Дошла… — явила, наконец, себя миру Лошадь. — Что встали-то, рот открыв? Наслаждаетесь, слушая, как Алиса ключ в замке поворачивает? Или скажете, что никому раньше эта мысль в голову не приходила? Веро, со стихами или нет, а за фонарем тебе придется подниматься…
Забравшись вновь на сцену, за фонарем обратно,
Подергав дверь зачем-то. Все без того понятно…
Веро теперь стояла на месте, где Алиса коварно усмехалась.
И дальше, как актриса, Веро не дотянула до «Оскара» прилично.
Хотя сама считала, что все идет отлично:
Ведь внешне улыбалась, хотя душила ярость,
Фонарь взяла бесстрашно, шагнула, наконец…
Но там внизу три морды уныло соглашались,
Их гордому отряду теперь пришел конец…
И Лошадь скоро стала на призрака похожая,
Ее, согнувшись, ноги держали еле-еле,
Зачем она, хорошая, в конюшни царские вхожая,
За олухами этими полезла в подземелье?
Сорока тоже много о жизни размышляла,
Зачем ей столько ложек? Один ведь только рот.
Зачем все время мало? Зачем такая слава?
Чтоб в памяти остаться как вор и анекдот?
Лишь у Буржуя было по виду все в порядке
И совесть была чистой, и помыслы, и честь.
Его немного только трясло как в лихорадке,
Ему не страшно было — ему хотелось есть.
Еще Веро, порою, его тревог касалась:
Шла впереди, петляя, ведя других вперед,
Все рифмы вслух бубнила, натужно улыбалась,
Все что-то там про Томми, он разобрать не мог.
Они шли по подвалу, и было очень скверно,
И было очень сыро, и пробивала дрожь.
Но у Веро был стимул — хоть доползти до Томми,
Сказать про дрянь Алису, и стимул был хорош.
А кандалы и крысы — все стало чуть вторично,
Хотя душа болела и думала о всех,
Но как тут ни старайся, вопрос стал слишком личный.
(Ведь маленькая гадость не самый большой грех)?
Ведь маленькая гадость несет большую радость,
Хоть вредность не в характере, но есть такая слабость,
И, так сказать, приятно (пусть это аморально), что
Красавица-соперница не так уж идеальна.
***
Чем больше улыбалась, тем больше сомневалась,
Дотянут ли до Томми. Еще Буржуй скулил.
Он был таким голодным, печальным и холодным,
И думая о брюхе, о дружбе он забыл.
Он так мечтал о мясе, о мраморной говядине,
Но он в тот миг не важничал — все что угодно б съел,
И как-то незаметно забылся на минутку,
И плотоядным взглядом на Лошадь посмотрел.
И Лошадь тут же взвилась, как есть проматерилась.
Потом не извинилась. Пес продолжал сопеть.
Потом все поругались, почти вконец расстались,
Но тут Веро вмешалась и предложила спеть.
И снова поругались, никак не унимались,
Хотели все солировать, никто не уступал,
Веро сказала «Хватит!», за ней консерватория,
Она за них солирует, они же бэк-вокал.
Она взяла три ноты и очень оживилась,
Хотела удивить всех и громко как могла…
И Лошадь удивилась, потом перекрестилась.
Сорока с легкой травмой у ног ее легла.
Буржуй вдруг встрепенулся, вскочил и обернулся,
Принюхался, прислушался и снова стал сопеть,
И где-то очень низко раздался голос близкий:
«Веро, все что угодно… Не надо только петь».
Веро тогда упала и, на коленках стоя,
Готовая всю стену одной рукой обнять!
И разорвать все цепи! Снять кандалы с героев!
Нашарив дверь ладошкою… Но как ту дверь сломать?
Тогда позвали Лошадь и очень попросили,
Она по массе тела всех лучше подошла.
Но Лошадь была против… Ее уговорили…
И Лошадь разбежалась и вражью дверь снесла.
И вот, в обломках двери, на Божий свет явилась
Компания честная без крыс и без цепей…
…И если бы Веро тогда вдруг предложили выпить,
Она б тогда, не медля, ответила «Налей…»
— Вы что с сестрой моей сделали, обормоты?! — ахнул Максимильян. — Я на два дня вам ее доверил. Почему она стихами говорит?
— Сам ничего не понимаю, — так же вполголоса протянул Буржуй. — Может, стресс? Ты мне лучше скажи, где Хорошая? Принчипесса, Томми здесь. А куда Хорошую дели?
— Хорошую куда-то в другое место закрыли, — с досадой отмахнулся Максимильян. — Выберемся отсюда, пойдем ее спасать…
Когда унялась радость, в обратный путь собрались,
Фонарь подняв повыше, по парам разобрались.
Веро шла очень бодро, дорогу она знала
И зорко, как охрана, блюла Максимильяна,
Она была приветлива, спокойна и довольна,
Другие ж вяло двигались, настрой был малахольный.
Сначала Принчипесса рассеянно держалась.
Шла с фонарем и к Лошади тревожно прижималась.
Была, как Лошадь, бледная и призрака подобие.
У Томми, оказалось, была клаустрофобия.
Ему Буржуй с Сорокой показывали путь,
А он от стен подвальных никак не мог вздохнуть.
И вдруг во тьме кромешной ступени показались,
Друзья, не веря счастью, до выхода добрались!
И Томми, обогнав всех на лестницу, взобрался,
И вдруг за дверью голос Лошадника раздался:
«Сейчас мы вас достанем! Шагните от стены!»
И Принчипесса в радости о том, что спасены,
Фонарь держать устала, чуть руку опустила,
И к крупу бедной Лошади фонарь тот прислонила.
Та взвыла от ожога и к потолку взлетела,
И над виском Буржуя копыто пролетело.
И громко от обиды страдая, Лошадь ржала,
Сорока уцелевшего Буржуя утешала,
А наверху за дверью Лошадник все орал.
И только Томми хаос тот не очень понимал.
Ему хотелось воздуха, он к двери прислонился,
Максимильян от ужаса в лице переменился.
Он побежал по лестнице, крича ему: «Дубина!!!»
Но Томми вновь не понял и дальше, как мужчина,
Хотел в проблему вникнуть: «За что? С какою целью?»
Раздался грохот… Томми…
Остался там, под дверью…
…Раскопками руководил Максимильян.
— Осторожнее! Осторожнее! Берите! Выносите! Берегите все то, что осталось целым.
— Может быть, ты сам нагнешься и начнешь нам помогать?! — не выдержав, начала в ответ орать Веро.
…Выносили всем миром. Томми охал, стонал и напоследок просил у всех прощения.
— Ничего, — успокаивал его Максимильян, — полежишь на солнышке, все пройдет. Веро, ты тоже полежи. Ты меня беспокоишь, что я родителям скажу?
Принчипесса, полная раскаяния, изо всех сил дула на бок Лошади. Остужала как могла. Чтобы той жгло поменьше.
— Да не с той стороны дуешь, — раздраженно шипела Лошадь.
Сорока заботливо обмахивала крыльями Томми.
— Ничего, — приговаривала она, — ничего, до свадьбы заживет.
Веро тогда уже прилегла на траву, но при этих словах сила страсти вновь вернула ее к жизни. Она приподнялась, высмотрела, где лежит Томми, дьявольски прищурилась и на коленках поползла в его сторону. Проползая мимо Лошадника, Веро старательно втянула голову в шею, чтобы казаться незаметнее. Лошадник в это время, натягивал поводок и изо всех сил держал Григория. Лошадник
