Море сверкало до самого горизонта, будто и не было за теми блестками никакого матерого берега, а так, хлябь одна.
– Кажись, эти… сарацины, – подошел Витул. – Большущее корыто подгребает навстречь.
Встречным курсом шел большой корабль. Это был не северный драккар или кнорр, а южная шебека – арабская посудина с двумя мачтами, с узкой кормой и заносчиво вскинутым носом. Паруса тоже были подняты в южном варианте – косые.
– Или это у меня с глазами что-то, – заявил Витул, – или это Глеб к нам жалует! Старый хрен! Никак он! Он! Вот морской тролль, на север его и в горы! – И просительно обратился к Хилвуду: – Дозволь, боярин, свидеться с Гудлейфом!
– Лады! – кивнул Хилвуд и взревел трубно: – Паруса долой!
Потянулись шкоты, захлопали ветрила.
Витул взлетел на форкастль и заревел:
– Гудлейф Безголовый! Ищешь на жопу приключений?!
На площадке башенки-туриты, поднятой над палубой шебеки, подскочил длинный как жердь человечище и завопил:
– Витул Бывалый! Кончай трубить!
Витул хрипло захохотал:
– Двигай сюда свою баржу, «долгий херсир»!
– Сам ты баржа!
Рю на мачтах шебеки поползли вниз. Корабль развернулся на веслах и подошел к «Семарглу». С палубы снекки полетели вервяные канаты, команда шебеки подхватила их и стянула два корабля. Гудлейф – костлявая громадина – перепрыгнул на «Семаргл» и, весело оскалясь, бросился на Витула. Тот ринулся на Гудлейфа. Они столкнулись, как два медведя, не поделившие дупло с медом. Венд и норманн, оба в тяжелой весовой категории, были готовы убить друг друга на радостях, задушить или переломать хребты по дружбе.
– Чего глазья остробучишь, долгай?!
– Молчи, пехтеря!
– Весь ворванью заплыл!
– А сам-то?!
– Моржа перевесишь!
– А то я не вижу, какую ты жопу наел!
Обменявшись любезностями, старые друзья угомонились. Витул спросил:
– К Рорику собрался?
– А куда? Хререк заслужил, чтоб ему кланялись! А спину гнуть перед всякими Косматыми – да пошел он к троллям… Он еще сиську смоктал, когда я мечом лодьи чистил! Нашелся, тоже, василевс… Помнишь, как в варангах ходили? Да мы и перед императором не прогибались!
– Прижали вас…
– Выжали! Выжали, а не прижали. И тролль с ними со всеми… Один и Фрейя!
Гудлейф шумно ручкался с подходившими варягами, протянул он пятерню и Олегу.
– Кто таков? – весело осведомился Безголовый. – Почему не знаю?
– Это Олег Вещий! – Витул хлопнул по плечу Сухова. – Обоих сынков Онева Бурого положил!
– Туда их… Здрав будь, болярин, – величественно сказал Гудлейф, одну лишь голову клоня перед Хилвудом.
– И тебе поздорову, херсир. Как дошли?
– Тор помог! И Перуну вашему спасибочки, все бури мимо провел. А вы-то куда всей толпой?
– В Гарды! – оскалился Хилвуд. – Свеев бить!
– Тоже дело… – задумался Глеб.
– А шебека твоя как, лучше дрэки? – поинтересовался Витул. – В смысле – ходче?
– Да не… – сокрушенно вздохнул Глеб и поскреб в затылке, сбивая вязаную шапочку на нос. – Я-то на лодье хаживал. Да только спалили ту лодью сарацины – чем-то я им не полюбился. Хорошо еще, башку орлиную успел сдернуть… Моя-то раньше «Орлом» звалась. Вот, занял у сарацин эту… как ты сказал? Шебеку? Я и не знал, что ее так называют… Да не, хорошая посудина, я и привык уже. Под прямыми парусами ход больше, зато с косыми поворотливей. Орелика бы еще воткнуть… куда только? Не на мачту же переть!
– А на нос! – посоветовал Хилвуд. – Вон, как у нас!
Боярин показал на вытесанное из дуба изображение чуда-юда, прибитое к форкастлю. Херсир подумал.
– Точно! – просиял он. – Ну, спасибочки! Так я и сделаю! А то надоело уже – Безголовый да Безголовый!
Глеб замялся, запыхтел от смущения – видать, не часто просить приходилось.
– Болярин, – начал он, криво усмехаясь, – может, вам в походе и мой «Хёк» сгодится? С двумя-то щеглами он ходкий, и ребята у меня – один к одному. Я ж теперь вроде как под Рюриком вашим! Вот и сослужу службу. А, болярин?
– Лады! – засмеялся Хилвуд. Отказать этому большому, шумному человеку было затруднительно – самого потом совесть замучает.
– Становись в строй, Гудлейф сын Хрольва!
– Не-е, – осклабился херсир, – давай уж по-вашему, что ли, – Глеб сын Рулава! Теперь путь мой – Восточный! – И, повернувшись к викингам, угрюмо топтавшимся на палубе шебеки, заорал: – Разворачивай! В поход идем!
Мрачные лица дренгов разгладились, вынутые мечи полетели обратно в дубовый сундук. В поход?! Всегда рады!
– Меня подождите, сукины дети! Хей-хоп!
Херсир перескочил на борт «Хёка». Весла из египетской акации осторожно отпихнулись от борта «Семаргла».
– Снимаемся! К повороту! Поворот!
Весла на правом борту шебеки загребли вперед, на левом – в обратную сторону. Корабль плавно развернулся, но парусов не поднимал – ждал команды.
К «Семарглу», качавшемуся на волне, подошла снекка «Торум», на которой плыл сам Рюрик.
– Глебу – мой привет! – прокричал Рюрик с палубы. – Никак в поход собрался?
– А возьмешь? – заорал Глеб.
– Куды ж мы без тебя?!
– То-то! – осклабился Глеб.
– Хилвуд! – посерьезнел Рюрик. – Я тут подумал… Не стоит нам сразу в Гарды переться. Надо бы сначала в Упсалу наведаться, вдруг свеи вернулись уже?
– Дело говоришь, – сказал Глеб.
– В любом случае, – пожал плечами Хилвуд, – не помешает в гости к свеям заявиться. Пусть испробуют, каково это – выть на пепелище!
– А Бирка – град богатенький! – с места добавил Агил.
– Будь по-твоему, Агил! – рассмеялся Рюрик. – Идем на Свеарики!
Коренные земли Свеаланда очень походили на ядро Гардарики-Руси: свеи тоже селились на берегу большого озера, узким проливом выходящего в море. Только и пролив сей Невы короче, и само озеро Лёг куда меньше просторной Ладоги.
Олег Вещий стоял вместе со всеми на палубе и любовался проплывавшими видами. «Семаргл» шел сторожко, подкрадываясь, плутая в живописных шхерах – то плоских, то холмистых, скалистых и обрывистых островках, сплошь заросших лесом. Иной раз из темно-зеленой воды выглядывала полурассыпавшаяся серая скала, в макушку которой вцепилась корнями, как когтями, одинокая сосна, битая и крученая ветрами.
