Габдулла уважительно относился к дяде, который был всего на два года старше его, но особенно с ним не церемонился. Как-то раз заметил ему не то всерьез, не то в шутку: «Сшей шубу с воротником из выдры, отпусти бороду. Станешь посолидней, и народ к тебе переменится!»
Перед отъездом из Казани Тукай написал ему письмо: дескать, хотел бы некоторое время пожить у вас, не буду ли в тягость хозяйке? Кашфелькабир вместо ответа запряг лошадь и приехал в Казань. Но Тукай с ним не поехал: не успел закончить дела.
Через несколько дней после возвращения Кабира-муллы у его дома остановились сани. В санях, укутанный в тулуп, лежал Габдулла. Его взяли под руки, ввели в дом и поместили в небольшой пристройке, одно окно во двор, другое — в проулок. «Мне выделили небольшой, похожий на сундучок, уютный, сосновый домик», — писал Тукай.
Сухой воздух, парное молоко, которым его поили утром и вечером, утиный бульон, ласковое обхождение дяди и его жены, относительное душевное спокойствие через неделю поставили Габдуллу на ноги. Он стал выходить на воздух, заглядывал в медресе, которое располагалось тут же, во дворе, и даже съездил с дядей в Арск.
Едва поднявшись с постели, Тукай принялся работать. «Целыми днями он спал, — вспоминала Рабига, — а по ночам писал. Все, что напишет, отдавал мне. А муж, когда ездил в Арск, отвозил на почту».
По приезде в Училе Тукай написал А. Урманчиеву: «Как только выйдет «Ялт-юлт», тут же пошлите, пожалуйста, мне. Вышлите и русские юмористические журналы. Если будет угодно аллаху, вскоре смогу прислать тексты к рисункам и статьи».
В конце января он просит Г. Шарафа прислать «Горе от ума» и Полное собрание сочинений Лермонтова: «Очень нужны. Вещь, которую я начал писать, обозначая разделы цифрами, продвигается. Ты видел всего семь, а теперь перевалило за двадцать. Если все кончится хорошо, мы так ее и назовем: «Под цифрами». Начинались «Цифры» в пессимистическом духе. Но тут я, кажется, превратился в настоящего оптимиста».
Речь идет о новом сборнике стихов Тукая. В отличие от предыдущих книг в него Тукай решил не включать уже опубликованные в периодике вещи. Сгруппировав стихи по тематическому принципу, он вместо заглавий собирался обозначить их цифрами. Если семь «цифр» были написаны в Казани, значит, в Училе за две недели Тукай написал больше тринадцати стихотворений!
Юмористический очерк Тукая «Напечный рассказ» также написан в Училе и повествует среди прочего о его житье-бытье в деревне и поездке в Арск.
В Арске, когда Кабир отправился на базар, на Габдуллу напала лихорадка. Хозяин предложил ему залезть на печь. «На печке жарко. Аж кости жжет! Но тем приятней. Блаженствуя на печи, я вспомнил строки из своего написанного года три назад стихотворения и расхохотался над самим собой. Вот эти строки:
Пускай состарюсь я, — не стану стариком,Что богу молится да мелет языком.Даст бог, на печку не взберусь, вздыхая тяжело.Возьму я от стихов мне нужное тепло.
Не полезу, дескать, на печку! Полезешь, брат, коль спина замерзнет! «Даст бог, не взберусь!» И угораздило меня сказать «даст бог». «Богохульство, и только!» — подумал я. Нахохотавшись вволю, решил: стихи, брат, одно, а ворот, который кружит миром, — другое. С этими словами л слез с печки, с серьезным видом вышел во двор и уселся в стоявшие у дверей сани. Поехали домой!»
В Училе Габдулла иногда слушал, как дает уроки тамошний учитель. У него появились друзья среди шакирдов. Один из них в трескучие морозы бегал в медресе босиком. Тукай подарил ему свои кукморские, с узорами валенки, в которых приехал из Казани, но, чтобы не обидеть мальчика, сказал: «Очень жесткие, надо бы разносить!» В этом весь Тукай.
Судя по воспоминаниям Рабиги и рассказам земляков, мужики потолковей стали заходить к Тукаю в гости, заводить с ним разговоры. В очерке «Возвращение в Казань» Тукай писал об одном из них: «Остроумен, телом крепок, от своего слова не откажется. Имеет кузницу: из железа и чугуна все делает сам, чинит часы своим деревенским, из соседних деревень тоже. Участвует в мирских делах, умеет читать-писать... Хоть сам не выписывает, но часто привозит из Казани газеты вроде «Вакыт». Так характеризует поэт Гильфана, того самого ямщика, который увез маленького Тукая в Казань. Но поэт еще многого о нем не знал. Гильфан взял в обыкновение записывать все важные события в своей семье и деревне, складывал баиты.
Гильфан-абзый заходил к Тукаю чаще других. Он жил по соседству с Кашфелькабиром.
В первых же письмах в Казань поэт просил никому, кто бы он пи был, не давать его адрес в Училе. Быть может, он хотел отдохнуть от дел и какое-то время не желал никому отвечать? Возможно. Но Рабига вспоминает другое: «Живя у нас, он все время беспокоился, что за ним могут прийти. Уезжая куда-нибудь, муж каждый раз мне наказывал: «Скажите, что его нет дома, и никого не впускайте». Даже если Рабига и сгустила краски, то все равно ее слова заслуживают внимания.
Именно осенью 1911 года началась переписка между Казанским комитетом по делам печати, то есть цензурой, жандармским управлением, губернаторской канцелярией, Казанской судебной палатой и Главным управлением по делам печати по поводу книги «Стихи Габдуллы Тукаева». Комитет, изучив книжечку, отдал многие стихотворения для перевода и высказал убеждение в необходимости наложить на нее арест и привлечь автора к суду. 28 ноября это заключение цензуры было направлено прокурору Казанской судебной палаты и Главному управлению в Петербург. Поскольку прокуратурой никаких мер не было принято, в столицу было направлено еще одно отношение, в котором говорилось: «Видеть только эти стороны общественного строя и не обращать внимания на другие значит желать возбудить к данному строю ненависть... В этом стихотворении комитет видит призыв к подрыву существующего строя... Поскольку в стихотворении «О свободе» содержится прямой призыв рабочих к борьбе, комитет усматривает в нем признаки преступления, предусмотренного в пункте 6 статьи 129 Уголовного уложения».
Странно одно: Казанский комитет по делам печати в 1911 году вдруг затеял шум вокруг книги Тукая, вышедшей еще в 1907 году! Именно о ней в 1908 году агент Персии написал донос. Но в то время дело почему-то заглохло. Оно всплыло снова, видимо, после обысков, допросов и судебных процессов, связанных с событиями в деревне Иж-Буби.
Жандармская переписка продолжалась и в декабре 1911-го и в начале 1912 года. На декабрь приходится и выезд Тукая в Училе. Есть ли связь между этими фактами? Знал ли поэт, что над ним сгущаются тучи? Знал. Недаром говорят: у друга всегда есть друг. В комитете работали и прогрессивно настроенные люди, в том числе татары.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
