самый неподходящий момент?
Нет бы, явиться во время бессонницы, когда все бока уже отлёжаны, а стадо овец, которых предстоит сосчитать, упорно не хочет прыгать через заборчик...
Ведь куда лучше считать красивых девушек в неглиже, правильно я говорю?..
Так, отлично. Меня отпустило.
— Генерал. В здравом уме и твёрдой памяти заявляю: там ничего нет.
— Просто его нужно открыть, милорд. И сделать это можете только вы.
— И тогда мы с вами увидим знаменитое Оружие?
— Более того: мы сможем его взять.
— Круто-круто-круто...
Я покачался с носков на пятки. Затем заложил руки за спину. Затем ещё раз внима-а-ательно оглядел пустое внутреннее пространство гроба. А потом набрал в лёгкие побольше воздуха, и заявил:
— Я не буду его открывать, генерал.
Глава 22
Потолок вертелся в темпе вальса, вызывая тошноту.
Огни люстры отбрасывали дёргающиеся тени, и буквально отовсюду на меня скалились жуткие морды...
Я закрыл глаза.
Да, так намного лучше.
Но даже в темноте голова моя продолжала кружиться.
С чего я так напился, спросите вы?
Отвечаю: это входило в план. А кроме того, меня заперли. Я под домашним арестом в своей спальне, без обеда и сладкого.
А всё из-за того, что я наотрез отказался использовать Оружие. Собственно, я даже к витрине не притронулся — упирая на то, что там, в хрустальном гробу, всё равно ничего нет.
Сначала генерал не поверил своим ушам.
Ну как же?.. Человек, вся полезная функция которого заключается в том, чтобы открыть крышку и достать Оружие — отказывается эту функцию выполнять! Уму непостижимо.
Затем бравый вояка попытался настаивать.
Потом уговаривал. Соблазнял такими плюшками, что любой Карлсон позавидует.
Я был твёрд, как чугунная сковородка.
И тогда генерал осерчал. Орал, страшно дёргая белёсым шрамом, топал ногами и потрясал мускулистыми кулаками у моего лица.
Я только улыбался. Загадочно, как Мона Лиза.
К сожалению, Люпус Мортиферус не был знаком с культурным наследием эпохи Возрождения, и вся загадочность прошла даром.
Ничего не придумав, генерал оттащил меня — хорошо ещё, не за ухо, — в мою спальню, и посоветовал размышлять о своём поведении — до утра. Потому что ровно на десять часов назначена война, и уж на ней-то мне присутствовать придётся, даже если ему, генералу, предстоит тащить меня силой.
Ожидая развития событий, я пил.
Спиртное подносил Похмельный — у него была такая кружечка... Словом, напитки в ней никогда не заканчивались.
Выпьешь — и она тут же наполняется по-новой.
Единственный минус: напитки почти никогда не повторялись. И заказать было нельзя — что налили, то и пей.
Но мне ли перебирать харчами.
Вот я и не выпендривался. Пил и ждал гостей...
Первой заявилась Зара.
Выпила со мной за компанию, посочувствовала тому, что у меня пороху не хватило активировать Оружие...
— Я тебя понимаю, Макси, и полностью разделяю твои страхи. А вдруг не получится? Вдруг ты не Избранный, а такой же никчёмный шпендель, как и все остальные. Пока витрина закрыта, мы этого не узнаем. А война?.. Ну, подумаешь, победят драконы. Мы-то с тобой всегда можем смыться в другое измерение.
Реверсивная психология. Плавали, знаем...
Но если сестрица всерьёз думала, что сможет поймать меня на такой простой фокус — то она ошибалась.
Продолжая улыбаться, я проводил её за дверь.
Ещё приходил Захария — просто посидеть в кресле. Выпил со мной...
Перед уходом, правда, подмигнул, и взглянул на меня — эдак, с подковыркой.
— Божья Коровка всё ещё на ходу, — изрёк братец. — Просто помни об этом.
И вышел.
Я продолжал улыбаться.
Приходила Лилит. Предлагала скрасить моё одиночество, но я отказался.
Вслушайтесь: Я. Отказался. От общества красивой, не обремененной комплексами девушки...
Аж самому стыдно.
Но тому, чем мне предстояло заняться ночью, свидетели были не нужны.
Даже такие хорошенькие, как личная ведьмочка.
Последним заглянул господин Фаберже.
К этому времени я уже набрался так, что если бы мне сказали, что мой мозг — это долька лимона, плавающая в бокале с мартини, я бы поверил.
Казначея я помнил смутно.
В памяти застряли лишь маленькие и пронзительные, как булавочные острия, глаза и чёрные, словно приклеенные к лысине пряди волос.
А ещё улыбка.
Хрупкая, словно разбитая, и заново склеенная фарфоровая чашка...
Казначей ни о чём не просил. Просто предупредил, чтобы я не слишком усердствовал со спиртным — боевые единороги совершенно не переносят запаха алкоголя.
И не забыл с утра пораньше примерить парадный мундир.
"Вы должны выглядеть великолепно, милорд. Шествие двинется по главному проспекту, чтобы все желающие могли попрощаться с героем. Увидеть наследника в последний раз и внести посильную лепту на его похороны золотыми слитками, в заранее расставленные несгораемые ящики для пожертвований".
Я обещал не подкачать.
И выпил за это, утвердив казначея в общем мнении: наследник так испуган, что напился в зюзю, и боевому единорогу, по всей видимости, придётся заткнуть нос, потому что шибать от него будет не хуже, чем из пушки.
К полуночи меня оставили в покое.
И вот оно настало, это последнее утро. А меня мучило жесточайшее похмелье...
Нет, ночью я уже не пил — некогда было. Только успевал прыгать из портала в портал: туда-сюда, туда-сюда...
Умаялся страшно. И часов в шесть, ввалившись в свою спальню, отрубился.
А потом проснулся.
Прошло минут десять, не больше, — так мне показалось.
Попытавшись бодро вскочить, я потерпел сокрушительное поражение.
Как только голова оторвалась от подушки, череп треснул. А его содержимое выплеснулось на кровать и разбрызгалось неаппетитной лужей.
— Э...
Вот и всё, что я мог сказать.
На груди возникла уже привычная тяжесть.
— Что, — Похмельный сочувственно поцокал языком. — Плохо, да?
— 'а.
— Рюмочку наливки по рецепту бабки Зарембы?
— 'а.
Буль-буль-буль...
Кажись, отпускает.
— В'но, — выдавил я сквозь набитый бумажными полотенцами рот. — Из б'ли'теки. Г'стое. Ч'рное.
Похмельный честно задумался.
— Того, что хранилось в старом глиняном кувшине? От которого хочется взлететь?
Я хотел кивнуть, но побоялся, что голова отломится и просто сказал:
— 'а.
— Нет, не найдётся.
— О...
— Не то, чтобы его СОВСЕМ не находилось, — ковыряя пальчиком дырочку в моей майке, сообщил Похмельный. — Но лучше тебе его не пить.
— П'чему?
— Ну, в первую очередь потому, что это довольно забористая штука, — рассудительно пояснил мужичок
