Практика. История, которую я собираюсь рассказывать дальше, на практике едва ли верна. Практически я собрал это все из кусочков слухов и обрывков действительности, которая предстала перед нами в те дни вместе с холодным, голым, грязным, темным залом, освещенным тусклой, но практичной лампочкой. Почему мне в голову все время лезет эта практичность? Видимо, потому, что режиссер сказал:
– Вот такие дела, дорогие мои. Вы видите все это своими глазами. У нас есть пять дней, чтобы превратить это помещение в небольшой уютный театр со сценой, зрительскими рядами и т. п. Хотел бы я получить от них хотя бы платформу для сцены. Но вы же понимаете, этим радикалам доверять нельзя. Джок. Родди. Вы наши практичные мужчины. Сообразите, что нам нужно. Сможете? Сейчас без четверти одиннадцать. В течение тридцати минут представьте мне список всего, что необходимо в первую очередь; нам надо поторапливаться. Кроме того, составьте список местных компаний, которые могут нам все это предоставить. А мы, цветики мои, уйдем и не будем мешать нашим практичным мужчинам в принятии быстрых решений. Я чувствую, что заслужил чашку очень крепкого черного кофе.
Девушки, Роури, сценарист и режиссер удалились, а мы с Родди ошарашенно уставились друг на друга. Пять минут мы потратили на то, чтобы догнать их и попытаться убедить режиссера в невозможности поставленной задачи, еще десять минут на то, чтобы доказать, что проблема неразрешима, потом мы вдруг поняли, что нам нужны леса, балки, дополнительное осветительское оборудование и много-много банок краски. Десять минут ушло на то, чтобы измерить место и рассчитать количество всего необходимого, потом мы бросились в Национальную библиотеку, чтобы составить список местных поставщиков и торговцев, но там не оказалось нужного справочника. Тогда мы отправились к управляющему, все выяснили и представили режиссеру искомый список в общей сложности минут через тридцать пять.
Он прочитал его и сказал:
– Вы уверены, что это все, что вам нужно? Может, добавить понемногу к каждой позиции на случай погрешностей в измерениях? На этой стадии работы всегда возможны ошибки.
Я сказал, что мы, разумеется, указали все количества с запасом, в расчете на возможные ошибки.
– Отлично, – просиял он. – Теперь наша проблема в том, что у нас нет денег, чтобы все это купить. Значит, нам придется все это одолжить или выпросить. Джок, в своем безупречном костюме ты выглядишь как человек, заслуживающий абсолютного доверия. Родди отвезет тебя во все эти конторы, там ты найдешь менеджеров и объяснишь им, в чем суть нашей проблемы. Ни в коем случае не говори этим клеркам ни слова о своих нуждах. Они всегда отказывают просящим. Поэтому отправляйся прямо к начальству и говори, что, если они обеспечат нас такими-то материалами, мы укажем название их компании в своей программе. Не упоминай – если только тебя специально об этом не спросят, – что мы не входим в официальный состав фестиваля. Если сложится впечатление, что мы из основного состава, это облегчит твою задачу.
– Я отказываюсь просить, брать в долг и врать, отказываюсь быть даже соучастником, – отрезал я жестко.
– Джок! Что за странная позиция? Брать взаймы – это не большее преступление, чем снимать комнату, например. Все наше общество стоит на этом. Впрочем, у девушек это, наверное, получится лучше. Хелен. Диана. Любимые мои. Вы не могли бы немного позаниматься проституцией ради меня? Я не прошу вас использовать для этого все ваше ласковое тело. Просто предстаньте перед этими зажатыми консервативными эдинбургскими бизнесменами в растрепанном, сексуальном и беспомощном виде. Объясните им, какие важные и срочные у нас проблемы. Скажите, как мы бедны. И не теряйте времени. Как только вы почувствуете, что вам наверняка откажут, – разворачивайтесь и спешите по следующему адресу в списке.
Диана сказала Хелен:
– Эффектнее получится, если мы будем одинаково одеты. Возьми джинсы у Роури.
На Диане были голубые джинсы, а на Хелен клетчатая юбка, которую издалека можно было принять за килт. Хелен обменялась с Роури и… ох, ох, ох, ох, ох, ох, ох, это была проституция…
Проституция. Все женщины, которые мне когда-либо нравились, представлялись мне В этом сладком свете. Джейн Рассел, Дэнни, Хелен, Диана, Зонтаг, издательница, проститутка под мостом – все, все, все они стоят передо мной в ряд, руки скручены за спиной, чтобы груди их торчали под белыми блузками, а бедра обтянуты тесными синими джинсами, такими тесными в промежности, что швы впиваются в их клиторы, если это на самом деле (Господи, останови меня) их тела, как крепкие тюльпаны, как высокие лилии, стройные нарциссы, торчат из плотных цветочных горшков их джинсов, штанины которых закатаны до середины голеней, открывая лодыжки, обтянутые гольфами в белую и красную полоску, и сандалии, то есть пляжные тапочки, то есть кеды, которые были популярны в Америке в пятидесятые и назывались парусиновыми туфлями, да, да, да (Господи, останови меня), а я знаменитый сутенер, в которого влюблены все мои семь женщин, я с ними очень жесток и груб (останови меня), я сдаю их внаем самым разным клиентам и вознаграждаю своих девочек тем, что сплю с каждой из них по одному разу в неделю, если только какая-нибудь из них не провинится, не удовлетворив полностью клиента, ведь тогда в наказание я НЕ сплю с ней или трахаю ее в задницу (СТОП), но, скорее всего, все это непрактично.
Непрактично. Но Хелен и Диана, такие похожие и такие разные в своих рубашках, джинсах, гольфах и кедах, отправились на панель в поисках необходимых материалов, и, не отдавая никому своих сладких тел, они раздобыли все, что было нужно, так что нам доставили балки и леса на грузовике, не взяв за это ни пенни. Мы занялись строительством сцены для актеров, подставок и креплений для оборудования и зрительских рядов. Эта часть работ была под моей ответственностью.
Я руководил этими работами, и вскоре выяснилось, что девушки справляются гораздо лучше, чем мужчины. Постройкой занимались только Хелен, Диана, Родди и я. Роури и сценарист красили белой краской все неподвижные части. Режиссер беспрерывно пил кофе, шастая где-то в других помещениях. Иногда он появлялся, поглядывал на нашу работу и давал советы, как ни странно, порой даже дельные.
– Все ужасно плоское и унылое, – заявил он. – Вы трудитесь на совесть, тут у меня претензий нет, и результат будет впечатляющим, это уже сейчас видно. Вот если бы мы ставили «1984» Оруэлла, где действие происходит в сибирском трудовом лагере, то о лучшем помещении и мечтать было бы нельзя. Но это же комедия, это же фестиваль…
– Ты же сказал еще в самом начале, что настроение и смена декораций будут происходить полностью за счет освещения.
– Да-да, ты права, цветочек, но то, что мы здесь имеем, куда более экстремально, чем я мог себе представить. Только взгляни вот на это, – он показал на осветительную вышку, – разве можно превратить эту жуткую конструкцию во что-нибудь цветное и символичное, вроде…
– Вроде чего? – спросила Диана.
– Не знаю, но мы не можем оставить ее В гаком виде. Джок все время будет на виду у публики.
– Наденем черные плащи, – предложил Родди. – Джок залезет на вышку до того, как зрители начнут собираться, и будет там сидеть – читать газету, например. Что, плохая идея? Зрители, конечно, заметят его, но не будут обращать на него никакого внимания, как не обращают внимания на бутафоров в китайской классической опере. Все равно у нас уже нет времени что-либо радикально менять. Вышку никак не закроешь, не помешав освещению. А мы должны завтра начать генеральную репетицию.
Режиссер удалился, ворча что-то себе под нос. Через некоторое время он вернулся с банкой черной краски и хитрой улыбкой на физиономии. С ним пришел волосатый студент-художник в заляпанном краской халате. Мы видели его за работой внизу, в холле, – он расписывал стены ресторана сказочными персонажами. Он приставил лестницу к нашей белоснежной стене, и за пару часов на сводах зала появились силуэты Вестминстерского аббатства, палаты общин, Тауэр-бридж, Мраморной арки, фонтана Эрос, памятника Нельсону, здания телецентра и собора Св. Петра и Павла. Он закончил работу, выделив некоторые детали золотой краской. Из разных концов здания стали приходить люди, чтобы полюбоваться на то, что получилось.
Режиссер толкнул небольшую лекцию.
– Думаю, всем понятна основная идея. Зрители и актеры находятся в одном и том же пространстве. Все наши декорации уже здесь, никакого занавеса. Никто не переодет, ничто не скрыто от зрительских глаз. Даже осветитель будет частью действа, по сути дела, он будет первым, кого зрители увидят на сцене. Когда публика рассядется, Джок проверит пожарные выходы, закроет двери, пройдет через зрительские ряды, поднимется на сцену и наденет свою рабочую одежду, которая будет лежать на столе в левой части сцены. Он наденет ее поверх своего безупречного костюма, заберется на вышку и поочередно погасит все лампы, погрузив весь зал в полную темноту. Останется гореть только маленькая красная лампочка у него на пульте. Джок включит запись боя башенных часов «Биг-Бена» и в такт с ударами осветит Артура Скотта и Чарли Голда, которые в этот момент войдут в зал через заднюю дверь. Он задержит на них свет, пока они, болтая, спустятся к сцене, а за мгновение до того, как они подойдут к ней, я, простите, Макгротти, натолкнется на них, неожиданно появившись из темноты. С этого момента зрители перестанут обращать внимание на Джока, хотя он и останется на сцене. Точно так же зрители в китайской классической драме не замечают находящихся на сцене бутафоров.
